Адъютант жил в землянке недалеко от штаба полка. Он только что встал. В брюках, сапогах и нательной рубашке сидел около стола, брился. Когда вошел Незамай, Иван протянул ему по-свойски левую руку.
— Как жизнь, Семен Иваныч?
— Живем хорошо, только никто не завидует, — усмехнулся Незамай, присаживаясь к столу.
Померанцев пододвинул к нему пачку папирос.
— Угощайся.
— С удовольствием. Папиросы после махры как пряник после черствого хлеба.
Незамай курил короткими затяжками, любуясь хорошо прибранной землянкой. Внимание его привлек красивый коврик над койкой, обрамленный сверху и по бокам женскими фотографиями. Незамай хорошо знал, что у Ивана чуть ли не на каждой станции знакомые.
— Новенькие есть? — сощурив глаза, показал он на коврик.
— Есть одна. Деваха — пальчики оближешь, только недоступная.
— Это для тебя-то недоступная!
— Представь себе. Хотел через военкомат перевести ее в нашу столовку, но не удалось. Решил официально жениться. Начальник штаба поможет оформить разрешение на ее въезд.
— Значит, надумал себя закабалить? Напрасно. Где подхватил ее?
…Эта встреча произошла случайно. Померанцев ездил в Читу. На станции Карымской увидел красивую девушку, стоявшую на перроне. Подойдя к ней, он игриво заговорил:
— Вы кого-то провожаете, если не секрет?
— К сожалению, никого, — подняв на него выразительные глаза, ответила незнакомка.
— А почему же — к сожалению?
— Потому что некого провожать, — рассмеялась девушка. «Рисуется. Некого провожать… Знаем мы вашего брата».
— А вы кого встречаете? — в свою очередь спросила она. Померанцев вздохнул.
— Представьте себе, тоже никого.
— Почему же? Разве мало девушек?
— Здесь-то хватает, а вот там, где я служу, ваш брат на вес золота.
— Это далеко отсюда, если не секрет?
— Как вам сказать… Примерно там, куда идет вот этот поезд. А вы здешняя?
— Да. Карымчанка…
Так они проболтали до отправления поезда. Он взял ее адрес, рассчитывая в Чите выкроить свободный день, чтобы провести его здесь с Шурочкой, которая работала официанткой в столовой. Через несколько дней он вернулся в Карымскую. Зайдя в столовую, пригласил Шурочку в кино и сразу получил согласие.
Она была такой же красивой, как тогда на перроне, в черном крепдешиновом платье, лакированных туфлях. Смугловатое лицо с подвижными карими глазами казалось таким знакомым, будто он видел его много раз.
До начала сеанса они гуляли по дорожке, обсаженной молодыми тополями, потом сели на скамейку напротив цветочной клумбы. Он забавлял ее смешными историями, без конца восторгаясь ею.
— У вас здесь совсем другой мир, и вы — его украшение! А у нас — степи да сопки, вот и вся любовь. Один солдат нашего полка получил письмо от жены. Та упрекала его за то, что он редко пишет. «Наверно, женился и забыл про меня». Солдат обиделся: «Дура, на ком я здесь женюсь! Разве что на тарбагане». Та, видно, не поняла, опять пишет: «Ты хоть скажи, что это за национальность?»
Шурочка заразительно смеялась.
— Да, у нас здесь женщин больше, чем мужчин. Но веселиться нам некогда. Я, например, на работе задерживаюсь допоздна, даже в клуб редко хожу.
— А работа нравится?
Она вздернула черные брови.
— В войну ведь не по желанию, а по необходимости работают.
— Это верно, — согласился он, понимая, что разговор пошел не по тому руслу. — А если бы вам предложили работу в другом месте? Например, официанткой в офицерской столовой?
Шурочка поджала яркие губы.
— Зачем мечтать о том, что не сбудется. Это задело его самолюбие.
— Нет, серьезно, я все-таки начальство, адъютант командира полка. Имею связи. — Он дотронулся до ее талии, но Шурочка быстро встала.
— Идемте. Скоро сеанс начнется.
«Какая недотрога. А может, только разыгрывает?»
