активнее двигались, тем более свирепыми были последующие шторма.
10 августа мы увидели весьма необычное и новое животное, которое я кратко опишу, поскольку наблюдал его целых два часа. Животное было около двух эллов длиной. Голова его походила на собачью, уши острые и стоячие, на верхней и нижней губе с обеих сторон свисали усы, что делало его похожим на китайца. Глаза были большие. Туловище удлиненное, округлое и толстое, но постепенно к хвосту становилось тоньше; шкура была густо покрыта шерстью, серой на спине, рыжевато-белой на брюхе, но в воде оно все казалось рыжей коровьей окраски. Хвост, снабженный двумя плавниками, был поделен на две части, при этом верхний плавник по длине вдвое превосходил нижний, как у акул.
Однако я немало удивился, что не вижу ни передних лап, как у морских амфибий, ни плавников вместо них.
Что же до формы его туловища, которую не зарисовали, то она во всех отношениях соответствует зарисовке, полученной Геснером от одного из его корреспондентов и в Historia animalium приведенной под названием Simia marina Danica. По крайней мере, наше морское животное может быть по праву названо этим именем как по сходству с геснеровским Simia, так и по его странным повадкам, быстрым движениям и игривости[105].
Более двух часов оно оставалось рядом с судном, разглядывая нас одного за другим, словно любуясь. Время от времени оно подплывало ближе и часто так близко, что до него можно было бы дотронуться шестом. Потом, как только мы двигались, оно отплывало подальше.
Оно поднималось из воды на одну треть своей длины, словно человек, и часто оставалось в таком положении несколько минут. Понаблюдав за нами почти полчаса, оно стрелой пронеслось под судном и вынырнуло с другого борта, потом снова прошло под судном, чтобы оказаться на прежнем месте. Оно повторило этот маневр раз тридцать.
Затем, когда это животное заметило большую американскую водоросль, от трех до четырех саженей длиной, которая вырастает из дна, как бутылка, а к концу постепенно сужается, как горлышко сосуда[106], оно стрелой бросилось к ней, схватило ее пастью и поплыло с ней к нашему кораблю и стало выделывать такие плутовские фокусы, что более комичных нельзя было ожидать и от обезьяны. Время от времени оно откусывало кусок и съедало его.
Понаблюдав за ним длительное время, я взял ружье и выстрелил в это животное, намереваясь заполучить его для подробного описания. Но не попал. Хотя оно несколько испугалось, но сразу снова вынырнуло и постепенно приблизилось к судну. Но когда второй выстрел не попал в цель или лишь слегка ранил его, оно ушло в море и не вернулось. Однако в разное время его видели в различных частях моря.
ГЛАВА 4
ОСТРОВ ШУМАГИНА
11 августа, выйдя из залива, мы поплыли на запад при юго-восточном ветре.
Но 12 августа упал штиль, и тогда был созван совет, на котором решили из-за приближения осени и дальнего расстояния немедленно отправляться в возвратный путь к Аваче, не пытаясь более выяснить, куда может простираться Большая земля. Должен, однако, заметить, что как совет, так и принятое на нем решение показались мне очень странными. Ведь решение о немедленном возвращении было принято и соответствующий документ подписан всеми, от капитана-командора до боцманмата, как вошло в обычай с самого начала, на сей раз включая и меня. Они не желали отклоняться от прежнего плана и пройти на несколько градусов дальше на юг из- за встречных западных ветров, а хотели по 53-й параллели, на которой расположена Авача, идти к ней[107]. Поскольку легко можно было догадаться, что земля, которую мы уже наблюдали под 54-м градусом, может простираться еще далее на юг, то это было равнозначно желанию постоянно идти вдоль земли, не используя ближайший путь для обратного плавания вдали от Американского континента. То, что мы идем вдоль земли и должны предполагать, что она продолжается дальше к югу, ясно следовало из постоянных признаков — наличия животных и плывущих предметов; точно так же противный ветер был бесспорным свидетельством земли, лежащей перед нами на западе. Без сомнения, иных, более благоприятных ветров можно было ожидать от 49-го до 50-го градуса широты, хотя мы и не знали примеров пассатных ветров на такой широте, поскольку пассаты нигде не наблюдались выше тропиков.
Но, хотя капитан-командор придерживался того же мнения, что и я, он не отдал соответствующего приказа, а лишь сказал об этом мнении и, не встретив отклика, позволил полностью его отвергнуть.
Если теперь я обоснованно сравню цель решения, принятого на их совете, с их действиями, я, конечно, должен заключить следующее: „Господа хотят плыть домой, и кратчайшим путем, но самым долгим образом”.
Особенно примечательно, что никогда прежде ветер не был постоянно и неизменно столь неблагоприятным, как начиная с 12 августа. С 13 по 17 августа время проходило в постоянном лавировании с юга на север и медленном продвижении таким образом.
18 августа случилась еще одна удивительная вещь. Около четырех часов утра я услышал, как кто-то на палубе говорит о земле. Я немедленно встал и поднялся наверх. Но, вероятно, всем было уже запрещено говорить о земле при виде ее, да еще в столь странном направлении — на юге. Хотя земля, отчетливо видимая перед восходом солнца, позднее скрылась в тумане, ее все же можно было ясно опознать и заключить, что она недалека от нас, по плывущим от нее обильным водорослям. Также и то, что западный ветер сразу стих, было еще одним подтверждением, что мы находимся между Америкой и некоей землей на юге.
Я достаточно хорошо понимал, почему они хотят скрыть это от меня, а именно потому, что офицеры уже устали от обследования земли. Тем не менее никто не высказался за то, чтобы оставить ее неисследованной и не положить на карту, если она действительно существует.
Но когда я спросил, что это, по их мнению, за земля, поскольку, несомненно, это должен был быть большой остров (которых мы уже столько видели, убедившись, что у западного побережья Америки так же много островов, как и у восточного), я получил ответ: „Это должна быть Земля Хуана де Гамы”