С немецкого («Любовь — колыбельный напев…»)
Любовь — колыбельный напев,Пленительной нежностью полный:Баюкает он, точно волныКачают, душой завладев.
Но только, поверив ему,Дремотой забудешься чутко,Он смолкнет внезапно, и жуткоОчнуться в тиши… одному.
Туча
Грозовый мрак густой и низкой тучиГрядой наполз на алый небосклон,Как свитый клубом, грозный и дремучий,Из мира мифов вызванный дракон.
Мерцает тускло блеск свинца в отливеОгнями молний закаленных лат,И лишь снопом огня в одном извивеНа миг пробился пламенный закат.
В тумане дымном света всплеск багряныйВокруг победоносного лучаСтруится, точно кровь смертельной раны,Стекающая с острого меча.
И чудится, что неба оборона, —Водитель Светлых Сил — архистратиг,Владыку Тьмы во образе драконаВ бою клинком пылающим настиг.
«Пою… Полна не восхищеньем…»
Пою… Полна не восхищеньем,Не сном любви, не обольщеньем,Не Красотой душа моя…Нет, только жизни ощущеньемСегодня ярко счастлив я.
«Я бросил в море, в блеск вечерний…»
Я бросил в море, в блеск вечернийЗыбей из золота и черни,Твой дар — заветное кольцо,
И ветер с дружеским участьем,Как раскрывающимся счастьем,Повеял волей мне в лицо.
«Полночь. Мертвый сон деревни…»
Полночь. Мертвый сон деревниТишиною мучит слух.И на сердце ужас древний:Ходит, ходит темный дух.
Чу! Вдали поет петух.
Будит смутные терзаньяКлич протяжный петуха,Словно весть напоминаньяНепрощенного греха…
Грудь тоскует… Ночь глуха.
«Вздохнет и смолкнет эхо скал…»
Вздохнет и смолкнет эхо скал,Виденья сменит гладь зеркал,И не дан в небе след зарницам,Но я, напрасно б я искалЗабвенья прожитым страницам.
Пробужденье
I. «Снилась мне ты светлой и довольной…»
Снилась мне ты светлой и довольной,Улыбаясь с ласковостью мне,Ты звала. Но сердце ныло больно:Что-то злое крылось в беглом сне.
Так он жег угрозой затаенной,Что, проснувшись рано поутру,Всё еще я нес в душе смятеннойСтрах предчувствий: сон был не к добру.
И, как встарь встревоженный любовникРад был верить басням ведунов,Так и я дал много б за толковникВещей сути в пряже темных снов.
II. «Но в окне, вздымаясь, занавеска…»
Но в окне, вздымаясь, занавескаШелестела. Тихо сад шумел;Новый день в красе тепла и блескаБыл, как юность, радостен и смел.
Сноп лучей широкой полосоюОн бросал мне с лаской молодой;А от гряд, обрызганных росою,Веял тонко ветер резедой.
И свой цвет, как снег, на подоконникУронила белая сирень.Как мне сна ни толковал бы сонник, —Сердце верит в этот светлый день.
«Мы — вкус утратившая соль…»
Мы — вкус утратившая соль,Мы — свет, горевший под сосудом.И жизнь казнит нас не за то ль.Нам не воскреснуть даже чудом,И в обреченьи — наша боль.
Великие
Рукой лаская верный ятаган,В шатре походном на ковровом троне,Как блеск грозы, ужасен Тамерлан.
Еще светлей взошла на небосклонеЕго звезда: могучий БаязетРазбит в бою и схвачен при погоне.
Султан обманут счастьем прежних лет…Пред очи хана, в клетке — птицей пленнойЕго внесли, — вождю от орд привет.
И два врага — владыка, бич вселенной,И властелин, сраженный в час борьбы.При встрече речь ведут о славе тленной,
Один без рабских жалоб, без мольбыДругой без злобы мелочного чванстваЧтя высший суд в путях людской судьбы
И мудрый смысл ее непостоянства.
Тройка
Неоглядны равнины родные,В них дорога легла напрямик.В кольца гнутся, храпя, пристяжные,Забирая, частит коренник.
