любопытства Меррит.
— Да много чего. Говорят, растений много полезных, зверья. А еще говорят, оружие осталось, доспехи, амулеты и артефакты всякие. Вот и ходют — ищут. Сокровищницу императорскую пополняют.
— А разве там не опасно?
— Опасно. Да куда ж им от рекрутской повинности деваться-то? Как постановил император, каждый старший в семье мужчина, вне зависимости от звания и сословия, обязан отслужить пять зим на благо империи, так и пришлось им, горемычным, в Дикие земли идти, — старик замолчал, цокнув на навострившего уши каурого.
— Только нехорошо это. Гинет молодежь. Земля без хозяев плачет…, - старик продолжал бормотать, сетуя на жизнь и императора, но Меррит уже не слушала. Давно неведомое ей ощущение безопасности подобно мягкому одеялу навалилось на усталые плечи, и девушка задремала.
Во сне она вольным ветром летала под самыми небесами и совсем не слышала, как из леса на мягких лапах вышел могучий зверь и без опаски подобрался к повозке.
— Набегался, внучок?
Зверь понимающе кивнул и обратился в симпатичного парнишку в тонких кожаных штанах и с розовеющими шрамами на теле.
— Никак песьей смертью потчевали? — скривился Гаэрт, разглядывая едва зарубцевавшиеся шрамы. И это при их то регенерации. За две седмицы на внуке ни одной царапины остаться не должно было, а оно вон как.
Гаэрт вспомнил ту боль, что разбудила его среди ночи. И страх, что он испытал, когда понял, что его внучок, которого он пестовал едва ли не с рождения, не протянет и больше часа. Тогда Гаэрт готов был выть от отчаяния. Он даже взмолился Безликому, впервые с того дня как их селение, что еще на рассвете сияло в свете двух лун радостью жизни, шутками и смехом, запылало охваченное безжалостным огнем.
Горький дым, запах пригоревшего мяса, жуткие стоны раненых, отчаянные разрывающие душу крики, ржание испуганных лошадей и вторящий всему этому злорадный смех, тогда чуть не свели его с ума, взметая волны ярости и вызывая желание бежать туда в гущу событий кидаться на врагов. И убивать, убивать, пока не смолкнет этот безжалостный смех или пока он сам не упадет безжизненным трупом к ногам палачей…
Но он не имел права. Потому что шестеро щенят, ушедшие с ним на первую охоту, поскуливали от страха и отчаяния, запертые в пещере, когда он, учуяв разрывающую душу боль, рванул на отчаянный зов.
Гаэрт передернул плечами, сбрасывая навалившуюся каменным грузом тяжесть, когда младший из его воспитанников, опустился рядом на повозку.
— Я уж думал, она никогда не заснет, — усмехнулся парнишка, тряхнув задорным белым вихрем. Отчаянная жажда жизни уже вытеснила все плохое, оставив только бугрящиеся шрамы да седую прядь.
— Крепкая девочка. Упрямая, — буркнул старик.
— Не то слово. Сопела. Кряхтела. Падала, но тащила… А я только и мог, что смотреть в небо и думать, что еще немного и я отправлюсь к предкам, — утратив веселость, пробормотал парень. — Открыл глаза, а надо мной зелень хвои. И птички поют. Даже загрустил, что мир и по ту сторону такой же.
— Рано тебе по ту сторону, Йори. Рано.
— Вот и она так говорила, — задумчиво протянул парень, вглядываясь в облака. — Что будем делать, дед?
— А что делать? Долги отдавать. Поживет у нас пока. Погостит. А там дальше и посмотрим. Узнать бы еще зачем она в Риас-Аш-Ан рвется и может придумаем, чем подсобить.
Йори обернулся на спящую девушку и вытащив из дальнего угла плащ, накинул ей на плечи. Вгляделся в ее лицо — красивая. Только совсем еще девчонка. И маленькая вся. Как только вытянула его из того овражка, в котором его бросили? Знала ли, какой опасности подвергалась, спасая его? И что сделала, что он вот так сейчас запросто сидит с дедом? Он ведь даже дышать не мог, не то, что обратиться.
— А я ведь так и не поблагодарил ее, — виновато покаялся парень.
— Еще успеется, внучек. Успеется.
Но Йори не слышал, продолжая делится воспоминаниями:
— Побежал на охоту, едва на ногах держаться смог. А когда вернулся, нашел только кусок свежего жареного мяса, заботливо оставленного на ветках. И ведь оставила… А потом голодала. Почему?
— Не знаю, внучек. Не знаю. Только не простая она девушка — твоя служаночка. Не простая. Не наших кровей, — качнул головой Гаэрт и цокнув языком, поторопил притихших кауров.
Глава 8
Свет от неяркого костра отбрасывал причудливые тени. В воздухе ощутимо пахло ежевиром. Дагьер поморщился. Он не любил этот запах — запах неуверенности и суеверного страха, коим глупые мальчишки надеялись отпугнуть чудовищ. Вот только на тех чудовищ, что обитали в Расколотых землях ежевир не действовал.
Им остался всего один переход. Несколько часов и они бы оказались у ворот Киршата, но идти ночью имея на руках трех раненых было опрометчиво — парням нужно отдохнуть, надежды на то, что они дотянут до целителей и так мало.
Сейл оглянулся на мерно посапывающих, раненных воинов. Для вчерашних мальчишек этот поход был первым. И особо тяжелым. А все из-за проклятых голубых кристаллов и свойств, что у них обнаружились. Якобы они могут продлевать жизнь… Пока же они принесли только смерть.
Услышав негромкий предупреждающий свист, Дагьер мысленно выругался.
— Что там, Коури? — спросил едва слышно, приближаясь к своему помощнику.
— Спрайты, — ответил одноглазый гигант, сплевывая густую слюну.
— Много?
— Я видел трех.
Дагьер поморщился и вновь обвел глазами спящий лагерь. Им не отбиться. Спрайты редко нападают по одиночке, а значит их будет не меньше дюжины. А у него полдюжины потрепанных боями мальчишек, многие из которых едва ли в состоянии добраться до ворот Киршата без посторонней помощи.
— Буди всех. Нужно отходить, — приказал Сейл, отходя от костра и вглядываясь в темноту ночного неба.
Спрайты. Невидимые. Безжалостные. Неуловимые. Они редко нападают на людей, но, если нападают, не щадят никого. И ведь не убить ничем. Только магией. Той самой, которой почти ни у кого на Терасе нет. Не будь на мальчишках ограничивающих браслетов, был бы шанс на выживание, а так… Сейл досадливо выругался. Шердов император.