нарушил молчание:
— В последний раз я гулял вот так ночью (охота не в счет) после Монмутского сражения. Я был тогда в лагере британцев с его светлостью. Он попросил меня остаться, потому что у меня в плече застрял наконечник стрелы — помнишь? Древко ты отломил еще утром.
— А я и позабыл, — признал Джейми.
— Долгий был денек.
— Да уж. Помню кое-что урывками. Например, как потерял лошадь — она сорвалась с моста и свалилась в адскую болотную трясину. До конца дней не забуду этот жуткий всплеск. — У него непроизвольно свело желудок при воспоминании о вкусе собственной рвоты. — А еще помню генерала Вашингтона — ты тоже был там, когда он отменил приказ об отступлении и генерал Ли устроил из-за этого истерику?
— Да, — смеясь, кивнул Йен. — Хотя мне тогда своих проблем хватало. Надо было разобраться с проклятыми абенаки. И я все уладил, — мрачно добавил он. — Твои люди схватили одного из них, а второму я той же ночью проломил в лагере череп — его же томагавком.
— Никогда не слышал этой истории! — удивился Джейми. — Неужели ты прикончил его под носом у британцев? Как ты вообще там оказался? Я видел тебя только накануне сражения, а потом уже во Фрихольде, когда Уильям привез на муле твое бренное тело.
В следующий раз он увидел Уильяма в Саванне — тогда сын пришел к нему за помощью, чтобы спасти Джейн Покок. Правда, они опоздали. В этом не было их вины, но у Джейми до сих пор ныло сердце при мысли о бедной малышке… и о его бедном мальчике.
— Я и сам почти ничего не помню о тех событиях, — сказал Йен. — Я приехал туда с лордом Джоном, и нас обоих арестовали. Потом улизнул из лагеря, чтобы найти тебя или Рэйчел. Меня сильно лихорадило, вокруг то темнело, то светлело — казалось, ночь дышит. Я шел под звездным небом рядом с отцом. Мы разговаривали, как будто…
— …как будто он по-прежнему жив, — Джейми с улыбкой закончил фразу. — Думаю, так оно и было. Я тоже порой ощущаю его присутствие. — Он машинально глянул направо, словно Йен-старший действительно шагал рядом.
— Мы говорили об убитом индейце. Я сказал, что это напомнило мне о мерзавце, пытавшемся тебя шантажировать, — того, что я убил возле костра после битвы при Саратоге. И еще сказал, что убивать человека лицом к лицу — совсем не то, что на расстоянии. Думал, привыкну со временем, но так и не привык. А па ответил, что оно и к лучшему, — задумчиво добавил Йен. — Потому что привыкать к такому опасно для души.
— Твой па мудрый человек.
* * *
Они вернулись в город, непринужденно беседуя о разных пустяках.
— У тебя точно есть все необходимое для путешествия? — спросил Джейми.
— Даже если нет — теперь уже ничего не поделаешь. Слишком поздно, — смеясь, ответил Йен.
Джейми улыбнулся, но слова «слишком поздно» засели у него в голове. Он расстанется с путниками на рассвете, проводит до Великой фургонной дороги, и они уедут. Одному Богу известно, надолго ли.
Они почти дошли до дома вдовы Хэмбли, когда Джейми остановился, тронув Йена за плечо.
— Я не хотел просить, да и сейчас не прошу, — отрывисто бросил Джейми. — Ты уже взрослый и волен поступать, как тебе вздумается. Но я должен кое-что сказать, пока ты еще здесь.
Йен молча повернулся лицом к дяде, приготовившись слушать.
— Помнишь книжки, которые привезла Брианна? — начал Джейми издалека. — Странный детский стишок, роман для меня о… разных выдумках. И медицинская книга для твоей тетушки.
— Последнюю я, по-моему, видел, — задумчиво сказал Йен. — Большая, синяя и ужасно толстая? Такой можно запросто и крысу убить!
— Да, та самая. Только дочка и для себя кое-что привезла. — Джейми замялся; он никогда не рассказывал Йену о другой жизни Клэр. — Книгу одного историка по фамилии Рэндолл.
Йен резко повернулся.
— Рэндолл… Фрэнк Рэндолл?
— Да. — Джейми почувствовал себя так, будто Йен влепил ему затрещину, и встряхнул головой. — Как ты… Тебе о нем Бри рассказала? О своем… своем…
— Втором отце? Да. Уже давно. — Он небрежно махнул рукой в темноту. — Это неважно.
— Нет, важно.
На мгновение Джейми умолк; раньше он ни с кем не говорил о Рэндолле — только с Клэр. Теперь ему придется это сделать.
— Я знал о нем с нашей первой встречи — хотя думал, что он мертв. В общем-то Фрэнк и был мертв… в некотором роде, но… — Он осекся и прочистил горло. Йен вытащил из заплечного мешка помятую флягу и протянул дяде. В ночной темноте пальцы Джейми безошибочно узнали гравировку в виде fleur-de-lis[156]. Это была старая походная фляга Йена-старшего — он хранил ее с юности, еще со времен их с Джейми военной службы во Франции. Прикосновение к знакомой вещи подействовало на него успокаивающе.
— Видишь ли, a bhalaich, он тоже знал обо мне. — Джейми открутил пробку и сделал глоток. Во фляге оказался разбавленный виски, но и это помогло. — Клэр рассказала ему, когда вернулась. Она думала, что я погиб при Каллодене, и поэтому…
Послышалось насмешливое фырканье.
— Да, — сухо подтвердил Джейми. — Я не должен был выжить. Однако судьба распорядилась иначе. А над судьбою мы не властны.
— Согласен. Погоди-ка… Брианна говорила, что ее отец умер!
— Так и есть. Хотя успел-таки написать чертову книгу — ту самую, что Брианна привезла на память о нем. И я ее прочел.
Йен задумчиво поскреб заросший щетиной подбородок.
— О чем же там написано?
Джейми вздохнул, выпустив белое облачко пара. Луна скрылась за тучами, и стало совсем темно. Пора идти в дом: Йену нужно как следует выспаться перед долгим путешествием. К тому же собирается дождь, судя по ноющей боли в покалеченной руке.
— О шотландцах. В Америке. Понимаешь? Об их — то есть нашем — вкладе в дело Революции. Оказывается… впрочем, неважно. В конце концов, в Шотландии полно Джейми Фрэзеров. Уверен, их и здесь немало.
— Так эта книга о тебе? — Йен резко выпрямился, но Джейми протестующе замахал рукой.
— Не знаю. В том и загвоздка. Он четырнадцать раз упоминает мое имя, однако не дает никаких дополнительных сведений, которые неопровержимо доказывали бы, что речь обо мне. Нет чтобы прямо сказать: «Джейми Фрэзер из Фрэзер-Риджа» или «из поместья Брох-Туарах»…
— Почему тебя это так беспокоит, дядя?
— Потому что, если верить книге, неподалеку от нас — в местечке под названием Кингс-Маунтин — состоится большое сражение. И некий Джейми Фрэзер погиб в том сражении. То есть погибнет. — На душе стало спокойнее,