Кодкин. — А то совсем сон перебил. Золото, золото… Ты его в глаза-то хоть видал? В Золотой горе побывал, а разбогатеть, смотрю, не получилось. Пожадничал, видать, твой Хозяин, не снабдил на дорожку.
— Говорит, бери, сколько унесешь. Только много не бери, а то летать не сможешь.
— Взял? — спросил Веселов и почему-то оглянулся на застывшую в глубоком раздумье Наташу.
— Маленько взял бабе показать. А то не поверит.
— Поверила?
— Кто ж знает? Баба есть баба. Все равно ушла, когда заболел.
— Было бы это золото, осталась бы, — прокомментировал Кодкин, слезая с нар и направляясь к столу.
— Могу показать, — обиделся Бабушкин.
— Покажи, — сразу согласился Веселов.
Бабушкин полез за пазуху, достал висевший на шнурке на шее мешочек, развязал его и достал небольшой самородок.
Наглядное доказательство рассказа всех заинтересовало. Самородок пошел по рукам.
— Настоящее? — спросил Веселов, возвращая самородок Бабушкину.
— К земле шибко тянет, — подумав, не сразу ответил тот. — Свое к своему притягивает. Золота вокруг много, летать тяжело.
— Выброси, — посоветовал Голованов. — Все равно никто тебе не верит. Никто никому сейчас не верит. Время такое наступило.
— А я верю, — сказала Наташа.
— Я тоже верю, — поддержал ее Ефимов.
— Почему нет? — присоединился к ним Веселов. — Красивая легенда жить помогает, летать помогает. Как наверняка говорила небезызвестная теща: «Нам песня жить и любить помогает». Слушай, Бабушкин… Коля… Научи меня летать.
— Свой свояка видит издалека, — проворчал Кодкин, усаживаясь за стол.
— Почему не научу? Петь тихо научу, летать научу, гусей слушать научу, — повеселел загрустивший было Бабушкин. — Слышишь, летят? Устали, однако. Совсем устали.
— Однако слышу маленько, — скопировал бабушкинский говорок Веселов.
Все рассмеялись.
— Предлагаю очередной тост, — провозгласил, поднимая стакан Пустовойт. — За трезвое осознание своих желаний и возможностей.
Зарубин наконец поднялся с нар, где сидел рядом с Бабушкиным, и тоже подошел к столу. Пустовойт протянул ему свой стакан, потянулся за другим.
— Значит, участок фальшивый? — спросил Зарубин, обращаясь не то к Пустовойту, не то к Голованову. Прозвучало это скорее не как вопрос, а как утверждение. И это, кажется, даже обрадовало Голованова. Ухмыльнувшись замершему было в наклоне Пустовойту, он поспешил опередить его ответ.
— Прежнее руководство, Анатолий Николаевич, употребляло другие выражения. Дополнительный, вспомогательный, резервный, законсервированный. Иногда, очень редко, в узком кругу — фиктивный. Фальшивый, это несколько из иной сферы взаимоотношений.
— Существует еще такое понятие, как производственная необходимость… — постарался перехватить инициативу назревающего неприятного разговора Пустовойт.
— Я предпочитаю называть вещи своими именами, — слегка повысил голос Зарубин. — Участок фальшивый.
— Если тебя устраивает именно такая формулировка, я не возражаю, — согласился Пустовойт.
— Поэтому ты под всяческими предлогами откладывал поездку сюда?
— Если быть точным, я вообще не советовал тебе ехать сюда.
— Если быть точным, ты прекрасно знал, какое значение я придаю этому участку, знал, что я обязательно сюда поеду.
— Важно было, чтобы ты поехал именно сейчас.
— Потому что в пятницу обсуждение в министерстве?
— На котором тебя теперь не будет.
