Если не сдерживать воображения, раз уж такая версия пришла ему в голову, вполне даже гладко получается. Очень уж неслучайно Татьяна подошла к Тарханову накануне пятигорской операции. Узнала, почти в темноте, в сильно изменившемся человеке своего давнего приятеля. Тут же сумела его очаровать. Здесь просматривается интересная параллель с его встречей с Еленой. Не то чтобы параллель, а почти прямо аналогичная схема.
Затем Татьяна оказывается в гостинице в момент захвата ее боевиками. Сама удачно избегает попадания в заложницы, но, образно выражаясь, «берет в заложники» Сергея.
Довольно неожиданно, после десяти лет разлуки, на второй день нового знакомства убеждает его взять с собой в Москву. Зачем, для чего? Неужели действительно она показалась суровому полковнику столь неотразимой и необходимой? Или использовала «приворотное зелье»?
За время пребывания в Москве вела себя очень скромно и неприметно, но опять сумела оказаться в нужное время в нужном месте. И, кажется, когда позвонил Чекменев, она сказала, что если начальство требует, то возражать не надо. Сказала опять как бы в пику ему, Ляхову. Хотела, чтобы они непременно оказались там и тогда?
Попав во «временную щель», повела себя с большим самообладанием. Словно не впервой ей такое.
И — последний штрих. Поняв, что умирающий чеченец скажет сейчас что–то такое, чего Ляхову слышать не нужно, мгновенно сориентировалась и подала шприц с тем именно препаратом, от которого пациент умер быстро и гарантированно.
Очень удачно все факты и подозрения выстроились. На зависть Агате Кристи и Конан Дойлю.
Естественно, всю эту конструкцию можно в две секунды развалить столь же четкими контрдоводами. Только — зачем? Пусть существует как образчик продукта чистого разума. А если вдруг что — пригодится. По крайней мере, не придется реагировать на вновь возникшую ситуацию с нуля.
Жаль, что Майя сейчас в другой машине. Можно бы с ней было обсудить текущее положение. Или лучше, что она сейчас как раз там. Поговорят девушки по–своему, обменяются мыслями. Он же получит уже итог, экстракт, в том объеме, что Майя захочет ему передать.
Очередную военную базу они нашли всего через двадцать километров. У подножия горы Саннин, с отметкой уже 2628 метров. Воздух стал довольно разреженным, дышалось тяжело. Зато, выйдя из машин, они увидели великолепную, обустроенную позицию.
Бетонные капониры, врезанные в склоны горы жилые помещения, склады боеприпасов.
Шесть тяжелых гаубиц–пушек 152–миллиметрового калибра, российского, кстати, производства, установленных на тумбах кругового обстрела, могли держать под прицелом территорию от пригородов Бейрута почти до середины Триполитанского шоссе и подступов к Баальбеку.
Еще несколько аналогичных фортов, расположенных в пределах огневой досягаемости друг друга, позволяли, в случае вторжения с севера и северо–востока, неограниченно долго блокировать вражеские коммуникации и обеспечивать маневр собственных войск по всей протяженности сирийской границы.
И, само собой, контролировать значительный участок прибрежной полосы.
— Хорошее место. И позиция грамотная. Но нам ни к чему. Если бы оставаться тут жить — тогда да, — сказал, походив по редутам и веркам крепости, Тарханов. — А вот это — подойдет.
Он имел в виду рядком выстроившиеся неподалеку от огневых позиций бронированные тягачи–транспортеры «Тайга». Весьма удачная продукция Челябинского завода. Широкие гусеницы, плоский силуэт, пятнадцатимиллиметровая броня, лобовой пулемет калибра 7,62 и еще один, 14,5–мм — в башне. Дизель 700 л.с., разгоняющий транспортер до 90 км в час, боевое отделение, в котором можно перевозить две тонны снарядов или два отделения пехоты с вооружением.
Мечта, а не машина, тем более что Ляхов умел ею управлять, хотя и получил на командирской подготовке по вождению всего лишь тройку. Так там и задачи ставились такие…
А по ровной дороге он проведет «Тайгу» как по шнурочку.
— Отлично. Перегружаем имущество в две машины, потом обедаем, час отдыха, и — вперед, за орденами, — приказал заметно повеселевший Тарханов.
— Не согласен, — вдруг возразил Вадим, буквально только что с удовольствием осматривавший машины.
— Почему? — Тарханов удивился совершенно искренне. Не ждал он возражений именно от него.
— Элементарно. Ради неизвестной, возможно, вообще не существующей опасности колотиться в этих коробках? Сколько? Сутки, двое, неделю? Да у меня после трех часов упражнений потом голова два дня гудела. И от движка прилично воняет, если даже с открытыми люками ехать. Нет, увольте, не война. Если б километров двести–триста, еще куда ни шло. Я ездил, знаю. Через каждые пятьдесят придется останавливаться, пальцы вбивать, один раз прозеваешь, гусеницу рассыплешь, черта с два потом натянешь.
