— И всё-таки — зачем ты меня подставил?
— Я был на тебя зол из-за отказа.
— Не только.
— Верно. Ещё я считал, что больше заслуживаю должности чати, чем Кондаков. Что правда.
— Ты использовал меня…
Он ухмыльнулся:
— Не без этого. Ну и что? Это ведь только часть правды. Вторая часть заключается в том, что я всегда желал тебя…
— Да. Желал. Но меньше, чем власти. Ты даже умудрился с помощью магии использовать своих родителей… Чтобы родиться полукровкой у человека и люцифага. Ты настолько жаден, что один лишь мир людей тебя не устроил бы… ты хотел бы перекроить по-своему столько миров, сколько получится.
Керан засмеялся:
— Ну, так что с того? Амбиции украшают мужчину.
— Но ведь ты используешь других.
— Потому что они это допускают.
— Почему ты простил мне смерть твоих детей?
Он пожал плечами.
— Всякое бывает.
Было видно, что он не знает, что ещё ответить. Мои догадки подтверждались: сыновья нисколько не были важны для него. Они тоже были средством. Средством достижения цели. И раз средство не сработало — логично, что его спустили в утиль.
Если до этой минуты я жалела его, проводя параллели с Кондаковым, — то больше жалости во мне не осталось. Кондаков хотя бы выводы сделал… Этот же стагнировал. Не изменился, не переосмыслил себя за столько тысячелетий. Бесполезно давать ему шансы и на что-то надеяться, — он останется тем же, кем был. Я решительно вынула три шарика из кармана и в каком-то отчаянии выкрикнула:
— Три мира! Три фразы! Три жизни!.. Лес, прими последнюю, третью жертву — и закрой проход!
— Отец! — вскрикнул Керан, отшатнувшись. — Будь он проклят! Ты…
— Три мира! Три фразы! Три жизни! — повторяла я, наблюдая, как шарики вылетели из моих рук, превращаясь в огненные шары, разрастающиеся на глазах. — Три мира! Три фразы! Три жизни! Лес, прими жертву и закрой проход навсегда!
Всё вокруг вспыхнуло пламенем — в котором в одно мгновение исчезли так тревожившие меня глаза. Доселе безмолвный и, как мне говорили, необитаемый лес вдруг разразился криками тысяч невидимых существ. Шары слились в один и взорвались; взрывной волной меня выбросило из чащи.
Филипп. Эпилог
— Вот твою-то мать, — проворчал я, когда Микаэла проснулась с криками, вся в поту. — Я думал, сдохну здесь от тревоги… Да у тебя температура… Ответь — что вы там устроили?
— Сколько я спала? — принимая из моих рук лекарство, спросила Мика.
— Десять часов без перерыва. Скажи мне… ваш план сработал?
— А каков был план — ты знаешь? — осторожно уточнила она.
— Да, — нехотя признался я. — Приходил Леалл. Я виделся с ним буквально несколько минут… Он говорил, что узнал, что только человек может остановить это; и, если у тебя всё получится, проход в любую минуту может захлопнуться.
— Кажется… получилось, — Микаэла откинулась на подушки. — Есть данные о смертях людей во сне? Со счастливыми улыбками?
— Нет. С утра информация не обновляется… Если ещё сутки всё будет спокойно — можно быть уверенными, что удалось.
Конечно, на фоне всего произошедшего было глупо ревновать… глупо спрашивать о том, на что она пошла, чтобы закрыть портал в лесу. И всё-таки я спросил:
— Ты… спала с ним? И получала удовольствие?
По её молчанию и отведённому взгляду я всё понял. И вот… снова испытание. Я лицом к лицу с неконтролируемой ревностью, которая однажды уже застила мне глаза, превратив в преступника, который отбывал своё наказание, растянув казнь на долгих четыре тысячи лет. Поступлю ли я сейчас, как четыре тысячи лет назад? Нет, конечно, нет. Но что мне делать, как жить со знанием, что я разделил её с… ним? Который сыграл с нами в игру тогда, в Уасете, сыграл на моей бешеной ревности и заставил проявить всё самое худшее, на что я был тогда способен. А сейчас он дал ей то, что я никогда не смогу ей дать. Просто потому, что я человек. Не смогу доставить ей такое удовольствие, чтобы на его фоне всё остальное померкло. Я могу только любить её и поддерживать во всём… Но теперь я — просто человек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Словно догадавшись о моих мыслях, Микаэла сказала:
— У нас с тобой есть та глубина, которая делает любое общение с тобой — не только секс — совершенно уникальным и волнующим опытом, Филипп. У нас было… было общее дело, с которым мы сегодня справились.
