Читать интересную книгу Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Сколько тут длина? Два сантиметра? Вот уже и выходит почти скорострельная зенитная пушка.

Такое не всякому демону понравится.

— Хорошо, возьмем для пробы, — он подкинул винтовку на руке, протянул Ляхову. — Ты у нас спец. Только до конца обойму не расстреливай. Домой вернемся, интересная коллекция получится…

— Зачем до конца? Сбережем. — Вадим выщелкнул из магазина два патрона, сунул их в нагрудный карман камуфляжа.

— Правильно. А для дела и своими обойдемся. Семь шестьдесят два понадежнее будет. Приказываю всем взять карабины, перезарядить утяжеленными трассирующими. Я поеду первым. Вы, Григорий Львович, садитесь со мной. Ваша «Татра» совсем грохнулась?

Розенцвейг развел руками:

— Подремонтировать можно, конечно…

— Некогда. Будете наблюдать по всем азимутам и стрелять не задумываясь во что угодно, поскольку информацией, как «чужие» выглядят, доктор нас не обеспечил. Вы, девушки, к Вадиму. Наблюдать вправо–влево. Чуть что — стреляйте. Хоть на испуг. В Бейрут заезжать не будем, ищем ближайшую воинскую часть, пересаживаемся на бронетехнику.

— Эх, черт! — ударил он кулаком по раскрытой ладони. — Ну хоть бы пару слов, какие они, на кого похожи…

— Они — страшные, — вставила Татьяна.

— Тоже не критерий. Кому–то тигр страшный, кому–то — мышь. Но все–таки, если крутому вояке они показались страшными, нам тоже храбриться не след… Найдем броневик с тяжелым пулеметом или автоматической пушкой, шансы наши подрастут. А теперь — по машинам.

— Подожди, Сергей. Этого — похоронить бы надо. Все же русским солдатом был, как ни крути, — пытаясь помочь Гериеву, разговаривая с ним и приняв, как в старину выражались, «последнее дыхание», Вадим не мог оставить его тело просто так, хоть и не было здесь птиц или шакалов.

Тарханов поколебался совсем немного.

— Давай. Неси лопатки.

Перед тем как забросать умершего боевика землей со склона (могилу рыть они точно не собирались), Сергей проверил его карманы и валявшуюся неподалеку полевую офицерскую сумку, тоже русского образца.

Кроме обычного скудного имущества одинокого бродяги нашлись там две интересные вещи. Подтвердившие, что Гериев не бредил, умирая.

Пачечка банкнот, судя по обозначениям и надписям — двадцатидолларового достоинства, но странного, зеленовато–черного окраса, с портретом ничем себя не прославившего американского президента, и спрятанные во внутренний карман куртки, заколотый ржавой булавкой, документы.

Паспорт не существующего в природе королевства Иордания, однако выполненный на хорошем полиграфическом уровне, с цветной фотографией (!), свернутый вчетверо лист плотной бумаги, тоже, очевидно, документ, украшенный изображением волка и исписанный словами пусть и на кириллице, но абсолютно непроизносимыми. Надо понимать — чеченскими.

И самое главное — красная замусоленная книжица с пятиконечной звездой на обложке, озаглавленная «Военный билет».

На многих ее страницах, голубоватых, со сложным рисунком и непременной красной звездой, подтверждалось все, что говорил владелец документа, Гериев Руслан Лом–Алиевич.

Одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения. Призванный в Советскую армию в одна тысяча восемьдесят седьмом году Урус–Мартановским райвоенкоматом (районный военный комиссар майор Криворучко), проходивший действительную военную службу в в/ч 44922, военно–учетная специальность такая–то, в 1988 году присвоено звание сержант, в 1989–м — старший сержант. Уволен в запас в декабре 1989 года. Награжден знаками «Отличник Советской армии», «Специалист третьего, второго, первого классов», «Воин–спортсмен»…

Многое друзья успели увидеть и перечувствовать за последние восемь месяцев этого в чем–то рокового, а в чем–то и судьбоносного для них года, но все–таки эта вот книжечка их потрясла.

Тарханова заставила вновь вспомнить свои мысли, возникшие после разговора с Маштаковым в ночном автобусе, Ляхова — он даже не мог сейчас передать своих ощущений.

Может быть, чем–то похожих на те, что можно испытать, узнав лет в двадцать, что любимые родители, которых помнишь с младенчества, с которыми связана вся твоя жизнь, — не родные тебе. А сам ты — подкидыш.

