Только сейчас я поняла, что именно в городе люцифагов не так — хотя это был город, ничем не отличающийся от многих городов мира.
Просто, кроме люцифагов, там никого не было. Ни птиц, ни животных; одни растения.
— Людям бывает сладко здесь… В мире новых ощущений, где их чувствами играют умелые манипуляторы. Потому и умирают со счастливыми улыбками, — пояснил Леалл. — Если хочешь к Нэди — не позволяй ей себя околдовать. Чем счастливее ты будешь себя чувствовать рядом с ней, — тем быстрее нужно всё прекратить и уходить от неё. Чем она с тобой более искренна — тем менее счастливой ты будешь. Проверяй по самочувствию.
— А можно так: чтобы она была искренней — и при этом чувствовать себя рядом с ней счастливой? — удивилась я. — Не очень-то приятно жить с женщиной на таких условиях, которые она предлагает, — разве нет?
— Для людей, мама. Это условия для людей. У нас с ней всё иначе. Обычный брак…
— Разве тебе не хотелось, Леалл, чего-нибудь… необычного?
Сын, подумав, покачал головой.
— У меня необычное происхождение. Нет… больше мне не хочется ничего необычного. Я просто хочу стабильности… И каждый раз, когда в моей жизни появляешься ты, — стабильность исчезает.
— Ты должен ненавидеть меня гораздо больше, чем ненавидит Нэди, — заметила я.
— Тебе хватило проблем. Так что жалость к тебе у меня вытеснила все обиды… Обида есть на отца. Не было у меня нормальной семьи — так, видно, и не будет. Ни родительской, ни своей, — Леалл встал с кресла. — Ну ладно, прекращаю ныть, пойдём к ней.
Мы сели на автобус, ехали долго — и я с тревогой проехала вдоль кромки леса, насчёт которого меня предупреждал Филипп.
— Леалл, скажи… какие опасности таит этот лес?
— Никаких, — пожал плечами Леалл. — Для нас никаких. Но говорят, что люди там встречают что-то, от чего сходят с ума. Этот лес вам сладко поёт, лелеет, зовёт; прими совет, мама — проезжай мимо, не останавливайся. Стоит только подойти к первым деревьям — как что-то заманит тебя внутрь. Говорят, в лесу есть проход, позволяющий не только полукровкам выйти в мир людей, но и чистокровным люцифагам, — при определённых условиях. Это только мифы. Но с некоторых пор я внимательно отношусь к легендам старины. Вот — вышел, у меня получилось. Проверил опытным путём, что конкретно эта легенда про полукровок не врёт… И мне стало страшно. Хотя меня не так легко напугать.
— А как попасть в мир Наблюдателей?
— Этого никто не знает.
Мы проехали лес; показались сверкающие небоскрёбы, залитые закатным солнцем, и горы вдали. Мне было сложно представить, что в лесу и в горах нет никакой живности; но вот мы подъехали к одноэтажному серому району Отступников. Нэди встретила нас у калитки с таким лицом, что слова Леалла о том, как рядом с ней можно ощутить небывалое счастье, показались мне ребяческой насмешкой.
— Притащил… её… сюда, — в ярости прошипела она. Милая дочка Нэди — моя внучечка — прижалась к матери и успокаивающе промурлыкала:
— Мамочка… можно мне подготовить могилу?
— Уйди в дом, — попросила Нэди и, подойдя ко мне, вдруг положила мне руки на плечи.
— Добро пожаловать, Микаэла…
Я ощутила необыкновенный прилив удовольствия и неги… Но вспомнила, о чём меня предупреждал Леалл. Особенно когда он одёрнул жену:
— Нэди, хватит! Руки прочь! Не начинай.
— Да ведь это ты начал, — бросила она, ласково подталкивая меня к дому. — Привёл игрушку — дай поиграться…
— Мы не играться пришли — а по делу.
— По какому делу? Все дела у тебя остались в районе Тишины, если ты там ночевал на старой родительской квартире, предаваясь воспоминаниям, — верно я понимаю?
— За что вы так ненавидите людей? — воскликнула я.
— Да вы же сами себя не любите, сами себе враги, враги друг другу. С чего кто-то должен вас любить, — пропела Нэди, обвивая руками мою шею и прижимаясь щекой к щеке. Я сразу всё забыла, накатила волна невероятного, нечеловеческого блаженства… Леалл отшвырнул её от меня; в глазах Нэди сверкнула неутолимая злоба, но голос её оставался спокоен и ласков:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Твоя мама пахнет почти как ты… дорогой. Странно — для меня люди обычно воняют. А эта… лакомый кусочек.
— Нэди… если ты в курсе — скажи сразу: кто и что замышляет сейчас? Почему люди стали гибнуть?