— Ты всё сделала сама, — возразил я. — Закрыла портал в лесу самостоятельно. Я ничем не сумел тебе помочь. Те, кто был люцифагом, не могут снова вернуться в их мир, будучи людьми.
— Ты ошибаешься, — возразила Мика. — Четыре тысячи лет ты шёл ко мне, чтобы всё объяснить. Мы соединились тогда, когда это было нужнее всего… Чтобы предотвратить катастрофу. От меня потребовалось лишь завершить начатое тобой. Конечно, ужасные воспоминания, которые он мне открыл, напугали меня, не скрою… Оттолкнули от тебя в какой-то момент — настолько они были живыми. Но этим он только сделал мою задачу выполнимее, мои реакции — естественнее. Он помог мне обмануть его… когда моё сердце заколебалось.
— Значит, оно всё-таки колебалось, — заметил я.
— Картины прошлого ужасны, Филипп. Я понимаю, почему ты так терзаешься виной. Только я знаю и другое. Что ты изменился. В отличие от него. Поэтому я снова выбираю тебя. И да, надеюсь, ты не убьёшь меня за то, что я с ним переспала… И даже получила удовольствие. Пускай и искусственное, потому что он воздействовал на меня, как умеют люцифаги… Всё же это было нужно, чтобы заставить его поверить. Пускай секс с ним был восхитительным… но он был неполным; как если бы мы скользили по поверхности; как если бы я ела на голодный желудок сладкое, а не здоровую пищу. Всё же это тело — основное, чем я живу… и оно всегда принадлежало только тебе. Не думай больше о снах, не придавай им такого значения.
Я сжал её в объятиях:
— Леалл… он не верит, что я мог измениться, и страшно напуган, что я расправлюсь с тобой. Он не показал мне, но я почувствовал. Если ты ещё хотя бы раз увидишь их семейство, скажи сыну, что я люблю его и прошу прощения за то разочарование во мне, которое он испытал, будучи подростком. За то, что мы с ним потеряли тебя из-за моей неосторожности… Он — самое лучшее, что мы создали.
— Филипп, я скажу. Но ты и сам мог бы понять… Если он пришёл к тебе сегодня, чтобы ввести в курс дела и утешить, пока ты сходил с ума от неизвестности, — он всё тебе простил. Надеюсь, он сможет заниматься любимым делом — своими исследованиями… и будет счастлив. Нэди собирается стать Наблюдателем… Кажется, Наблюдатели тоже считают, что она до этого доросла. Как и многие отступники, которые уже перешагнули через сбор информации о людях и готовы к чему-то новому.
— Леалл сказал, дочка сильно сердилась на мать, когда узнала, что та хотела следовать за Кераном в мир людей ради её будущего. Мол, почему мама за меня решает, я совсем туда не хочу, — а мама готова была идти на такие жертвы…
Я осторожно ощупал Микаэлу. Лихорадка отступала; оставалась слабость, и я предложил:
— Может быть, позовём врача, возьмёшь больничный?
— Нет, Филипп… Я хочу как можно скорее вернуться к обычным человеческим проблемам. К делам института. Жить настоящим.
— А наше будущее? Ближайшее совместное будущее, — напомнил я. — Мы могли бы зарегистрировать отношения и… ты дала бы мне шанс всё исправить. Наконец освободить меня из многовековой тюрьмы.
— Филипп… да… я всегда была только твоей, — крепко обвивая моё тело руками, прижалась она ко мне. Снова живая и тёплая; её синие глаза снова сияли, глядя на меня. Я не знал, как сбросить страшную тяжесть, которая давила на сердце; может, удастся освободиться от неё со временем. Микаэла, как всегда, помогла мне — и с улыбкой сказала:
— Спасибо тебе. Ты даже не представляешь, что сделал для меня…
— Слишком сильно любил… Убил… Менялся… Ждал. Больше я ничего не сделал, — возразил я. Микаэла порывисто схватила моё лицо в ладони:
— Филипп! Я всю жизнь страшилась смерти, потому что я материалист и нуждалась в доказательствах, что за смертью нас ждёт что-то ещё. И ты смог избавить меня от этого страха, который отравлял мне существование с малых лет. Конечно, мы пережили не самую простую неделю… Но нет худа без добра. По крайней мере, теперь я знаю, что жизнь — бесконечна. И что если расти над собой и меняться, шанс ещё будет… всегда.