птицей и рыбой. Только вина у хозяина были особенные. Царевич к ним не притронулся. А Плутоний, Мопс и Шпиц то и дело поднимали стаканы и произносили здравицы.
За столом прислуживали две дочери хозяина – хорошенькие розовенькие немочки. Их наряд смутил Ивана – платья с короткими рукавами и наполовину обнаженными грудями. И головы не покрыты. Юноша покраснел. На его родине ни одна девица не осмелилась бы так одеться.
После обеда иноземцы и Плутоний закурили трубки. Иван же начал беседу с доктором теологии:
– Мне говорят, русская вера – самая правильная. А что скажешь ты, почтенный чужестранец?
Преподобный Шпиц искусно выпустил изо рта кольцо дыма.
– Каждый народ хвалит свою веру: русские, ляхи, немцы, эллины, сарацины и хазары. Никто не скажет, что его вера плоха. И только ты можешь определить, какая из вер лучше, какая хуже. Узнать это можно опытным путем. Для сего, юноша, придется изучить все веры, поездить по свету, посмотреть, как молятся Богу в разных странах. Скажу тебе наперед, дело это хлопотное, но пустое.
– Отчего же пустое?
– Рассуди сам. Бог один, но каждый народ называет Его по-своему и по-своему поклоняется Ему. И это никак не сказывается на Боге, Он остается прежним. Что сие означает? А то, что все веры одинаковы. Их можно уподобить разным дорогам, которые имеют один конец. Одна дорога короче, другая – длиннее. Но все приводят к одной цели.
– Почему же существуют разные веры?
– От человеческой глупости и гордыни. Люди не понимают, что Бог – их небесный отец, а они – единокровные братья. Оттого происходит разделение народов и разграничение стран. Оттого происходит и различие вер.
Глава 15
Иван подивился широте взглядов Шпица.
– Но ты, почтенный иноземец, придерживаешься своей веры, немецкой. Ты же не исповедуешь все веры сразу: немецкую, русскую, басурманскую.
– Верно подмечено, юноша. Я – слабый человек. И не могу один соединить то, что разделялось веками. Поэтому я придерживаюсь той веры, в какой рожден. Что не мешает мне широко смотреть на вещи, быть гражданином мира, любить всех людей и всем желать добра.
Тут в беседу вступил Плутоний:
– Ты, преподобный Шпиц, желаешь сказать, что после смерти все праведники, русские, ляхи, немцы и даже сарацины, попадают в рай?
– Конечно, царевич! Бог безразлично любит всех, кто любит Его.
Плутоний удивился. Но Иван удивился более.
– Что значит «после смерти»? Разве после смерти люди продолжают жить?
Тут удивились все. Доктор теологии недоуменно поднял брови.
– Наш юный гость не верит в бессмертие души?
– Скорее, не знает об этом, – улыбнулся Мопс.
Действительно, в сказочной стране и не слыхивали о бессмертной душе, обитающей в бренном человеческом теле. Думали, человек умирает, и все. Тело сносили на кладбище, закапывали в землю, устраивали поминки. Потом родственники ходили на могилу, пока она не сравнивалась с землей. Разумеется, плакали, но скорее по себе, оставшимся в этом мире, а не по покойнику.
Мысль о том, что человек продолжает жить после смерти, не просто удивила, а потрясла Ивана. Чужестранцы, перебивая друг друга, стали рассказывать ему о бессмертной душе и ее загробной участи.
– Душа, она как дыхание, – объяснял Шпиц. – Ее нельзя увидеть или почувствовать. Она невидима, как и ее Создатель, Бог. Когда человек умирает, душа покидает тело и отправляется на суд к Богу. Праведников Бог оставляет в Своем царстве – в раю. А грешников отсылает в ад.
– Рай, – толковал Мопс, – это что-то вроде прекрасного небесного сада. Там растут чудесные деревья и поют дивные птицы. Там нет ни печали, ни скорби, ни нужды. Ад же подобен страшной подземной пещере. Там горит неугасимый огонь. В нем вечной мукой мучаются души грешников. Но, конечно, сие надо понимать иносказательно. Душа невещественна, поэтому ее наслаждения и муки также невещественны.
– Мне кажется, – сказал Плутоний, – наша беседа стала слишком заумной. Я приехал к вам повеселиться, а вы бубните о Боге и душе, как монахи. Думаю, нам с Иваном пора во дворец. А повеселиться я заеду как-нибудь один.
Расстались. Иноземцы провожали гостей низкими поклонами. За их спинами девушки строили глазки царевичам и посылали воздушные поцелуи.
Иван не пил и не курил, но голова шла кругом. Мысли путались. Бессмертная душа, райский сад, адский огонь, девицы с полуобнаженными грудями. Да, непростой народ немцы. От них за несколько часов узнаешь больше, чем за всю жизнь. Надо побывать в их земле, изучить их веру.
Мысль о продолжении путешествия завладела юношей. Демьян и Кудеяр поддержали его. Им было неловко в царских хоромах.
– В дорогу! В дорогу! Я хочу говорить о дороге! – потирал руки поэт. – Человек не может долго сидеть на месте. Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?
Царь Алмаз, узнав, что племянник собирается уезжать, огорчился. Но не сильно. Прекрасный повод устроить роскошный пир и хорошую соколиную охоту.
А вот патриарх Никель осерчал. Он несколько раз призывал к себе Ивана, ругался, стращал Божьей карой и однажды чуть не побил. Напоследок пригласил царевича на праздничное богослужение в кафедральном соборе – главном храме Кучкова.
Никогда юноша не видел ничего более торжественного и великолепного. Ранним утром вместе с царем и царевичами он пришел в полутемный собор. Весь храм – стены, своды и столпы – был расписан. Но не как палаты Додона, травами, птицами и чудо-зверями львами и единорогами, а изображениями людей: царей, воинов, епископов и монахов.
В полумраке рубиново и зелено мерцали лампады, жарко и желто горели нестройные ряды и пучки свеч. Струился благовонный дым кадил. Тускло блистали златотканые ризы священнослужителей. Певчие славили Бога.
Алмаз, Иридий, Плутоний и Иван стояли в особом месте, отделенном от толпы богомольцев. Их великолепным кольцом окружали разодетые придворные.
Иридий быстро утомился и сел на стул, ловко подставленный кем-то из бояр. Алмаз с трудом выстаивал долгую службу. Вздыхал, кряхтел и все смотрел себе под ноги. Его мысли были далеко: на псарне, на соколятне, в конюшне. Плутоний скучал и иногда шептал на ухо гостю всякие смешные глупости.
Ивану тоже с непривычки было тяжело длинное богомолье. Тем более он не вполне понимал пение и чтение. Но царевич крепился, все рассматривал и запоминал.
После богослужения патриарх Никель произнес прочувствованную проповедь о послушании. Дескать, младшие должны беспрекословно слушаться старших, как Бога. И тогда на земле не будет никаких соблазнов, мятежей и расколов. Юноша понял – эти слова относились к нему.
Проповедью служба окончилась. Загудели колокола. Народ повалил из храма. А царь с царевичами