командованием Лошана отодвинула назад тяжелая пехота китайцев, при этом она показала свой бок. Еще немного и они расстроят ряды гуннов.
Я, не соображая, что творю, с криком «Ура-а-а!», бросил своего коня на щитоносцев, походу автоматически подобрав висящее с боку коня копье и прикрывшись щитом. Уже вблизи увидел перекошенные от ужаса лица щитоносцев, первого из которых в следующее мгновение «нашампурил» на свое копье, других, отбросив обломки копья и выхватив меч, рубил направо и налево по их макушкам. Удивительно, но мой конь подо мной тоже бесновался, кусался, лягался и сбивал боком китайцев, норовивших сдернуть меня копьями.
Несмотря на это, через пару минут его убили. Соскочив с падающего коня на ноги, прикрылся щитом, увидев, что на меня бегут сразу же три пехотинца. Тут бы меня и самого надели сразу на три шампура, если бы их не размазала по земле вовремя накатившая женская конница, которая оказывается, последовала за мной, немного отстав от моего скакуна.
Ко мне подъехал Угэ и подвел свежего коня. Сев на него, осмотрелся. Цельной боевой единицы на правом фланге ханьцев уже не существовало. Остатки тяжелой пехоты, отрезанной женской кавалерией от центра их войск, сгрудившись в одну большую кучу отступали к горе. Китайская конница бежала на восток.
– Угэ, – крикнул я, – найди Лошана, пусть оставит двести воинов добивать щитоносцев, но только стрелами, не ввязываясь больше в рукопашку, а сам с остальными гуннами уничтожит арбалетчиков.
Я, встретившись с глазами с Айбеке, махнул ей рукой следовать за мной. Вся женская конница двинулась за мной и десятком моих телохранителей и, наращивая темп, врубилась в тыл центра китайских войск. В это же самое время, изготовившихся для стрельбы по нам арбалетчиков, в буквальном смысле разнесла кавалерия гуннов. Сотня арбалетчиков все-таки успела пустить стрелы. Находящиеся рядом с Айбике несколько девушек упали пронзенные стрелами, а ей стрела воткнулась в плечо. Я приказал ей покинуть поле боя. Но она, хмыкнув, вырвала стрелу и резко бросила коня в гущу сражения.
Несмотря на ужасающие потери, которые нанесли напавшие кочевницы, центр китайских войск сумел остановить их, развернув к ним лицом часть своих копейщиков и грозивших теперь самим опрокинуть своего врага. Но тут на них обрушились отряды гуннов. Некоторое время спустя, замыкая окружение, атаковали канглы под командованием Ужаса. Его части при помощи отряда гуннов, напавших в спину китайцев, наконец, расправились с их левым флангом. Началось избиение ханьской пехоты, которая побросав оружие, попыталась бежать через все еще незакрытые проходы между частями кочевников.
Победа была полной.
Глава
IV
Спустя неделю я сидел в большом трофейном шатре, когда-то принадлежавшем Чен Тану. Мне было жутко от своей же собственной мнительности, мучая себя одной и той же мыслью, что стал невольным виновником десятков тысяч напрасных смертей.
Сразу же после сражения все кочевники разбежались: кто преследовать убегающих со всех ног китайцев, кто уничтожать последние очаги сопротивления, а кто рассыпался по полю собирать трофеи. В захваченном обозе китайской армии мы нашли много полезных строительных инструментов, оружия, чертежей катапульт, что представляло для меня особый интерес. Но обрадовало кочевников десять сундуков, наполненных серебром и золотом, а также двенадцать телег, груженных шелком, что в степи являлось невероятной ценностью. Шелк использовался в качестве обменной валюты в Согдиане и Парфии.
Мой приказ не преследовать бегущих и оставлять в живых сдающихся проигнорировали все вожди, даже Ужас. Все дружно покивав мне, единогласно решили, что хан в силу своей молодости проявляет излишнюю жалость к врагу. Тогда еще к моим ногам бросили тело и представили его как мертвого наместника провинции Ганьсю – Ши Даня. Я приказал похоронить его с почестями у подножия гор, где он и погиб вместе с другими командирами, при этом обозначив памятником место его захоронения.
Потери среди моей армии были в моем понимании тоже ужасающими. Армия кочевников лишилась почти трети своего состава. Три тысячи канглы, почти тысяча гуннов, половина всех женщин-воинов были похоронены в одном большом кургане недалеко от могилы погибших китайцев.
Я вышел из шатра, снова полюбоваться красотами гор Алатау. Вероятно, здесь, в долине, заполненной сотнями больших и малых курганов, в будущем будет находиться город Алматы. Хотя теперь уж не знаю, как оно будет в будущем, историю я уже поменял и собираюсь менять дальше. А начал я с того, что, когда преследуя остатки вражеской конницы, мы вышли к границам усуней, отказал вождям в требовании напасть на их аулы, первая из которых находилась сразу за рекой Или. Я узнал, что еще несколько лет назад усуни, пасли свои стада по левую сторону реки и далеко на запад до реки Шу и даже Таласа. Но под давлением объединенных армий гуннов и канглы, западной границей усуней стала река Или. И вот теперь гунны и канглы снова потребовали нападения на усуней. Формальным поводом являлось то, что они укрыли у себя несколько сотен уцелевших китайцев. Особенно требовали войну Лошан и Кокжал, заявляя, что погонят их до границ Ганьсю.
Я отказал им по трем причинам.
Во-первых, потому что усуни родственное племя, а междоусобица, как известно из истории, только приведет, если не к гибели, то уж точно к ослаблению и подчинению соседним земледельческим государствам. Вероятней всего это будет Китай, император которого первым делом прикажет казнить меня, если к тому времени я вообще останусь еще жив.
Во-вторых, я знал из истории, что скоро на землях усуней начнется внутренняя кровавая борьба за власть, которая приведет это племя к полному подчинению империи Хань. А я планировал использовать это в своих интересах. Правда, пока не знал как, но был уверен, что к этому еще приду.
В-третьих, усуни все-таки были сильным и опасным кочевым племенем, которое могло выставить до восьмидесяти тысяч всадников, и тогда большой и затяжной войны было не избежать. Еще усуни кочевали не далеко от северо-западных границ Китая на территории называемого в моем времени Восточным Туркестаном. И нападение на них могло насторожить ханьское правительство, которое и так будет по меньшей возмущено потерей всей приграничной с усунями армии.
Я жестко пресек требования вождей, заявив, что отныне, пока ханом гуннов являюсь я, мы никогда не будем атаковать первыми родственные нам кочевые племена. Кокжал услышав это, тут же унялся. Я заметил, как глубокомысленно на меня посмотрел сказитель гуннов Ноян, тот самый, который играл на домбре на моем первом военном совете. Глядя на Лошана, я сказал, что любой, кто ослушается моего