Читать интересную книгу Носорог для Папы Римского - Лоуренс Норфолк

— Зачем они нужны? — спросил он.

Мальчик нахмурился. Имелась глиняная сердцевина, затем шел воск, затем снова глина, из которой они сделают форму. Воск будет заменен бронзой, а эти прутья, высовывавшиеся менее чем на длину пальца, тоже были из бронзы. Глина покроет их, думал он, значит, они могут служить для поднятия формы. Воск растает и вытечет наружу…

— Эти прутья — для того, чтобы удерживать сердцевину, когда растает воск, — сказал он.

Старик уставился на него, на какое-то время лишившись дара речи.

— Да. Без этих прутьев сердцевина опустилась бы на дно формы. Вот для чего нужны прутья, — Ошеломление начало исчезать с его лица.

— Что такое литники? — спросил мальчик.

— Выйди за дверь и помочись. Хороший пример литника, — фыркнул старик, уже совсем оправившись от изумления. — Куда девается воск, когда мы вливаем бронзу? Куда девается моча, когда мочевой пузырь полон? Литник — это выходное отверстие для горячих жидкостей. — Он взял у мальчика ступку с порошком и погрузил в нее палец. Добавив полковша воды и перемешав порошок, он превратил его в плотную черную пасту. Еще немного воды — и паста сделалась густой жидкостью. Старик взял кисть и опустил ее в ступку. — Бронза дышит, — пробормотал он, покрывая фигурку мягкой жидкостью и пользуясь кончиком кисти, чтобы загонять жидкость во все щели и углубления. — Значит, ей нужна кожа, через которую она могла бы дышать.

— Это как литники, — сказал мальчик. — Иначе куда бы девалось все дыхание?

Старик что-то недовольно проворчал. Закончив покраску, он передал блестящую черную фигурку мальчику.

— Поставь ее снаружи, но не на солнце. Пусть медленно высыхает на воздухе.

В послеполуденные часы скользкое покрытие высохло, сделавшись матово-серой скорлупой. Старик размешал глину в калабаше, добавив к ней козлиную шерсть и мякину. Задача мальчика теперь состояла в том, чтобы раскатывать ее в маленькие полоски, длиной примерно с его большой палец и настолько тонкие, насколько получится. Старик накрутил шариков и начал осторожно прилаживать их к восковой фигурке, так, чтобы смесь заполняла различные ее полости. Крошечной деревянной лопаткой он стал вдавливать маленькие кусочки в укромные уголки и трещины, затем взял одну из полосок и намотал ее на голову фигурки. Уже смазанные первым покрытием, детали модели совершенно исчезали из виду, когда он закупоривал их, обворачивал и покрывал шариками и полосками из новой смеси. Мальчик зевнул.

— Заскучал? — спросил старик. — Думаешь, теперь ты достаточно знаешь о литье?

Когда он закончил, в фигурке едва угадывался сидящий человек — с двумя короткими прутьями, высовывавшимися из грудной клетки и спины, с какими-то необъяснимыми комьями на плечах и выпуклостью между ступней. Мальчик снова вынес эту штуковину наружу, выбрав место в тени от южной стены участка, рядом с кучей древесного угля. Бриз обеспечивал приток воздуха, который требовал старик. Там были уложены друг на друга несколько камней, и мальчик поместил покрытую глиной фигурку на самый верхний, затем уселся рядом и стал ждать, когда она высохнет.

Так оно и продолжалось: он ждал, снова вносил фигуру в хижину, раскатывал полоски глины и смотрел, как старик их прилаживает, выносил болванку обратно, ждал снова, и с каждым разом очертания сидящего человека смазывались все сильнее. Фигура стала муравейником — сначала в рытвинах, затем гладким, — потом приземистым бревном, стоящим на своем основании, и единственными намеками на содержимое глины были восковые литники, высовывавшиеся наружу, словно усики многоножки, да шишки бронзовых прутьев сверху. С обеих сторон от них старик соорудил маленькие глиняные стенки, постепенно расширяя их и утолщая, пока они не образовали две чаши, установленные под углом к форме, с каналами, ведущими к самим прутьям. Похоже на пень с ушами, подумал мальчик и снова вынес форму наружу. Новое ожидание. Новая сушка. Наконец старик нанес последний слой глины, который был единым толстым куском, значительно более влажным, чем предыдущие, разгладил его и велел мальчику принести железные кольца.

— Теперь он в глине, — угрюмо сказал старик. Новая нотка в его голосе заставила мальчика поднять голову. — Знаешь, для чего они нужны?

Он взял кольца и ударил ими друг друга. Кольца глухо прозвенели, и мальчик помотал головой.

