Читать интересную книгу Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник) - Рафаэль Сабатини

– Даже не знаю, с чего начать, – произнесла она, перебирая руками веер на коленях и опустив на него глаза. Затем неожиданно спросила: – Почему вы приехали в Венецию?

– Почему? Но разве я не объяснил этого вчера вечером? Я приехал по важному государственному делу.

– И только? И больше ничего? Ради бога, хотя бы из жалости скажите мне откровенно. Пусть никакие соображения не препятствуют этому. Мне необходимо знать правду.

Он колебался. Если бы она подняла на него глаза, то заметила бы, как сильно он побледнел.

– Вам будет легче, если вы узнаете ее? Это вам поможет?

– Ага! – встрепенулась она. – Значит, у вас есть что сказать! Скажите же! Конечно, это поможет мне.

– Не вижу, как это может помочь. Но раз вы так хотите, я скажу вам правду, Изотта. Я приехал в Венецию с определенным заданием – я еще вчера говорил об этом. Но главная причина моего приезда была другой… Ваше сердце должно подсказать ее вам.

– Но я хочу услышать это от вас.

– Настоящая причина – любовь к вам, Изотта. Хотя я не понимаю, почему в сложившихся обстоятельствах вы заставляете меня раскрыть то, о чем я не собирался говорить.

Она наконец посмотрела на него:

– Мне надо было услышать это, потому что иначе мне оставалось бы только презирать себя как тщеславную дурочку, вообразившую то, чего не было. Теперь я могу сказать вам, что полностью поняла смысл ваших слов, произнесенных в Лондоне перед отъездом в Тур. Это был ваш обет, а я, молча приняв его, дала свой. Вы сказали, что приедете за мной в Венецию, если будете живы. Вы помните это?

– Как я могу это забыть?

– Я полюбила вас, Марк. Вы знали это, не так ли?

– Я надеялся на это. Как надеятся на спасение.

– Но я хочу, чтобы вы знали это наверняка, не сомневались в этом. Мне было тогда девятнадцать, но я не была самонадеянной пустышкой, которая воспринимает любовь мужчины как заслуженный трофей. Я хочу, чтобы вы знали, что я сохранила свою любовь. Я и сейчас люблю вас, Марк, и сердце мое разбито.

Он упал на колени перед ней:

– Дитя мое, вы не должны говорить мне этого.

Она положила руку в перчатке ему на голову, а другой рукой так сильно сжала веер, словно хотела сломать его.

– Послушайте меня, я думаю – нет, я знаю, – крах наступил, когда пришла весть, что вы погибли, были гильотинированы. Мои родители и Доменико тоже любили вас и отнеслись ко мне очень бережно. Они помогли мне в какой-то мере успокоиться, смириться с судьбой. Но это было поверхностное спокойствие, которое нарушалось сотню раз в день, когда воспоминания заставляли сердце обливаться кровью. Вас больше не было. Вы унесли с собой всю радость, весь свет жизни. Я, конечно, беру на себя слишком большую смелость, говоря с вами так откровенно, но это, кажется, помогает мне. Вас больше не было, но надо было как-то продолжать жить, что я с помощью близких и делала, собрав все свое мужество.

Помолчав, она продолжила ровным безжизненным тоном:

– Затем появился Леонардо Вендрамин. Он влюбился в меня. В любое другое время его общественное положение было бы для него барьером, который он даже и не пытался бы преодолеть. Но он знал, какое преимущество дает ему популярность среди таких же обедневших патрициев и как смотрит на это мой отец, пламенный патриот. Знал он и то, как следует держаться, чтобы произвести впечатление на отца. Ну, вы понимаете. Мне растолковали, что я могу поддержать рушащееся государство, если привлеку на сторону священных старинных государственных институтов человека, чье влияние будет полезным, если дело дойдет до межпартийной борьбы. Сначала я не поддавалась на эти уговоры, я была верна вам. Меня поддерживала мысль, что жизнь на земле – это лишь послушничество, испытание перед настоящей жизнью, которая последует за земной, и что, выдержав испытание, я встречу вас там и скажу: «Любимый, хотя вы не смогли прийти ко мне на земле, я осталась верна вам и пришла к вам теперь». Понимаете ли вы, какую силу придавала мне эта мысль?

Не дав ему ответить, она сказала:

– Но они не хотели оставить мне даже это утешение, они уничтожили его своими доводами и увещаниями – очень мягкими, но настойчивыми, – говоря, что я должна посвятить свою жизнь достойной и священной цели, а иначе она пройдет впустую. Это был очень благовидный довод, и я в конце концов подчинилась им. Поверьте, это далось мне нелегко, я пролила тайком, наверное, не меньше слез, чем при известии о вашей смерти. Ибо на этот раз убивали мою душу и надежду на ее соединение с вашей душой.

Она замолкла, он молчал тоже. Он не мог найти слов, чтобы выразить охватившие его чувства, и к тому же понимал, что она высказалась не до конца. И действительно, она продолжила:

– Вчера вечером, после того как вы ушли, я решила поговорить с отцом. Я спросила его, должно ли все продолжаться как прежде. Он был очень нежен со мной, потому что любит меня. Но Венецию он любит больше. И я не могу его в этом упрекнуть – ведь ее он любит больше, чем самого себя. Он объяснил мне, что оттолкнуть Вендрамина сейчас было бы хуже, чем отказать ему с самого начала, он мог бы затаить обиду и присоединиться вместе со всеми своими сторонниками к противоположному лагерю. Так что, как видите, я оказалась в безвыходном положении. Может быть, если бы я была храбрее и пренебрегла такими вещами, как честь, выполнение данных обязательств и тому подобное, я сказала бы вам: «Берите меня, и будь что будет». Но у меня не хватает духу разбить сердце отца и отказаться от слова, которое он давал вместе со мной. Совесть не позволила бы мне после этого жить спокойно, и это отравило бы нашу с вами жизнь, Марк. Вы понимаете меня?

Стоя перед ней на коленях, Марк-Антуан обнял ее и привлек к себе. Она опустила голову ему на плечо.

– Скажите, что вы понимаете меня, – умоляла она.

– Конечно понимаю, – ответил он. – Настолько хорошо понимаю, что вы могли бы даже не причинять себе лишней боли и не приходить ко мне, чтобы объяснить все это.

– Это не может причинить мне горшую муку, чем та, которую я уже терплю. Это даже приносит облегчение. Если вы этого не видите, значит не понимаете меня до конца. Я не могу отдать вам себя целиком, но могу, по крайней мере, сделать это частично, раскрыв вам свою душу и свои мысли, объяснив, что вы значите для меня с тех пор, как мы дали друг другу этот обет. Для меня большое утешение, что вы знаете правду, что между нами не осталось недомолвок и сомнений. И это как-то оправдывает мой поступок и укрепляет надежду на будущее, когда все останется позади. Потому что до сих пор я хранила это знание в одиночестве, а теперь разделила его с вами – знание того, что, вопреки всему, что они могут сделать со мной, моя душа всегда будет принадлежать вам – та моя вечная сущность, для которой тело лишь временная оболочка, заставляющая ее страдать. – Она уронила на колени веер, который теребила в руках, и взяла его лицо в свои ладони. – Марк, вы верите, что жизнь на земле – это еще не все? Если я, вынужденно ступив на этот путь, причинила вам такую же боль, какую испытываю сама, то неужели вы не можете найти утешение там же, где нахожу его я?