Пустовойт решил наконец окончательно расставить все точки. На Зарубина он старался не глядеть. Чувствовалось, что неизбежный разговор ему неприятен. Тяжело опустился на лавку. Он уже догадывался, что результат, скорее всего, получится совсем не тот, который был запланирован. Но отступать было уже поздно. Вспомнил Нетребко, который ясно дал понять, что появлении Зарубина в Москве категорически недопустимо. «Вплоть до…» А вот уж насчет «вплоть» — извините. Это вы сами организовывайте. Я сделал все, что мог. До сих пор все шло по плану. Выбраться сейчас отсюда исключено. Зарубин реалист, а не самоубийца.
— У меня еще три дня, — прервал затянувшееся молчание Зарубин.
— Ты видел, что творится на реке? — устало поинтересовался Пустовойт. — С часу на час пойдет вода.
— Вызовем вертолет.
Напряженное внимание, с которым все остальные вслушивались в каждое их слово, подсказывало их значение почти для каждого из присутствующих. Даже Старик и Коля Бабушкин пытались вникнуть в смысл разговора, чутьем угадывая насколько он важен, как для самих говорящих, так, возможно, и для них самих, поскольку и они поневоле оказались участниками происходящих сейчас событий. Кодкин, кажется, тоже вполне уразумел происходящее, и сейчас нехотя жевал бутерброд, с интересом взглядывая то на одного, то на другого. Про себя он уже обозначил их непримиримыми противниками, но отдавать предпочтение тому или другому не спешил. Отойти в сторону, как в таких случаях советовала теща, скорее всего, не получится. Куда отойти, если за одним столом оказались. Авария стопудово карячится. Главное — не лопухнуться, сообразить, что из этого нарисуется. Послушаем и, как говорит механик, «примем окончательное решение».
— Вертолет исключается, — все так же устало стал объяснять Пустовойт. — Ветер, снег, перевал закрыт. Стопроцентно нелетная. Ты плохо знаешь эти места. В это время погода здесь, как ревнивая жена — не внемлет никаким доводам рассудка. А если бы и была погода, вертолет вызвать не сможем. Рация вышла из строя.
— Понятно… Подготовились полноценно. Только не учли, что проводить обсуждение без меня бессмысленно. Его обязательно отложат.
— Нетребко уже подготовил резолюцию. Предложение, которое вы со своей командой так активно защищаете, признано недостаточно обоснованным, не учитывающим объективными условия, затягивающим сроки строительства, неперспективным, а, главное, нерентабельным. Министр в принципе согласен. На дополнительное финансирование сейчас никто не пойдет.
— Придется пойти, — уверенно заявил Зарубин.
— Строительство уже начали. Неужели ты считаешь, что Нетребко сам себе подпишет приговор? Перенести строительство сюда, о чем ты, кажется, серьезно размечтался, — значит признать ошибочной и недействительной почти всю работу Управления за последние годы. Плюс ко всему вышесказанному… Да, участок фальшивый. Поэтому, чтобы перенести строительство сюда, надо заново проводить изыскания. На это уйдет больше года.
Голованов, не выдержав, дернулся, явно хотел возразить, но под тяжелым взглядом Пустовойта, опустил голову и промолчал.
— За это время строительство на Чульмакане будет идти уже полным ходом, — завершил Пустовойт свои доводы.
Неожиданно в их разговор весьма некстати вмешался Ефимов.
— Извините, но я не понимаю, как вообще могла возникнуть эта идея. Никаких комбинатов здесь просто нельзя строить. Это смертельно опасно для окружающей природы. И для людей, которые здесь будут жить. Я сейчас готовлю статью об этом.
— Это ты ему сообщил о возможном строительстве?
— Почему бы не подстраховаться, — усмехнулся Пустовойт. — Сейчас очень модно говорить об охране природы. Организовали товарищу командировку…
— И особенно удачна ваша идея сделать ответственной за якобы фальшивые данные по участку мою любовницу.
— Ты всего лишь полгода в должности начальника Управления. Тебе сейчас нельзя потерпеть поражение. Но если ты будешь настаивать на своем, это неизбежно.
— Странная логика. А если я не буду настаивать на своем, то это не будет моим поражением?
— Это будет трезвая оценка