Читать интересную книгу Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742 - Георг Вильгельм Стеллер

к земле, за что он горячо ратовал. Все говорили, что он весьма скор на самоуверенные советы, но исполнение оставляет другим, а перед лицом беды нерешителен и теряется, стенает и пытается устраниться.

2 сентября задул юго-восточный ветер, и лангбот с восемью людьми послали на берег, чтобы доставить мастера Хитрова и его партию на борт. Тем временем был поднят якорь, и при юго-восточном ветре мы поплыли дальше на север вдоль берега, чтобы удобнее было принять лангбот; там мы отдали якорь.

В этот день шел дождь и дул очень сильный ветер. Поэтому для большей безопасности отдали второй якорь. Но к вечеру неожиданно разразился свирепый шторм с юго-востока, и третий якорь тоже держали наготове на тот случай, если канат одного из отданных якорей порвется.

Но, благодарение Богу, вскоре после этого ветер переменился на юго-западный, мы оказались в укрытии, и стало спокойно. Однако лангбот оставался на берегу всю ночь.

3 сентября весь день стояла хорошая и тихая погода, ветер оставался юго-западным. К тому же к утру, к нашей радости, вернулся лангбот с мастером Хитровым; все наши люди оказались снова на борту, ни один не был потерян. Однако малый ялбот с некоторыми потребными материалами без нужды оставили на берегу на память[128].

Теперь мы подняли оба якоря и при юго-западном ветре обошли скалу, а поскольку на юге мы не могли выйти из бухты в море, то пошли к самому дальнему острову, расположенному на юго-востоке[129].

Мастер, который вместе с прочими был чрезвычайно доволен своим прибытием и, еще более, теплой встречей, взял в руки лот и с первого же раза оставил его на дне моря. Простые матросы сочли это дурным предзнаменованием, вспоминая, что как раз год назад благодаря его стараниям в устье реки Охоты была утрачена провизия. В два часа пополудни мы отдали якорь позади самого крайнего острова, в двух верстах от берега.

ГЛАВА 5

ВСТРЕЧА С АМЕРИКАНЦАМИ

4 сентября, также при спокойной погоде, мы попытались выйти в море, обогнув западную сторону этого острова[130], но немыслимый западный ветер вынудил нас идти обратно на восток в другое место. К четырем часам пополудни нам наконец удалось снова вернуться в прежнюю точку, где мы отдали якорь. Здесь произошло событие, благодаря которому внезапно и без поисков нам довелось увидеть американцев.

Мы как раз отдали якорь, когда с утеса, расположенного к югу от нас, услышали громкие звуки, которые приняли сначала за рев морского льва. (Мы не ожидали никаких следов пребывания человека на этом жалком острове в двадцати милях от Большой земли.) Но вскоре мы увидели две маленькие лодки, направлявшиеся от берега к нашему судну. Мы все ожидали их с величайшим нетерпением, с полным изумлением отмечая их форму и конструкцию.

Когда они находились еще в полуверсте от нас, двое мужчин в лодках, продолжая грести, обратились к нам с длинной непрерывной речью, произносимой резкими голосами, из которой наши переводчики не могли понять ни слова[131]. Мы приняли ее за молитву или за заклинания, колдовство шаманов, или за церемонное приветствие нам как друзьям, поскольку оба обычая приняты на Камчатке и Курильских островах, что более подробно следует из моего „Исторического описания Курил”[132]. По мере приближения, постоянно крича, они начали разговаривать с нами, делая паузы между фразами. Но, поскольку никто не мог понять их языка, мы знаками манили их приблизиться к нам. Но они указывали на берег, подавая нам знак прибыть туда. Они подносили пальцы ко рту и плескали морской водой, чтобы показать, что мы сможем найти у них пищу и воду. Но мы знаками приглашали их идти к нам. Когда мы в ответ им прокричали „ничи”, что в описании Америки барона Лаонтана[133] означает „вода”, они много раз повторили это слово, показывая, что на берегу, без сомнения, есть вода.

Тем не менее один из них подплыл совсем близко к нам. Однако, прежде чем совсем приблизиться, он полез за пазуху, достал немного земли цвета железа или свинца и изобразил ею на щеках от носа две груши, а ноздри набил травой; крылья его носа с обеих сторон были пронзены тонкими кусочками кости. Потом он взял еловую палку, лежавшую позади него поверх кожаной лодки, разрисованную красным, в три аршина длиной наподобие бильярдного кия. На нее он насадил два соколиных крыла, крепко привязав их китовым усом, показал нам, а затем, смеясь, бросил в воду в направлении нашего судна. Я не могу сказать, было ли это жертвоприношением или знаком приязни. Тогда, со своей стороны, мы привязали к куску доски две китайские курительные трубки и китайские стеклянные бусы и бросили их взамен. Он подобрал их, некоторое время разглядывал и передал своему товарищу, который положил их поверх своей лодки. Затем он несколько осмелел, подплыл к нам еще ближе, однако с величайшей осторожностью, привязал к другой палке целого сокола и передал его нашему переводчику-коряку[134], за что получил от нас кусок китайского шелка и зеркало. Однако в его намерения вовсе не входило, чтобы мы оставили себе эту птицу; скорее он хотел, чтобы мы поместили кусок шелка между птичьими когтями, чтобы он не намок. Но когда переводчик схватился за палку и потянул к нашему судну вместе с лодкой американца, который держался руками за другой конец палки, тот ее выпустил, и она осталась у нас в руках. Тогда он испугался, отгреб немного в сторону: он не намерен был снова подходить так близко. Поэтому мы бросили ему шелк и зеркало; с этим они поплыли к берегу, приглашая нас последовать за ними, чтобы они могли дать нам пищу и питье. Все то время, что эти двое американцев пребывали с нами, их товарищи на берегу не переставали звать и кричать высокими голосами, и мы не могли понять их 70 намерений[135].

Затем, после краткого обсуждения, спустили лангбот, в котором я вместе с лейтенантом Вакселем, переводчиком-коряком, девятью матросами и солдатами решил идти на берег. Все же мы взяли с собой множество ружей и сабель, но укрыли их парусиной, чтобы не вызывать подозрений. Мы также взяли с собой