куда пожелаем, и они не будут чинить нам препятствий.
– Этому не бывать, – закричал наместник, – в поражении виноват Чен Тан! А я не могу вернуться с позором…
* * *
Я проснулся у себя в спальне на мягких корпешках полным сил и в прекрасном расположении духа. Все-таки приятно быть ханом, а ханом-победителем вдвойне. Вчера вечером я выиграл несколько партий у Ужаса в тоғызқұмалақ. Он сильно ругался, сетуя, что раньше я никогда не мог выиграть его, а потом, хитро прищурясь, сообщил, что теперь начинает верить той болтовне среди кочевников, что сам Тенгри помогает мне. Откуда ему было знать, что я был чемпионом Алматы по этой старинной игре кочевников. Да и благодаря тому, что родился во времени постоянных арифметических исчислений, я просчитывал наперед все его последующие ходы. А в тоғызқұмалақ использовались все четыре математических действия и без этих знаний невозможно было играть. Хотя надо честно признать, что Ужас был серьезным противником, иногда ставя меня на грань, близкую к проигрышу.
А еще за четыре дня до этого, под моим командованием было выиграно еще одно крупное сражение.
Вожди согласились с моим планом круглыми сутками беспокоить небольшими наскоками лагерь китайцев, сменяемым каждые шесть часов четырехтысячным отрядом конницы, благодаря чему мы из осажденных превратились в осаждающих. Тогда ночью я вывел из крепости большую часть армии, оставив для обороны только римлян, вооруженных женщин и тысячу гуннов. Я полагал, что без Чен Тана, благодаря решительности и таланту полководца, которого удалась победа над гуннами в известной мне истории, армия китайцев быстро разложится, если ее немного подтолкнуть к этому. Китайский наместник, которого Чен Тан силой принудил принять участие в этой военной экспедиции на запад, не обладает и малой толикой воинских знаний и умений плененного нами генерала и потому будет неспособен использовать численное преимущество своей армии.
Я категорически, под страхом смерти, запретил ввязываться «летучему» отряду в рукопашный бой, приказав только обстреливать китайцев небольшими группами с расстояния, тогда как остальные должны находиться с других сторон их лагеря в пределах видимости и представляя постоянную угрозу к нападению.
Как я и предполагал, в первый же день наместник в ярости бросил в погоню трехтысячный отряд легкой китайской кавалерии за особо удачливыми четырьмя сотнями кочевников, за несколько минут до этого убивших коня под ним и чуть не убивших его самого.
Кочевники бросились наутек, но не в разные стороны как это происходило обычно, а все вместе в проход меж двух холмов заманивая туда китайскую конницу. В поднятой степной пыли китайцы не заметили притаившихся за холмами засадных отрядов канглы, которые пропустив врага, ударили им в бока и в спину, не давая возможности отступить. Те четыре улепетывающих до этого сотни, развернув коней, атаковали в лоб. Все преследователи были истреблены в течение часа трехкратно превосходящим числом и умением воинов. Прибывшая на помощь пехота, усиленная арбалетчиками, нашла только трупы солдат без скальпов. О том, что на этом месте за десять минут до этого были степняки, свидетельствовала пыль на несколько километров.
Все вожди настаивали тогда на уничтожении и этого отряда. Я был уверен в нашей победе. Но не хотел терять бессмысленно воинов в сражении с китайской пехотой, у которой копья были приспособлены для ведения боя с конницей и могли не только колоть, но и стаскивать с коня всадника. Да и арбалетчики изрядно проредили бы мою армию, прежде чем она могла сойтись в рукопашной схватке. По моим расчетам, еще три-четыре дня и китайская армия окончательно изнуренная и упавшая духом не сможет оказать серьезного сопротивления. Поэтому я приказал ждать. Мой авторитет удачливого полководца вырос настолько, что все безоговорочно подчинились. Узнав о первых дезертирах, я обрадовался и распорядился пропускать всех, потому как знал, что информация дойдет через усуней, поддерживающих китайцев и в лагере поймут, что бежать и остаться живым шансов больше, чем остаться и сражаться с кочевниками, которые уже дважды разбили их. Это сильно ослабит их и тогда наместнику придется разворачивать свои силы для наступления, в противном случае, через несколько дней он рискует потерять свое численное превосходство.
Я продолжал лежать в постели. В бойницы ярко светило утреннее солнце. Было так хорошо, что вставать не хотелось. Продолжал думать, что все складывается вроде как неплохо и удивлялся тому, как быстро я адаптировался ко всему здесь.
Тут в мои покои зашел Ужас.
– Просыпайся. Ханьцы сняли лагерь и уходят в восточном направлении! – сообщил он.
– Как уходят? – это не входило в мои планы. Но это было лучше, чем я ожидал. Как я думал, они должны были дать еще один решительный бой, в котором попытались бы использовать свое численное превосходство. Потому я обрадовался, что теперь не придется выдержать еще одно тяжелое сражение, которое мало ли чем могло обернуться в итоге.
– Уходят в полном вооружении, с поднятыми знаменами и в правильном порядке.
– Мы победили! – обрадовано вскричал я. – Пускай уходят на все четыре стороны.
Ужас поднял с пола мои сапоги и с силой бросил их в меня.
– Я сказал, вставай! Второй раз уже слышу от тебя это странное высказывание. Но сейчас не до твоих странностей. Тебя ждут воины, оставшиеся в крепости. Канглы и тысячи Иргека и Ирека двинулись вслед за ханьцами.
– Зачем?
– А затем, что их еще осталось больше четырех туменов и ни один из них не должен вернуться к себе на родину, а если удастся, кому возвратиться, то этот поход они должны вспоминать с ужасом, чтобы на многие десятки лет вперед даже мысли не допускали снова вернуться на наши земли..
– Слушай, Уж-ж-сс, э-э-э, Буюк, я не хочу их убивать. Дома их ждут семьи, родители, жены, дети. Пусть спокойно возвращаются.
Ужас, посмотрев на меня, ответил:
– Иногда я начинаю думать, что ты это не ты. Тебя как будто подменили. Говорить, думать начал по-другому.
– Что тебя мысли сразу заносят не туда? – обеспокоено произнес я. – Ты же знаешь, что я потерял память после ранения в голову.
– Вот если бы не это и не шрамы на тебе, которые я сам лечил, то сильно засомневался бы, что передо мной мой племянник. Ладно, быстрее одевайся, я пока скажу Тегыну, чтобы он привел твоего коня.
Через десять минут я вышел из цитадели в полном боевом облачении. Передо мной стояла ровными шеренгами конница гуннов, которые увидев меня, разом закричали приветствие. Я сел на коня, подведенного мне «моим» братишкой Тегыном. Молча поехал в сторону ворот, которые открыли передо мной легионеры. Рядом