сухари, водку и другие мелочи, чтобы одарить их. Учитывая все эти приготовления, величайшей неудачей было то, что мы не могли попасть на берег, потому что он был весьма скалистым, вода все больше волновалась, ветер и волны были столь сильны, что лишь с величайшим трудом нам удавалось спасать бот от крушения. С того места, где их лодки и наши подарки лежали без особого надзора, разбросанные по берегу, все люди при нашем приближении, мужчины и женщины (которых из-за одинаковости их одежд с трудом можно было отличить друг от друга), направились к нам, полные любопытства и дружелюбия, не переставая все время манить нас на берег.
Но когда мы увидели, что у нас нет надежды высадиться, мы приказали нашему переводчику и двум другим раздеться и пойти к берегу вброд, чтобы осмотреться. Они приняли переводчика и остальных весьма дружелюбно и почтительно повели их под руки, словно они были очень важными персонами, к месту, где они прежде сидели, одарили каждого куском китовой ворвани и пытались говорить с ними, хотя одни не понимали других. При этом они часто указывали за холм, возможно, давая понять, что пришли сюда только ради нас, а дома их находятся по другую сторону холма; впоследствии, плывя в море к востоку вокруг острова, мы видели в отдалении хижины.
Половина их осталась с нами, пристально нас разглядывая и частыми знаками приглашая присоединиться к ним. Но, когда мы дали им понять всеми возможными способами, что не можем попасть к ним на сушу, один из них поднял свою лодку одной рукой, донес до воды под мышкой, забрался в нее и начал грести в нашу сторону. Мы его приветствовали чаркой водки, которую он, по нашему примеру, выпил до дна. Но тут же, странно поведя себя, выплюнул и вовсе не казался довольным нашей выходкой.
Хотя я рекомендовал от этого воздерживаться, как и от предложения табака и трубок, они, тем не менее, полагали, что американцы обладают желудками наших матросов, и попытались загладить одну неловкость другой. Они предложили ему раскуренную трубку, которую он сначала принял, но затем с неудовольствием оттолкнул. Самый воспитанный европеец сделал бы то же самое, если бы ему предложили мухоморы, суп из протухшей рыбы и ивовую кору, которые камчадалы считают лакомством.
Но когда ветер стал все выше и выше нагонять воду[136], мы позвали своих людей в бот. Однако бедняги хотели оставаться в их обществе подольше и никак не желали их отпускать. Они выразили особую симпатию к нашему переводчику-коряку, говор и внешность которого так походили на их собственные. Сначала они еще раз одарили их ворванью и краской цвета железа[137], но, поскольку они не поддались на подарки, попытались удержать силой, хватая за руки и не давая пройти к боту. Другая партия ухватилась за канат нашего бота, возможно, не из злого умысла, а лишь из чистого простодушия, поскольку они не сознавали грозившей нам опасности; они хотели подтащить бот с людьми к берегу, где его разбило бы о скалы, чем снова ввергли нас в смятение и опасность. Но так как не было времени уговаривать их отказаться от этих намерений и поскольку они добровольно не собирались выпускать канат из рук, мы немедленно выстрелили в утес над их головами из трех заряженных мушкетов.
Услышав это, они словно оцепенели, как от удара грома, упали на землю и выпустили из рук все, что в них было.
Без промедления наши люди бросились в воду и благополучно добрались до бота.
Как ни забавен был их испуг, еще любопытнее было, что все они снова поднялись и бранили нас за то, что мы так плохо отплатили за их приязнь, и жестами просили нас как можно скорее удалиться, не желая нас более знать. Некоторые, вставая, брали камни и сжимали их в руках. Нам пришлось быстро обрубить якорный канат (он запутался в скалах), и мы, весьма огорченные, вернулись на пакетбот, потому что не увидели того, что хотели, а, напротив, столкнулись с тем, чего не ожидали[138].
Однако едва мы прибыли на судно, как поднялся свирепый шторм с юга, и мы поблагодарили Бога за то, что находимся на судне и что оно столь хорошо укрыто от шторма. К тому же вскоре после этого начался дождь, который продолжался всю ночь. Тем временем наши американцы развели на берегу огонь и этой ночью заставили нас поразмыслить о том, что произошло.
Здесь я должен упомянуть некоторые обстоятельства, которые я наблюдал на протяжении четверти часа, что провел у берега.
Американские лодки имеют около двух саженей в длину, два фута в высоту и два фута в ширину по палубе, впереди у них заостренный нос, а сзади они угловаты и гладки. Судя по внешнему виду, каркас состоит из жердей, скрепленных друг с другом на обоих концах, а посередине расчаленных распорками. Снаружи этот каркас обтянут шкурами, возможно тюленьими, окрашенными в черно-коричневый цвет. Сверху лодка плоская, борта с обеих сторон скошены в направлении киля. Киль, очевидно, устанавливается снизу и в носовой части крепится к каркасу вертикальным куском дерева или кости, который служит как бы опорой, и на ней покоится верхняя часть конструкции.
Примерно в двух аршинах от кормы находится круглое отверстие, вокруг которого нашит кусок китовой кишки. Вокруг ее выступающей кромки стежками пропущен шнур, с помощью которого отверстие можно затянуть или распустить, как кошель. Как только американец усаживается в лодку, протянув ноги вперед под палубой, он, чтобы помешать попаданию внутрь воды, затягивает шнур вокруг своего тела, как затягивают мешок, и закрепляет его скользящим узлом. Сзади лежат одна или более круглых, окрашенных в красный цвет палок, заостренных на концах и связанных вместе, все они изготовлены точно так же, как и та, что мы от них получили; об их предназначении я не могу догадаться, если только они не используются для ремонта лодки, если сломается что-либо в каркасе.
Американец засовывает правую руку в отверстие лодки, держа весла в другой, и, поскольку она так легка, несет ее от суши к воде, садится и затягивает узел. Для гребли он использует толстую палку в несколько саженей длиной, которая с обоих концов снабжена лопастями шириной в ладонь. Этим веслом он попеременно ударяет по воде справа и слева и таким образом