Когда в зале погас свет, он коснулся ее руки. И ее пальцы ответили легким пожатием, но таким понятным и доверчивым, что ему стало томительно жарко от разлившегося по телу огня. Он еще ближе прильнул к ней, ощущая ее дыхание, и меньше смотрел на экран. В его воображении мелькали свои, куда более интересные, кадры.
Когда они вышли из клуба, она как бы нечаянно спросила:
— У вас там какой-нибудь клуб есть или что?
— Клуб у нас что надо, только одного не хватает…
— Женщин, — догадалась она.
— Конечно. Помните, как в «Сильве»: «Без женщин жизни нет на свете, нет. В них радость жизни и весны расцвет»…
Они подошли к дому с палисадником, остановились у дощатой калитки.
— Вот мы и пришли, — Шурочка освободила локоть от его руки.
— Здесь живут ваши родители?
— Родителей у меня нет. Живу у тети с дядей. — Она посмотрела в темные окна, зевнула. — Спят уже. Мне тоже пора. Завтра рано на работу.
Он не привык так расставаться с девушками. Попытался обнять и поцеловать ее, но она уклонилась.
— Зачем вы это? К чему?
— Я же вас люблю.
— А меня вы спросили?
— Чудачка. Разве об этом спрашивают?
— Нет, Ваня, ми еще мало знаем друг друга. Вот когда поближе познакомимся и я вдруг окажусь в роли официантки вашей столовой… Только меня отсюда не отпустят. Я в этом почти уверена.
— Отпустят, Шурочка! Если я похлопочу, полный порядок будет!.. Теперь он выполнил свое обещание, что само по себе доставляло огромное наслаждение…
Померанцев подстриг усики, наодеколонился.
— Я смотрю, ты культурно стал жить, готовишься к встрече. А помнишь, голубчик, как строили землянку, спали в казарме.
Померанцев поморщился.
В последнее время он стал избегать Незамая. И мягкая речь, и услужливые манеры бывшего начальника — все казалось ему жалким, надоедливым. Он догадывался, что сейчас Незамай начнет просить о командировке. А кто он теперь для него? Однако, не выказывая своего пренебрежения к старому приятелю, Иван любезно спросил:
— Как там Арышев? Слышал, что у вас нелады.
— Упрямый дьявол! Все норовит по-своему.
— Он такой.
— Ничего, я тоже не лыком шит, быстро крылья обломаю.
— Может, помощь нужна? — Померанцев надел китель, взял папиросу. — А то я гляжу, мой земляк слишком стал нос задирать.
Померанцеву хотелось чем-нибудь насолить Арышеву, дать почувствовать, что есть чины повыше его.
— Ничего, Ваня, я и один с ним управлюсь. Лучше о другом поговорим. Как там насчет командировочки, ничего не наклевывается? — И застыл в ожидании, глядя в построжавшее лицо адъютанта.
— Пока, Семен Иваныч, подходящего ничего нет. А вот солдата послать можно. Подбери такого, чтобы домой съездил и спиртного достал.
— Примочкина можно. Он из Иркутской области, близко.
Померанцев достал из планшета бланк командировочного предписания с печатью.
— Вот заполняй и отправляй Примочкина. Только учти, если засыпется, ты меня не знаешь.
— Ясное дело.
В обеденный перерыв к Незамаю прибежал посыльный.
— Товарищ лейтенант, вас вызывает комбат.
«Неужели на занятиях был? — встревожился Незамай. — Скажу, что занемог. Меня же никто не видел у Померанцева». И с напускным болезненным видом отправился к комбату.
Уже по тому, что в штабе кроме Сидорова и Дорохова никого не было, он понял — его будут «прорабатывать». Да и по выражению их лиц чувствовал: идет гроза.
— По вашему вызову лейтенант Незамай прибыл, — нарочито вяло доложил он.
— Во-первых, не прибыл, а явился, — обрезал капитан. — А во-вторых, почему вы сегодня не проводили тактические занятия с ротой?
Незамай переступил с ноги на ногу, покосился на Дорохова, которого побаивался больше, чем комбата, сделал скорбное лицо.
— Не мог я, товарищ капитан… приболел.
— А что с вами?
— Что-то затемпературил. Пришлось в постель слечь.
— В санчасть почему не обратились?
— Да я уже немного отлежался. Пройдет теперь.