— Почём мне знать? — сказала Нэди, проводя меня в гостиную, где один раз уже пыталась убить. — Они же гибнут десятками тысяч каждый день. Где уследить за всеми простому люцифагу!
— Простому — конечно. Но с твоими годами опыта — наверняка ты что-то знаешь.
— Знаю то же, что и ты. Знаю, чего они хотят… и поддерживаю их стремления захватить богатый мир. А людишки пусть потрудятся за нас — город быстро их всему обучит.
— Что ты такое говоришь, — схватив жену и встряхивая, сквозь зубы процедил сын. — Я ведь тебя всю жизнь любил, у нас всё было общее!
— А ещё ты всю жизнь тосковал по ней!
— Если у тебя есть хоть что-то ко мне после всего, что мы вместе пережили, — хотя бы выслушай!
— Ладно, — Нэди неожиданно подняла руки. — Я выключила свою функцию. Я знаю, что коллегам нужен ключ для выхода. Спасибо, дорогой… что привёл ключ. Я с радостью им его передам!
— Подождёшь, — грубо остановил её Леалл. — Сначала скажешь, почему столько умерших во сне за сутки.
— Потому что в лесу, говорят, есть проход. Чтобы он распахнулся для всех, лес требует жертв. Достаточно было бы одной жертвы, — Нэди кивнула в мою сторону. — Так говорят старейшие отступники. Но… взять её так, как других людей — во сне — невозможно: она оставила здесь свою плоть и кровь, и не так-то просто убить её во сне. Поэтому мы открываем проход не качеством, а количеством. Говорят, это тоже может сработать. Во всяком случае, попробовать стоит.
— Ты говоришь о людях как о каком-то расходном материале, — заметила я.
— Но ведь вы даже друг для друга — расходный материал, — возразила Нэди, брезгливо поморщившись. Я схватила её за руки:
— Нэди… Пожалуйста, помоги остановить это. Кто за всем этим стоит? Ты знаешь его?
— О! Это большая фигура, древний мастер, — гордо улыбнулась Нэди, высвобождая руки — по-человечески тёплые и мягкие.
— Подскажи хотя бы: где его искать?
— В прошлом, — прошипела Нэди. — Леалл же сказал тебе: все вопросы — к твоему бывшему муженьку! Вы приходите к нам, забавляетесь у нас, смущаете наши семьи… И надеетесь, что я буду вам, "туристам", помогать? Я родилась для этой поганой работы… Но не для помощи вам! Моя дочь увидит другую жизнь — ясно?
— Но разве человек не сам решает, для чего он родился? — возразила я. — Ты валишь всё на людей — но ведь каждый в силах сам всё изменить, и…
— О! Не беспокойся! — повысила голос Нэди. — Я уже изменилась — настояла на переезде в район Отступников, пусть это и стоило мне потери прежнего уровня жизни. Но всё это ради будущего дочери.
— Очнись, Нэди! Человеческий век короток, люцифаги живут гораздо дольше. И спокойнее.
— Так что с того? — насмешливо ответила "невестка". — Что толку долгие века жить в сером городе, когда есть такой богатый мир. Ваш мир должен принадлежать нам!.. Пусть поздно, но мне открылось моё предназначение. И нас таких много — желающих переместиться. Чудесный новый мир будет нашим — раньше, чем вы его изгадите окончательно. А вы будете собирателями — собирателями наших снов, вот и всё. Понятно?.. Баланс не нарушится, не беспокойся, Леалл! — повернулась она к мужу. — Всё останется, как было. Просто два мира поменяются местами!
Глава 10. Микаэла. "Древний мастер"
Из Лунда до Стокгольма мы добирались поездом, из Стокгольма обратно в Петербург — самолётом. Всю дорогу я приставала к Кондакову:
— Филипп, расскажи, что там в прошлом? Кого нужно искать в прошлом? Кто он?
— У Нэди и спросила бы, что она имеет в виду, — угрюмо отвечал Филипп; он оставался мрачен до самого Питера. Я же вторую ночь подряд перестала посещать город люцифагов — а видела какой-то странный, невообразимо приятный сон: как меня ласкает какой-то мужчина. Нет, мы с ним не целовались, — но от одного удовольствия находиться с ним рядом, прижаться к его телу в объятиях, взять его за руку — у меня захватывало дух. И да, я мечтала о его губах, о его поцелуе… Но что-то меня останавливало. Как будто удерживало, ограждало. Просыпаясь, я предполагала, что этот сон вызван моим недавним бурным началом половой жизни; в любом случае, Кондакову я стеснялась об этом рассказывать — ведь во сне я льнула явно не к нему.