по уборке урожая эти разговоры почти сошли на нет и все вернулись к своим повседневным заботам.
— Не уверена насчет самой хижины — я ни разу не чувствовала там присутствие Эми. Однако когда кто-то умирает, близким людям еще долго кажется, что он по-прежнему где-то рядом. Хотя призраки тут ни при чем — думаю, нас преследуют воспоминания… и тоска.
Фанни кивнула, сосредоточенно заштопывая прореху на пятке чулка. Иголка то и дело царапала по штопательному яйцу.
— Жаль, что меня не преследует призрак Джейн. — Голос ее был не громче шепота.
У меня сжалось сердце. Когда-то я и сама испытывала подобное желание — неутолимую, жгучую потребность в присутствии любимого человека — пускай и в виде призрака. Чтобы хоть на миг унять невыносимую, разъедающую душу тоску.
Я надолго замолчала, погрузившись в воспоминания. Призрак Джейми действительно преследовал меня, несмотря на мои отчаянные попытки забыть его, раствориться в повседневной рутине. Он постоянно присутствовал в моем сердце, в моих снах, напоминая о себе, — иначе я, возможно, никогда не решилась бы вернуться.
— Фанни, ты всегда будешь помнить сестру. — Я легонько сжала ее руку. — А она будет помнить тебя.
Поднявшийся ветер шумел в ветвях деревьев и сотрясал оконное стекло.
— Давай-ка закроем ставни, — сказала я, вставая. Окно хирургической было самым большим в доме, поэтому его снабдили как наружными, так и внутренними ставнями — чтобы защитить бесценное стекло от непогоды или нападения и не дать коварному холоду проникнуть в комнату.
Я высунулась было из окна с крючком для ставни в руке, как вдруг заметила высокую черную фигуру, которая торопливо шагала к дому. Ветер нещадно трепал ее юбки и накидку.
— «Я доберусь до тебя и до твоей собачонки…» — пробормотала я, невольно глянув в сторону леса — не летит ли на нас стая обезьян[157]. Порыв холодного ветра ворвался в комнату, звякнув склянками и перелистнув страницы «Мерка», который лежал раскрытым на столе. Хорошо, что я предусмотрительно удалила лист с выходными данными.
— Что вы сказали? — Фанни, вскочившая вслед за мной, стояла у двери в хирургическую; позади нее маячила зевающая Блубелл.
— Миссис Каннингем идет, — сказала я, оставив в покое ставни и закрывая окно. — Можешь ее впустить? Проведи в гостиную и скажи, что я сейчас подойду; наверное, она пришла за порошком красного ильма, который я ей обещала.
Девочка заметно оробела, словно миссис Каннингем и впрямь была воплощением Злой Ведьмы Запада. Однако послушно выполнила просьбу. К моему удивлению, миссис Каннингем отказалась ждать в гостиной; через несколько секунд она появилась на пороге хирургической — растрепанная, словно летучая мышь после бури, и бледная как сметана.
— Мне нужна… — Так и не договорив «помощь», она пошатнулась и начала оседать на пол. Я едва успела ее подхватить.
Фанни испуганно вскрикнула, но сообразила обхватить миссис Каннингем за талию. Вместе мы кое-как взгромоздили ее на смотровой стол. Одной рукой она намертво вцепилась в шаль — должно быть, боялась, что ту сорвет ветром. Нам с трудом удалось разжать окоченевшие от холода пальцы.
— Матерь Божья! — в ужасе пробормотала я, увидев, в чем проблема. — Как это вас угораздило? Фанни, подай виски.
— Упала, — просипела гостья, немного приходя в себя. — Споткнулась о ведро для угля, как последняя раззява. — Ее правое плечо было вывихнуто, плечевая кость выгнулась дугой, а локоть вжался в ребра. Сходство с ведьмой стало еще более разительным.
— Не волнуйтесь, — сказала я. Надо бы расстегнуть ей лиф, чтобы не порвать одежду, пока буду вправлять сустав. — Я знаю, как это исправить.
— Не сомневаюсь. Иначе не стала бы целых две мили ковылять под гору через треклятый терновник! — огрызнулась она, начиная оживать под воздействием тепла.
Я улыбнулась, взяла у Фанни бутылку, откупорила и вручила Элспет. Пациентка неспешно отпила виски, покашливая между глотками.
— Твой муж… знает… свое дело, — хрипло похвалила она, возвращая девочке бутылку.
— Это лишь одно из них, — кивнула я. Мне удалось ослабить лиф, но мешала лямка корсета: пришлось разрубить этот гордиев узел скальпелем. — Фанни, обхвати ее за талию и держи покрепче.
Элспет Каннингем прекрасно понимала, что я собираюсь делать. Стиснув зубы, она постаралась максимально расслабить мышцы, насколько было возможно в сложившихся обстоятельствах. Полагаю, ей доводилось наблюдать за вправлением вывихов на флоте — где еще она могла выучить столько отборных ругательств? Фанни прыснула, услышав «гребаный травочес!», когда я повернула руку пациентки и резко дернула. Сустав со щелчком встал на место.
— Давно не слышала таких выражений! — Губы девочки подрагивали в улыбке.
— Имея дело с матросами, юная леди, поневоле перенимаешь их добродетели и пороки. — Бескровное лицо Элспет блестело от пота, однако голос уже не дрожал и дыхание восстановилось. — А где, позволь спросить, ты слышала подобные выражения?
Фанни посмотрела на меня, а когда я кивнула, бесхитростно ответила:
— Я прожила несколько лет в борделе, мэм.
— Вот как. — Миссис Каннингем высвободила запястье из моей руки и села, опираясь на здоровую руку. Ее все еще потряхивало. — Полагаю, у шлюх тоже имеются добродетели и пороки.
— Не уверена насчет добродетелей, — с сомнением сказала Фанни. — Разве что способность ублажить мужчину рукой за две минуты…
Я поперхнулась глотком виски.
— Это скорее навык, чем добродетель, — рассудительно заметила миссис Каннингем, — хотя и чертовски полезный.
— Что ж, у всех есть свои таланты, — подытожила я.
Мне хотелось поскорее сменить тему, пока Фанни не ляпнула что-нибудь еще. После смерти Эми Хиггинс наши с Элспет отношения несколько потеплели. Хотя взаимное уважение вряд ли переросло бы в дружбу: мы обе понимали, что из-за политических разногласий моему мужу и ее сыну, возможно, придется друг друга убить. Если того потребуют обстоятельства.
* * *
Чтобы избежать дальнейших откровений, я отослала Фанни на кухню — разделывать куропаток, которых миссис Макаффи принесла в уплату за чесночную мазь от остриц.
— Всегда хотела спросить, — заговорила я, просовывая руку Элспет в перевязь, — что такое «травочес»? Это действительно ругательство или просто эпитет?
Когда я закончила манипуляции, миссис Каннингем наконец с облегчением выдохнула, осторожно ощупывая повязку.
— Спасибо. Травочесом обычно называют ленивого или никчемного человека. Уж не знаю, при чем тут расчесывание травы. Само по себе это слово вполне безобидное. Ругательством оно становится только в паре с «гребаным». Хотя я никогда не слышала его отдельно, — задумчиво добавила Элспет.
— Полагаю, на флоте и не такое услышишь. Фанни совершенно потрясена — она-то была уверена, что только шлюхи могут так выражаться. А вы явно не похожи на шлюху.
Миссис Каннингем фыркнула.
— Когда поблизости нет мужчин, женщины обычно позволяют себе большую свободу