носился по горе как ужаленный, орал, материл Сашу и Таланина. Чем больше я расходился, тем сложнее становилось спускаться. Уже почти в самом низу мне пришлось целый час обходить овраг. Когда овраг закончился, начались какие-то заросли, через которые я никак не мог продраться.
Я был близок к тому, чтобы сдаться. Сел на большой валун. Закрыл глаза и решил, что все, с этого места больше не сдвинусь.
Когда перестал двигаться, я понял, сколько от меня было шума. Посмотрел наверх. Кто-то старательно натыкал иголкой дырок в небе, и теперь оно блестело звездами. Было настолько тихо, что я слышал собственный пульс. Я перестал паниковать и решил, что просто вот так посижу до утра. Какое-то невероятное спокойствие и тепло разлилось по телу. Представил, как где-то там по горе носятся еще два придурка. Улыбнулся, встал и увидел хорошую, утоптанную тропинку, ведущую вниз.
Примерно в километре от меня виднелись огни какой-то деревни. Я пошел на свет. Дошел до ближайшего дома, аккуратно постучал.
Дверь открыл тот самый алтаец, который как сморщенная какашка. Он осмотрел меня с ног до головы и начал ржать, как лошадь Пржевальского. Я его понимал. Весь исцарапанный, грязный и охуевший предстал я перед его узкими очами.
– Что-то вы долго продержались, я думал, в первую же грозу сбежите. – Алтаец, кажется, очень радовался. – Чего с тобой случилось?
– Заблудился, – ответил я.
– Леопарда что ли встретили? Поссорились?
– Угу.
– Это гора вас проверяла.
– Слушай, ты серьезно? – Я начал злиться.
– Ладно, чай будешь?
Алтаец напоил меня крепким чаем, уложил спать. Утром я снова пошел на гору. Подошел к подножию, уселся на землю. Я увидел, что Таланин и Саша спускаются с горы.
– Тоже заблудился? – спросил Саша.
– И вы? – спросил я.
– И мы, – сказал Таланин.
Глава 46
Монах был совсем настоящим. Не таким, как тот, которого Валера привозил в прошлый раз. Валера говорил, что он – настоящий практик. Двадцать лет просидел в горах и все познал.
Что именно он познал, мне было непонятно, но от него реально веяло какой-то благодатью и космическим спокойствием. Иногда мне казалось, что он, когда ходит, то не касается ногами пола.
Мы жили в доме, который Саша снял на время нашего пребывания. Сам Саша жил неподалеку в другом доме, с женой и ребенком. Каждую субботу мы ходили к нему в баню.
Люди, встречающиеся по пути, смеялись и показывали на тибетца пальцем. Одет он был в традиционное платье тибетских монахов.
Монах тоже смеялся и что-то бегло говорил Валере на тибетском. Мы просили Валеру перевести.
– Он говорит, что понимает этих людей, им смешно, что он, по их мнению, нелепо одет, а может, им даже его жалко, только они не понимают, насколько ему жалко их.
– Что он имеет в виду? – спросил я Валеру.
– Ну, дескать, ему жалко, что они все умрут и за всю жизнь не сделают ни одной попытки понять, что вообще тут на земле делают.
– Ясно, – ответил я, и мне почему-то стало невыносимо жалко себя.
Я понял, что до ужаса хочу обратно в Москву. Мне казалось, теперь знаю, что дальше писать в своей книге. Я как никогда хотел стать писателем. И снова начал представлять, как живу в доме писателей в Лаврушинском переулке в Москве. Еще я понял, что очень хочу трахаться.
Глава 47
Мы с Таланиным пробыли на Алтае год. Валера уехал оттуда вместе с монахом в Сочи. Монах очень хотел увидеть море. После Сочи они должны были вылететь в Индию. Валера сказал, что не знает, когда мы встретимся в следующий раз.
Мы с Таланиным погрузились в поезд и двинули на Москву.
Всю дорогу мы почти не разговаривали. Не пили. Не покупали пирожки на остановках. Каждый думал о своем.
Проводник включил в вагоне радио.
«В Цхинвале возобновилась стрельба. Российские миротворцы ведут ожесточенный бой с грузинскими регулярными частями на южной окраине в Цхинвале. Об этом сообщил представитель командования миротворческих сил. Напомним, что минувшей ночью войска Грузии вошли на территорию Южной Осетии. Убиты по меньшей мере тысяча четыреста мирных жителей», – сказали по радио.
– Помянем? – спросил я у Таланина.
– Помянем, – согласился он.
На следующей остановке мы взяли пива, а ночью продолжали поминать уже в вагоне-ресторане.
Москва встретила дружелюбно. Ласковым солнцем и августовским теплом.
Только сейчас я понял, что идти некуда. Понятно, что хозяйка не будет ждать нас год и держать арбатскую квартиру. Таланин прямо на вокзале купил билет до Оренбурга. Я поехал в подмосковный город О. к матери.
Первым делом дома я открыл ноутбук и разом написал десять страниц. Я еще не знал, что на следующий день удалю их, но сейчас я как никогда чувствовал себя писателем.
Глава 48
Я прожил дома до декабря. Писал по несколько страниц и удалял их на следующий день. Мне казалось, что я пишу как девятиклассник школьное сочинение. Так оно и было.
В один из дней отчим в очередной раз ушел в запой. Мать сидела на кухне. Он сидел напротив и выпрашивал денег на бутылку. Сначала умолял, потом угрожал, затем снова угрожал.
Я вышел из своей комнаты, прихватив табуретку. Спокойно зашел на кухню и разбил табуретку ему об голову.
Правду говорят: «Был бы трезвый, умер бы».
Когда отчим вышел из запоя, он сказал мне: «Наверное, ты понимаешь, что ты здесь теперь не можешь жить». «Понимаю», – ответил я.
Собрал вещи, благо весь мой скарб умещался в одном рюкзаке. Поцеловал мать и пошел на электричку. Решил по дороге зайти в торговый центр, что отгрохали на месте рынка, где я работал охранником. Я был уверен, что дядя Гриша до сих пор работает там, и мне очень хотелось навестить его.
Он действительно там работал. Дядя Гриша совсем не изменился. Над шевроном «Страж» на спине по-прежнему красовался флаг Тибета.
– Повзрослел, – сказал дядя Гриша, когда увидел меня.
– Наверное, – ответил я.
– Ну что, барменом работаешь?
– Нет, давно уже не работаю.
Дядя Гриша улыбался и смотрел так, словно хотел много еще о чем поговорить. А я чувствовал, что мне совсем нечего ему сказать. Я даже не понимал, зачем хотел его увидеть.
Мы выкурили по сигарете. Дядя Гриша крепко пожал мне руку и спросил напоследок:
– Книгу-то прочитал?
– Прочитал, – ответил я и добавил: – И не раз.
– Вот и хорошо, – сказал дядя Гриша.
Я сел в электричку. Следующая остановка Новогиреево. Осторожно, двери закрываются.