Попали ли они в бурю, или Ветер, который нёс их, был переменчив сам по себе – Ксения не знала. Однажды Орлов заводил с ней этот разговор, но лейтенант не смогла ответить.
К концу четвёртого дня Ксения поймала себя на том, что, стоя на мостике, уже не смотрит в пустоту, а вырисовывает в блокноте наблюдений цветы – бесконечные ряды ирисов и амелы.
Покраснев, она выдрала листок и, спрятав его за пазуху, принялась переписывать график дежурств на страницу, оказавшуюся под ним. Механическая работа не занимала мыслей, и она невольно снова стала думать об Орлове, который почти всегда был любезен, но, кажется, придавал её присутствию не больше значения, чем придают наличию кресла или стола.
После того, единственного, разговора больше они не встречались наедине – да и вообще говорили только о делах. Впрочем, только о них они и говорили всегда.
Ксении не хватало здесь, на корабле, настоящих цветов. Она хотела бы собрать для Орлова целый букет из вишни, козьей жимолости, гвоздики и липовых листов – из всего, что творилось у неё в голове.
Качнув головой, Ксения отогнала от себя этот ураган бесполезных мыслей и посмотрела на часы. До смены Орлова оставалось ещё полчаса.
«Очень хорошо», – подумала она. Поджала губы и, открыв в блокноте следующий листок, принялась решительно рисовать один-единственный липовый лист.
Когда же Орлов появился на мостике, Ксения будто бы невзначай оставила блокнот на подставке и, сдав пост, поспешила отправиться к себе. Сердце билось бешено, и она уже жалела о том, что сделала только что. Оказавшись в каюте, она несколько раз прошла из конца в конец – но поскольку успокоиться это не помогло, снова накинула китель и отправилась на палубу для пилотов.
Здесь, как всегда, было шумно. В отсутствии опасности пилоты оказывались самой бесполезной частью груза, и потому им оставалось только играть в карты и пить собственного изготовления сладковатый, выдержанный на фруктах с гидропонной фермы ром.
Каждый раз этот напиток имел новый вкус, но кое-кто делал его лучше, чем профессиональные трактирщики в порту.
Флягу с настойкой пускали по кругу, потому что персональная посуда была не в ходу, и, конечно же, досталось и Ксении, которая сделала несколько глотков и, если не успокоилась, то, по крайней мере, немного повеселела.
Ей протянули гитару – Ксения, как и многие в полку, всегда неплохо пела, и она спросила:
– Что спеть?
Предложения посыпались со всех сторон, пока, наконец, не победило одно:
– То, что не слышал никто.
Ксения задумчиво побарабанила по корпусу гитары, затем опустила взгляд и провела пальцами по струнам. Ей вдруг снова стало грустно, как будто вернулось то, что ром почти что помог забыть. И она запела о том, что все последние недели было у неё в голове – и что постепенно, день за днём, облекалось в слова, которые она не говорила ещё никому:
– Слетают на плечи
Обрывки несказанных слов.
Банален и вечен,
Сюжет, к сожалению, не нов.
Так единодушно
Над этим смеется свет.
Ты мне очень нужен…*
Ксении замолкла, когда горло перекрыл ком. Выговорить последнюю, давно звучавшую в голове фразу, вслух она не могла. Она подняла взгляд, наигрывая перебор и силясь отрешиться ото всех, уже жалея о том, что взялась петь, и взгляд её упал на одного из Крылатых, сидевшего в стороне от других и державшего на плече у какой-то девушки-юнги не из их компании руку. Юнга краснела и бледнела и явно не была рада тому, что оказалась здесь, и, пользуясь возможностью прерваться, Ксения спросила у поручика:
– Астафьев, у вас всё хорошо?
– Да, старпом, – усмехнулся тот. Рука его ловко нырнула расслабившейся на секунду девушке подмышку и плотнее прижала к себе. Юнга окончательно побелела.
Пары самого разного рода нередко складывались на корабле. Спустя несколько месяцев в открытом космосе мужской состав основательно терял над собой контроль. Отношения подобного рода не регулировал никто. И никто, по большому счёту, никому ничего не запрещал. В чужие дела вообще было непринято лезть. Но Ксении вдруг стало так противно, что она отложила гитару и встала:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Отпусти её.
