В куклы с вами играть! 
— Мы Марии Михайловне всегда показывали. Ей даже нравилось очень! — кричали девочки.
 — Марии Михайловне! Да она сама вышивала, она учительница, а он учитель! — доказывали им мальчики.
 — Девочки, не слушайте их! Вот назло я первая свою вышивку покажу! Я не боюсь! — кричала Синицына.
 — Ну, и что хорошего? Только осрамитесь! — возмущался Одинцов.
 — А какое вам дело? Мы сами за себя отвечаем.
 — Девочки, не обращайте на них внимания! —уговаривала подруг Зорина.
 Валя Степанова медленно развязывала какую-то коробочку:
 — Мы просто покажем всё, что у нас есть. А ты, Одинцов, умнее, когда молчишь, честное пионерское.
 Надя Глушкова запрыгала:
 — Получил? Получил?
 На Одинцова со всех сторон посыпались шутки.
 — Ну, напали! — крикнул Лёня Белкин. — Одинцов, удирай, а то засмеют!
 — Да ну их!
 Навстречу Ваську бросился Саша:
 — Трубачёв! Я тебя давно жду. Вот марки принёс!
 — И я принёс пенал и рамку! — Васёк похлопал по сумке.
 — Трубачёв! — крикнула Синицына. — Мы первые будем свои работы показывать.
 — Трубачёв! Они хотят со своими вышивками вылезать… Понимаешь? Новый учитель — военный человек, а они к нему с тряпками! — объяснил Одинцов.
 — Мы не с тряпками!
 — А с чем же?
 — У нас — своё, а у вас — своё!
 Васёк положил на парту сумку.
 — Тише! — Он выждал, пока наступила тишина. — Кого Сергей Николаевич спросит, тот и покажет — мальчик или девочка, понятно? А самим не вылезать, категорически, понятно?
 — Понятно! — прошумел класс.
 — Ну, и лучше! Так, по крайней мере, никому не обидно.
 Ребята занялись рассматриванием принесённых вещиц. В классе шуршала бумага, под партами валялись обрывки газет, тесёмки, тряпочки.
 Саша был занят марками. Одинцов раскладывал по ящикам свои камни. Трубачёв, сидя боком на парте, что-то рассказывал ребятам. Когда в класс вошёл Сергей Николаевич, все вскочили. Учитель прошёл к столу. Под ноги ему попалась какая-то бумажка. Он поднял её, повертел в руках, потом оглядел класс и сдвинул брови.
 — В классе грязно. В чём дело? — отчётливо сказал он, заложил руки за спину и отошёл к окну.
 Несколько ребят сорвались с места и нырнули под парты. Через минуту учитель повернулся к классу. Все сидели уже на местах с виноватыми, сконфуженными лицами.
 — Я думал, что говорить о чистоте и порядке в четвёртом классе мне не придётся. Но пусть это будет в первый и последний раз. Вы не малыши, и объяснять тут вам нечего. Есть староста, есть дежурный по классу, есть санком. Честный человек честно относится к своим обязанностям.
 Все были подавлены. Синицына, прикрыв ладонью рот, отвернулась и сделала ребятам гримасу.
 «Что? Говорила я вам? Вот и любите его после этого!» — было написано на её торжествующей физиономии.
 Начался урок. Учитель вызывал к доске, спрашивал с мест. Ребята подтянулись. Они старались так ходить, как ходит учитель, так чётко выговаривать слова, как выговаривает он, и вообще заслужить улыбку, шутку, похвалу. Выходя к доске, мальчики прижимали руки к туловищу и старались держаться прямо, по-военному.
 На переменке озабоченно переговаривались между собой:
 — Не спрашивает, что принесли!
 — Забыл или рассердился!
 — Ага, похвалиться хотели, а он и не спрашивает ничего! — язвила Синицына.
 Васёк заложил в учебник свою рамочку — он уже пожалел, что принёс её: «Зря только карточку изомну».
 Но на последнем уроке Сергей Николаевич вдруг сказал:
 — Кто-то из вас собирался принести свои работы, коллекции. Одинцов, кажется, хотел показать уральские камни.
 Ребята ожили:
 — Одинцов, Одинцов, иди!
 Одинцов покраснел от удовольствия:
 — Можно показать?
 — Конечно.
 Одинцов вытащил из сумки серую коробку с несколькими отделениями и подошёл с ней к столу. Учитель внимательно рассматривал камни — о каждом он знал что-нибудь интересное. Рассказывая, держал камень на ладони и обходил с ним всех учеников.
 Или говорил Одинцову:
 — Покажи ребятам.
 За камнями появились коллекции насекомых, за коллекциями — Сашины марки. Всё приобретало особый интерес в руках учителя.
 — Вот этот жук… — говорил Сергей Николаевич.
 И жук начинал оживать в его рассказе. Он гудел, жужжал, портил в садах деревья, спасался от преследования и наконец укладывался обратно в коробочку.
 — Вот эта марка… — говорил учитель.
 И марка начинала длинное путешествие из чужой страны через моря, через океаны, на судне, на самолёте, в поезде и наконец возвращалась к Саше.
 Васёк показал пенал и рамку с карточкой матери. Учитель спросил, кто выжигал.
 Васёк сказал, что он сам. Учитель посмотрел на карточку и улыбнулся:
 — Твоя мать?
 — Да, — сказал Васёк и, испугавшись, что учитель будет что-нибудь спрашивать, поспешно добавил: — Она умерла.
 — Возьми, — сказал учитель, передавая ему рамку.
 И, подняв вверх пенал, стал рассказывать, как по дереву можно выжечь различные рисунки и раскрасить их.
 Несколько мальчиков не принесли ничего. Учитель удивился:
 — А что же вы любите, что делаете дома?
 Малютин вытащил из-под парты большой лист.
 — Я немножко черчу, — сказал он. — Вот тут я нашу школу начертил, и улицу, и парк… — Рассказывая, он проводил мизинцем по тонким и жирным линиям