чуждо. Так зачем ты здесь?»
– Кстати, познакомься, это Мила, – видимо, заметив мое напряжение, Роберт сменил тему.
Я посмотрел на девушку и небрежно кивнул ей в знак приветствия. Ее и до того широкая улыбка, с которой она стояла все это время, стала еще шире, отчего мне захотелось рассмеяться, но все-таки сдержался. «Умом эта девица явно не блещет», – подумал я.
– Ян, может, выпьем? За встречу, так сказать.
– Роберт, извини, но я должен найти одного человека. Обещал ему кое-что, – соврал я, сделав это уже во второй раз.
И чтобы хоть как-то сгладить положение, хлопнул его по плечу и добавил:
– Не переживай! Вечер длинный.
Затем я двинулся в правую от них сторону. Он что-то еще крикнул мне вслед, но я уже достаточно отдалился от них и ничего не разобрал. Нет, я, конечно, мог бы остаться и поболтать, а возможно, и выпить с Робертом, но мое смурное настроение было категорически против этой затеи. В тот вечер мне нужна была совсем не такая компания. Описав полукруг, я наконец-то вышел к центру зала. Ровно посередине стояли фужеры с шампанским. Взяв один бокал, я стал осматриваться. Зал практически полностью заполнился людьми, но шума стало меньше – все ждали начала мероприятия. Приметив ближайшую лестницу, ведущую на второй этаж, я двинулся в ее сторону, решив, что наблюдать со стороны куда проще, чем быть в гуще событий.
Второй этаж был немноголюден. Лишь несколько человек из обслуги, метавшихся то вниз, то обратно вверх по лестнице, и человек пять гостей, которые с деловитым видом наблюдали за происходящим внизу, стоя возле балюстрады. Я решил последовать их примеру. Облокотившись на перила ограждения, я закрыл глаза. Все эти шум, гам, суета одномоментно растворились. На их место пришли воспоминания. Самые значимые события жизни, которые произошли со мной, накладывались одно на другое. Я задумался. «Кем бы я был, если не мои миллионы? Каким человеком? Добрым или злым? Счастливым или несчастным? А может, мне и вовсе не уготовано другой жизни, кроме той, в которую облачен сейчас… Или наоборот, это лишь одна из ступеней на пути к вершине под названием “счастье”, – думал я. – И какое оно, это счастье? Если деньги не имеют ничего общего с ним, то что имеет? Жалко, что у “счастья” нет оригинальной формулы. Так бы подставил свои значения, и все! Решил пример – стал счастливым!»
Мои размышления заходили все глубже и глубже до тех пор, пока и вовсе не развеялись так же неожиданно, как и нахлынули. Глаза открылись. Рядом со мной уже никого не было. Я остался один на этаже. Внизу все присутствующие внимательно слушали лицитатора.
Он рассказывал про лоты, собираясь начать торги по ним. Я начал вникать в его слова только на моменте о пожертвовании всех вырученных средств детским хосписам. По моей щеке неожиданно скатилась слеза. Думаю, каждый из людей хоть раз слышал, что это за учреждение. По самой структуре это место уже вызывает страх. В нем находятся люди, которые по сути уже мертвы. Это лишь вопрос времени. Хоспис – последнее пристанище для смертельно больного. Такое место пропитано запахом приближающейся смерти. Каково жить там, а точнее, доживать (или даже досуществовывать)? Как это – знать, что ты медленно приближаешься к неизбежному? Все это приводило в еще больший ужас от понимания того, что речь идет именно о детях. Меня захватило чувство жалости, сопровождавшееся дрожью во всем теле.
Стук молотка разорвал темную пелену небытия перед глазами. Следующим лотом, по словам мужчины во фраке, были карманные часы, выпущенные в двадцатые годы прошлого столетия и принадлежавшие какому-то уважаемому человеку. Главной их особенностью было наличие механизма «репетир». Как я узнал позднее,– это приспособление в часах, посредством которого при нажатии на пружину отбивается показываемое ими время. Репетир является дополнительным устройством часового механизма, которое позволяет часам мелодичным боем разной тональности сообщать о текущем времени. Из разных концов зала полетели предложения с круглыми суммами.
Восемь, двадцать, восемьдесят, сто двадцать и даже сто восемьдесят тысяч евро – эти суммы вылетали из уст людей с такой легкостью и непринужденностью, словно они были лишь цифрами, которые ничего не значат. С одной стороны, так и было. Все материальные составляющие становятся мелочью по сравнению с целой человеческой жизнью, а особенно, когда это жизнь ребенка. Я смотрел на происходящее внизу сквозь густой туман печали и не знал, что делать. Он не рассеивался, а наоборот, становился все плотнее.
– Двести пятьдесят! – вырвалось из меня.
Все присутствующие подняли свои головы, начав шептаться. На этот раз я более громко уточнил, что хочу приобрести часы за двести пятьдесят тысяч евро. По залу разлилась волна удивленных вздохов. Естественно, никто не решился предложить больше (эта была самая крупная сумма за историю того вечера) и звук ударяющегося молотка эхом разнесся на все палаццо.
Когда официальная часть вечера подходила к концу, я, закончив с оформлением всех нужных документов, стал неспешно продвигаться в сторону выхода. Сказать, что вечер не удался, я не мог, но и откладывать его в свою копилку памяти тоже не собирался. Таких вечеров в моей жизни было много, и каждый из них повторял предыдущий.
Выйдя на улицу со стороны пристани, я осмотрелся. Гранд-канал в ночи казался намного шире, чем был на самом деле. Фасады зданий разных эпох смотрелись еще величественнее при смешении лунного и искусственного света. Пустые гондолы, припаркованные по разным сторонам канала и уходящие в беспросветную даль, практически не двигались. Они словно замерли в таком положении, в котором их оставили хозяева.
В руках я держал те самые часы. Нажал на кнопку, и они стали издавать звуки разной тональности. Количество звуков сошлось со временем на циферблате – десять часов пять минут. Я так увлекся этим произведением, что не сразу услышал, как кто-то подошел ко мне сзади.
– Хорошее приобретение! – прошептал женский, до боли знакомый голос.
Мне хватило и доли секунды, чтобы определить – кто у меня за спиной. Я обернулся. Мои предположения оправдались. Это была Виктория. Ее шикарная улыбка даже при отсутствии освещения была ослепительна. На ней было серое до колен платье, которое придавало ее миниатюрной фигуре еще более точеный вид, а поверх него накинут большой махровый платок. Но больше всего мне запомнилась ее прическа. Аккуратные кудри слегка прикрывали одну щеку и от ветра иногда покачивались и растягивались.
– Я бы сказал, хорошее вложение! – уточнил я, даже забыв о таких простых правилах этикета, как приветствие.
Виктория этого, видимо, не заметила и продолжила:
– Ну знаешь, Ян… – она сделала шаг ко мне. – Не все так рассуждают.
– К сожалению или к счастью, мне нет дела