— Ладно, поехали. — Тарханов сунул военный билет в карман. — Салюта отдавать не будем. Уже…

Глава семнадцатая

…Получив приказ Олега Константиновича — обеспечить прорыв в «боковое время», Чекменев принялся размышлять и готовиться к его выполнению. Технически, а главное — психологически и идеологически.

Сама по себе идея его тоже увлекла. Военные и политические перспективы открывались поистине безграничные.

Если бы только это оказалось возможным!

Весь его жизненный опыт и здравый смысл против подобного протестовали. Он охотнее принял бы практическую возможность «обыкновенных» путешествий по времени.

С времен Марка Твена и Герберта Уэллса тема тщательно отработана. За исключением некоторых, тоже подробно описанных в научной и художественной литературе парадоксов, которые, впрочем, фантасты наловчились мастерски обходить или игнорировать. Полученный в результате «сухой остаток» был легко доступен воображению.

А как же иначе?

Прошлое реально и абсолютно неоспоримо.

Он сам в нем жил. И другие люди тоже. Оставили после себя ощутимые материальные следы. Дома, книги, фотографии, целые музеи. Не так уж сложно представить себя в окружении реально существовавших предметов и людей, пусть теперь уже исчезнувших и умерших.

С будущим еще проще — имеется формула ускорения времени Лоренца, специальная теория относительности и все такое. Улетел со скоростью света сегодня, вернулся через тысячу лет. Значит, есть куда возвращаться.

А вот идея «бокового времени» вгоняла его в недоумение и интеллектуальный ступор. Слишком много возникало вопросов, ответить на которые не мог и сам первооткрыватель Маштаков.

— Я вам в очередной раз повторяю, — тоном учителя из школы для умственно отсталых говорил профессор, — теория разработана, генератор построен, прямой эксперимент хотя и сорвался по независящим причинам, но косвенные данные говорят, что так все и есть на самом деле. И ваш полковник где–то все–таки побывал…

— Что меня и настораживает. — Чекменев по обычной своей привычке то ходил по кабинету от окна до двери и обратно, то опускался в кресло и принимался стимулировать мозг никотином. — Именно что где–то. Из ваших слов следует, что ему надлежало оказаться в нынешней реальности, только лишенной человеческого населения, увидел же он нечто совсем другое.

Генерал хлопнул ладонью по нескольким листкам бумаги, на которых были зафиксированы воспоминания Тарханова с комментариями Ляхова.

— Это никак не напоминает наш мир, это воплощенная или вымышленная параллельная историческая линия. «КПСС», «Ленинский комсомол», «Строители коммунизма». Я бы предпочел, чтобы Тарханов галлюцинировал, нежели иметь под боком то, о чем здесь сказано.

Совершенно отдельная цивилизация, созданная нашими врагами. Отделенная от нас отнюдь не китайской стеной. Один щелчок тумблера — и пожалуйста!

А где гарантии, что в один, не самый прекрасный, момент это самое не сделают «они»? Тамошние большевики–коммунисты? Предварительно хорошо подготовившись к вторжению. Это что же будет? Новая гражданская война? Межвременная? В опасные игры играете, Виктор Вениаминович…

Последние слова можно было расценить как шутку, только взгляд Чекменева мешал это сделать.

Да и не стал бы он свое драгоценное время тратить, если бы не воспринял ситуацию как заслуживающую внимания и обсуждения.

— Короче, так, уважаемый. Вы устраиваете в моем присутствии убедительную демонстрацию чего угодно, первого варианта, второго, третьего, я не знаю, или закрываем тему. Вот так, и не иначе. Со всеми вытекающими…

Маштаков задумался. В своей правоте он был уверен абсолютно, как настоящий гений, приносящий в жертву собственной идее все, вплоть до жизни. И не только своей.

Восстановленный и даже значительно усовершенствованный генератор наличествовал в соседней комнате. Управляющий модуль ему тоже вернули, только позволяли работать с ним под строгим надзором. Чтобы не учинил чего–нибудь непоправимого. Раз опасаются, значит, все–таки верят. Пусть и не до конца.

— Первый вариант… Что вы под ним понимаете? — он начал тянуть время. Все ж таки к столь резкому переходу к стадии практических действий профессор был не совсем готов.

Поговорить бы еще несколько дней на более–менее общие темы, подискутировать, глядишь, что–нибудь прояснится для него самого. Генерал — крайний рационалист, умеет ставить задачи и добиваться их выполнения, так вот пусть и формулирует…