– Что? – пилот воззрился на неё с искренним удивлением.
– Я сказала прекратить панибратство. Это приказ.
– Приказ… – медленно повторил пилот, отталкивая юнгу от себя, – а ты не много ли на себя берёшь, лейтенант? Ты, как-никак, не одна из нас, да и летаю я подольше тебя.
– Как он попал на борт? – поинтересовалась Ксения, глядя на Астафьева, но обращаясь не к нему.
– Как и все, – нехотя ответил другой пилот, – успокойтесь, офицеры. Ничего же не произошло. Девчонка сама пришла, а если и нет – то уже всё равно ушла.
– Дело не в юнге, – отрезала Ксении, – поручик Астафьев оспаривает моё старшинство.
– И не только его, если на то пошло, – Астафьев встал и, склонив голову набок, шагнул вперёд, – вы с нами тут пьянствуете, командир, а вас, должно быть, капитанская койка давно уже ждёт. Сами тёплое местечко нашли, так не мешайте и другим улучить свой шанс.
– Что?.. – Ксения побледнела и прищурилась. Копившаяся в ней буря эмоций готова была, наконец, обрести плоть.
– Что слышали, лейтенант. Уже весь корабль знает, какую вы птичку урвали, ставки делают, когда вы к нему в каюту переберётесь!
– Кто позволил вам упоминать имя капитана в подобном разговоре? – отчеканила Ксения.
– Тот, кто поставил его имя под вопрос.
– Ответите ли вы за своим слова?
– Так! – на ноги тут же поднялся командир звена. – Прекратить! Что за ерунда?
– Отвечу. С десяти шагов. Хоть сейчас.
– Вы в своём ли уме, господа? Мы не на балу, это дальний полёт, будет ещё в кого пострелять.
– Без врачей. Я готова.
– Лейтенант Троекурова! Астафьев пьян, хоть вы-то будьте умней! В одном полку так не решают ссор!
– Как верно заметил Астафьев, это не мой полк.
– Вот оно как… – командир звена набычился и замолк.
– Ермин прав, – вмешался ещё один поручик, стоявший по другую сторону от Ксении. – Вышел не слишком удачный разговор. Пожмите друг другу руки и забудьте спор.
– Я не могу взять слов назад, – отрезал Астафьев.
– Как и я, – подтвердила Ксении.
Поручик закатил глаза.
– Так! Так деритесь до первой крови. Мы сделаем круг и сабли дадим.
– Исключено, – сказала Ксении.
– На корабле никто не будет стрелять! – перекрыл голоса говоривших голос командира звена. – Вы согласны, что это разумно, лейтенант?
Ксения покосилась на него и поджала губы.
– Пожалуй, что так.
– А вы, поручик?
Астафьев так же искоса посмотрел на него.
– Хорошо. Но раз так, лейтенанту больше не стоит сюда приходить.
– Не волнуйтесь, не нарушу ваш покой.
Ксения оттолкнула гитару и направилась к выходу, чувствуя, что вот-вот окончательно потеряет над собой контроль.
«Проклятый Орлов, – думала она, возвращаясь в каюту и срывая с себя мундир. – Как же я его ненавижу».
Впрочем, уже к следующему утру ненависть её прошла. Она снова вспомнила о цветке, который остался на столе, и теперь уже думала о том, что смену ей будет сдавать не Орлов, и, значит, рисунок может увидеть и кто-то другой.
Ксения не могла успокоиться всё время, пока пила утренний чай, а затем, когда чашка была уже почти пуста, её размышления прервал стук в дверь.
Ксения поднялась и тут же подошла к двери – по другую сторону стоял Орлов.
– Вы забыли вчера, – он держал в вытянутой руке блокнот. Ксения мгновенно покраснела, – и напрасно вы встали так рано, до вашей смены ещё восемь часов.
– Я… хотела немного полетать, – Ксения прокашлялась, голос снова отказывал ей.
– Лучше бы вам отдохнуть. У вас красные глаза.
– Ничего. Я всегда мало сплю.
Ксения закусила губу и приподняла взгляд, невольно думая о том, видел ли Орлов то, что она оставила ему, и если видел, то почему ничего не говорит? «Вряд ли он вёл бы себя так, если бы знал,» – тут же остудила собственный пыл Ксения.