А перегружаться? Опять втроем десять тонн ящиков и бочек вверх–вниз таскать? Причем все наше барахло в боевом отделении не поместится, да и вообще…
Лучше на машинах, на скорости угрожаемую зону проскочим, и все. Подумаешь, десяток одичавших бандитов. Они небось давно вниз спустились, города грабить…
— Это что, бунт на корабле? — вроде бы в шутку спросил Тарханов.
— Мнение в рамках общих прав и обязанностей, — тоже якобы шутливо, с улыбкой ответил Вадим, который уступать не собирался.
Тарханов помолчал, гоняя носком ботинка камешек по площадке. Наверное, тоже вспоминал, каково экипажу на марше под броней.
— А, черт с ним! И не по–твоему, и не по–моему. Промежуточный вариант. Я на бронике впереди, вы следом. Рванем до Триполи, а там, в натуре, нормальный асфальт… Транспортер бросим — и на колесах.
Короче, всем привести себя в порядок, подготовиться к маршу. До моря остановок не будет. Кто со мной, на пулемет?
— Давай я, — тут же вызвалась Татьяна. — Покажешь, где нажимать, что крутить, целиться я умею…
«Эх, непроста девка, — снова подумал Ляхов. — За тяжелый пулемет сесть готова. А хоть слыхала, каково на нем работать? Впрочем, стрелять как раз не слишком трудно, просто шумно очень, и вряд ли коробку с лентой поднимешь, если перезаряжать. Да мое ли дело? Зато вместе будут, пусть просто для разговоров с глазу на глаз…»
Зато и ему тоже лучше. Розенцвейг в другом грузовике, они с Майей тоже сядут вдвоем, и можно будет беседовать, не напрягая голос.
После короткого инструктажа и пробной короткой очереди по соседней скале завели моторы и поехали.
«Тайга» в авангарде, «Опель» Розенцвейга в центре колонны, они с Майей замыкающие. Стекло опущено, у девушки на коленях автомат, рядом плавно покачивается на крючке ремень с шестью подсумками. В случае чего она сможет открыть из своего окна хотя бы отвлекающий огонь. Не жалея патронов.
…Тарханов вел транспортер виртуозно, и медленнее пятидесяти они не ехали даже по не слишком благоустроенной горной дороге. Зато под колеса его мателотам[86] можно было почти не смотреть, все возможные препятствия, опасные для покрышек крупные и острые камни сметались и прикатывались широкими гусеницами пятнадцатитонной броневой машины.
Даже гипотетических мин Вадиму не следовало опасаться.
Сидишь в удобной кабине за рулем, как в преферансе на последней руке.
Едешь себе и едешь, незнакомые пейзажи разматываются перед широким стеклом, не слишком пока жизнерадостные, зато экзотические. Симпатичная, к тому же остроумная девушка рядом. Пива хватает. Чего ж не ехать?
Все свои сомнения по поводу Татьяны Ляхов высказал на первых же километрах марша.
Майя его не поддержала.
— Брось ты эту ерунду. Так у тебя выйдет, что она сама пособница бандитов. Подумаешь, не ту ампулу подала! Ей что, большая разница — ноль–один процента или один–ноль? Гораздо страннее выглядело бы, чтобы она в какие–то секунды сообразила, что умирающий бандит сейчас скажет не то, догадалась, как его заставить замолчать, и подсунула тебе единственно подходящий яд в сумке. Слишком уж лихо.
— Адреналин — не яд, — машинально поправил ее Вадим.
— Тем более. Это еще быстрее сообразить нужно было…
— А остальной набор «случайностей»?
— Слушай, не смеши меня больше, а? Какой Хенкин[87] выискался. Абсолютно любую жизненную ситуацию при должном настрое можно выдать за набор злонамеренных, тщательно продуманных мероприятий. На, держи: вас с Тархановым в горах завербовали боевики, оставили в живых там, где выжить невозможно, перебросили в Москву, тебя внедрили в Академию, Борис привел тебя на вечеринку, где ты расчетливо привлек мое внимание, чтобы втереться в доверие к прокурору. Твои же люди организовали нашу прогулку на «Утехе», Герасимов тоже ваш сообщник, сначала ты его подставил, чтобы окончательно убедить нас в своей лояльности и верности, потом заманил меня сюда… — Она задумалась лишь на мгновение. — Вот! Чтобы за время путешествия поставить меня в безвыходное положение. Понял, о чем я? Тогда уже и отец никуда не денется. Годится?