— Чтобы удерживать его внутри, пока мы будем его готовить.

Старик перестал обращать на мальчика внимание. Имелся кусок воска внутри куска глины, на оба конца которого старик натягивал железные кольца, «чтобы удерживать его внутри». Теперь мальчик жалел, что спросил о литниках. Если бы он не спросил тогда, то спросил бы сейчас. Но он уже спрашивал и потому не мог сделать это снова. За один день можно было проглотить лишь определенное количество гордости. Старик обмазал кольца глиной, погрузив их в форму. Он теперь сидел сгорбившись и работал быстро. Внезапно он распрямился, вскочил на ноги, поднял форму и с глухим стуком бросил ее на скамью.

— Не один, — провозгласил он. — Два.

Он сделал паузу.

— Два!

Мальчик напрягся. Старик обладал дурными привычками, он был раздражителен, а язык у него по грубости мог сравниться с невыделанной шкурой и болтался во рту более грязном, чем старая корзина для рыбы. Еще старик пил. Дыхание у него было таким же зловонным, как у собаки. Но до сих пор он не производил впечатления сумасшедшего. Мальчик приготовился к бегству. Потом он вспомнил о несвязных речах, которые тот произносил, когда прорезал на лице Эзе Нри метки ичи, о самых последних подробностях. Он тогда почти засыпал.

— Два сына у Эри? — отважился он спросить.

Старик кивнул, забыв откликнуться на этот проблеск мысли с обычным для себя оскорбительным удивлением. Он стоял, распластав ладони на скамье, но теперь, когда он обернулся и свет странно упал на его лицо, мальчику показалось, что он старше, чем был раньше. Гораздо старше. Это длилось всего мгновение, которое потребовалось старику, чтобы присесть.

— Ификуаним и его безымянный брат. Когда Эри умер, они разделили его землю на две части. К западу от реки простиралась земля его брата. Слышал это предание, парень?

Старик, похоже, забыл, о чем говорил раньше — или, по крайней мере, о том, как заявил о невежестве мальчика. Помотав головой, тот выслушал рассказ старика о том, как Ификуаним со своей стороны реки выкорчевывал лес, выращивал ямс и кокосовые пальмы, ловил и приручал козлов, а потом крупный рогатый скот и даже собак.

— Ификуаним работал под открытым небом, под солнцем, которое опаляло его, чтобы люди могли есть то, что он выращивал.

Все это знают, думал мальчик. Но когда старик заговорил о брате, мальчик начал понимать, что старик и в самом деле может оказаться слабоумным или же попросту лжет. У Эри был один сын. Один, а не два. Не было никакого «брата».

— …но другой брат не любил мотыг, не любил топоров, не любил валить лес, корчевать пни, выращивать и пропалывать. Он также не любил солнца. Что ему нравилось, так это охотиться. Он оставил на своей земле нетронутый лес и сам оставался в нем.

Старик говорил быстро и невнятно.

— Он был таким хорошим охотником, что его боялись даже леопарды. Каждый раз, убив леопарда, он брал себе всего один зуб, а ожерелий из леопардовых зубов у него было целых двадцать. Он сделал себе охотничий рог из бивня кабана, который был выше его самого, каждый день он наполнял свой мешок для дичи настолько, что требовалось не меньше десяти человек, чтобы его поднять. Но ему все равно не удавалось прокормить свой народ. Поэтому он стал переправляться через реку.

Теперь мальчик все понял. Отлично понял. Он с готовностью кивал после каждой фразы и тихонько поддакивал, слушая внимательно, почтительно, завороженно. Ему было совершенно ясно, что задумал старик. Он уйдет отсюда и расскажет всем своим приятелям, что у Эри было два сына, вот на что старик рассчитывал. Значит, снова пытается его одурачить. А друзья решат, что он полный болван…

Нипочем тебе меня не провести, подумал мальчик, и поощрительно улыбнулся, когда старик начал рассказывать о том, как Ификуаним гонялся за своим братом и никак не мог его поймать.

— Так продолжалось, пока он не отправился к Эньи, — сказал старик. — Ификуаним нашел Эньи у водопоя, где тот набирал хоботом воду, чтобы окатить себе спину. Эньи был рад помочь — ведь брат охотился и на него. Он велел Ификуаниму не выслеживать своего брата повсюду, потому что брат вскоре должен был там появиться. Возле водопоя собиралось много дичи.

— И что случилось потом? — спросил мальчик, старательно расширив глаза.

Старик на время умолк — чтобы выдумать продолжение, заподозрил его единственный слушатель. Когда он заговорил снова, голос его стал грубым, словно старик сожалел, что начал плести эту небылицу и теперь хотел только одного: поскорее с ней покончить.