В беге призрачном месяц двурогийРежет тучи хрустальным ребром;Снеговые поля вдоль дорогиИскрометным горят серебром.
И чем дальше, тем шире, всё ширеОзаренных снегов пелена,Словно тонешь в таинственном миреНеразгаданно-светлого сна.
Я томился по далям бескрайнымИ полей вспоминал тишину,В шуме праздничном гостем случайнымИзнывая в столичном плену.
Там солгали мне женские взоры,А с друзьями разгул надоел,И бежал я от уз на просторы,В милый отчич и дедич предел.
Отвори ж мне раздолья глухие, —Новых сил я в тебе наберусь,Вековая родная стихия,Непонятная, чудная Русь.
Здесь развею я с пылью алмазнойБеспокойного сердца тоскуИ кручину любви неотвязнойПо снегам размечу на скаку.
Ну, наддай же, ямщик. Да запой-ка.Вожжи дрогнули. Ухарский крик, —Пуще прежнего прянула тройка,И запел, встрепенувшись, ямщик.
Он поет про коней-ураганов,Про зазнобу — девицу-красу,Про гульбу удалых атаманов,Про засаду в дремучем лесу.
И врываются сменой нестройнойВ стародавний распев ямщикаТо безудержность воли разбойной,То судьбы подневольной тоска.
Что за песнь. От добра ли? От худа льНе поймешь, — да и нужно едва ль.От души забубенная удаль,От души роковая печаль.
Месяц серп свой за облаком прячет,Жжет лицо снеговая пыльца,И не знаешь, смеется иль плачетПереливная трель бубенца.
«Сквозь прорезь узкого оконца…»
Сквозь прорезь узкого оконцаЛучей вечерних столп косойУпал прозрачной полосойНа гроб с прощальной лаской солнца.
И сизо-синяя струяГустого дыма от кадилаПоток лучистый бороздила,Как зыбь лазурного ручья.
Казалось, что в наплывах дыма,Стезей, светящейся вдали,Мольба тоскующей землиВсходила в высь, дориносима.
«Иду путем неотвратимым…»
Иду путем неотвратимым.Но, молода не по летам,Душа поднесь верна любимымНеувядающим мечтам.
И, полный сном неповторимым,Порой я льну, не здесь, а там —В далекой юности, к любимымНеувядающим устам.
Говинда старец. Из Рабиндраната Тагора
Внизу, в теснине, Джумны чистойИзлом серебряный сверкал;Высоко вверх твердыней мшистойВздымались стены мрачных скал.
Молчали горы в ризах черныхСвоих нахмуренных лесовИ в бороздах потоков горных;Был сон полуденных часов.
Говинда праведный, — великийУчитель Сикхов, — в сердце гор,Облокотясь на камень дикий,Склонял над древним свитком взор.
Вдруг шаг раздался торопливый,И Рагунат пред стариком:Недавно стал богач кичливыйУ мудреца учеником.
Но сребролюбцы ненадежны.Теперь сказал он: — «УдостойПринять мой дар, такой ничтожныйПеред тобой, отец святой». —
И подал старцу два браслета.Говинда взял их на ладонь,Следя, как искорками светаРубинов теплился огонь.
Потом одной цепочки звеньяОбвил вкруг пальца. ГорячейНа солнце брызнули каменьяИгрою радостных лучей.
Но вдруг браслет, скользнув проворноБлестящей змейкою с руки,Звеня, скатился с кручи горнойИ с плеском канул в глубь реки.
— «О горе, горе», — как безумный,В испуге вскрикнул ученикИ вниз с утеса в воды ДжумныНырнул с разбегу. А старик
Опять склонил над свитком взоры.И, в наступившей тишине,Журча, смеялись волны-воры,Свою добычу скрыв на дне.
Уже кончался день и, алый,Пылал торжественно закат,Когда, озябший и усталый,Вернулся к старцу Рагунат.
Кричит: — «Я с места сбился верно.Наставник добрый, помогиИ укажи мне, хоть примерно,Где от паденья шли круги».
Говинда, дум вечерних полный,Весь устремленный к высотам,В ответ, не глядя, бросил в волныВторой браслет, сказав: — «Вот — там».
«Во имя Истины, Добра и Красоты…»