Читать интересную книгу Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов - Мари-Франсуа Горон

выдал своих гаврских товарищей и заслуживаешь смерти.

— Будем его судить! — предложил Шапюльо.

И вот, с мрачной торжественностью, напоминающей суды инквизиции, эти два лакея принялись судить свою жертву, не позволяя ей, однако, возражать ни на одно из обвинений, так как петля крепко стягивала ей горло, и несчастный Маленький Пирожник был уже наполовину задушен.

Не правда ли, как мрачна и дика эта анархистская расправа? Какую ужасную смерть приготовили эти люди своему товарищу! Беспомощный и неподвижный, он должен был выслушать смертный приговор, произнесенный над ним Шапюльо, и видеть при блеске молнии поднятую руку Мерье, готовую его поразить…

Однако был момент, когда, несмотря на душившую его веревку, он сделал неимоверное усилие и закричал:

— Пощадите! Простите!

— Нет тебе ни пощады, ни прощения! Ты выдашь нас так же, как выдал гаврских товарищей! — ответил Мерье.

И семь раз кинжал, опускаясь, оставлял зияющую кровавую рану на груди несчастного Бюисона…

Все было кончено, жертва испустила дух.

На той же веревке, которая была накинута на шею убитого, убийцы стащили труп к шлюзам и, взяв его за ноги и за голову, бросили в канал. Затем оба лакея, превратившиеся на сей раз в каких-то мелодраматических вершителей правосудия, скрылись в ночной мгле, при грозных раскатах грома, между тем как проливной дождь смывал лужи крови, которые могли быть открыты на другой день.

Мерье и Шапюльо бросили труп между шлюзов с расчетом, что, когда шлюзы будут открыты, течение унесет труп, но в темноте они не рассмотрели, что кинули свою жертву именно в то место, где постоянно происходит водоворот и где все отбросы, которые несет канал — старые шляпы, куски дерева и прочий мусор, — по целым дням кружатся на поверхности воды до тех пор, пока рыбаки не вытащат баграми годное на топливо дерево, а хлам и отбросы не протолкнут дальше по течению.

Труп Маленького Пирожника был найден через неделю, и, по странной игре случая, как я узнал впоследствии, когда мы приехали для дознаний на место преступления, он оказался именно на том месте, куда был брошен.

Подхваченный водоворотом труп анархиста, казненного братьями, целую неделю кружился, точно в фантастическом вальсе, в этой колодцеобразной запруде. Волосы убитого, вероятно, ежеминутно показывались на поверхности воды, но их было немыслимо заметить среди массы отбросов, кружившихся вместе с трупом.

Только благодаря той случайности, что багор лодочника зацепился за куртку убитого, труп был найден и извлечен из воды.

Присяжные, судившие Мерье и Шапюльо, признали для них смягчающие обстоятельства, вероятно, они находили, что личность убитого не заслуживает того, чтобы смерть его вопияла о кровавом возмездии. Мерье и Шапюльо были сосланы на каторгу: но в силу какого-то таинственного рока, тяготеющего над убийцами даже в том случае, если они избежали человеческого правосудия, Мерье был расстрелян на каторге во время знаменитого бунта, унесшего столько жертв из среды каторжников, в особенности таких, которые считались приверженцами анархистского учения.

Между прочим, во время этих беспорядков был убит Симон, он же Сухарь, друг Равашоля.

Этот молодой человек, о котором я не имел времени поговорить при кратком очерке процесса знаменитого динамитчика, был типичным парижским гамепом.

На суде, во время разбора дела, на все вопросы председателя он отвечал не иначе как протяжным тоном, с акцентом обитателей предместий, своими излюбленными словечками.

— Все кончено!

На каторге, на следующий день после бунта, когда он вместе с другими колодниками присутствовал при казни одного из осужденных, у него явилась злосчастная мысль взобраться на дерево и крикнуть оттуда: «Да здравствует анархия!»

Один солдат морской пехоты прицелился и, выстрелив в него, убил наповал.

Симон, по прозвищу Сухарь, взрывал когда-то дома и тяжело ранил нескольких из своих сограждан, но правосудие не нашло его достаточно зрелым для смертной казни.

Что же касается Шапюльо, то он пал еще в первый день бунта.

Поджигатель Клеман Дюваль и анархист Пини избежали смерти во время этой кровавой смуты. Один путешественник, господин Миман, посетивший недавно Кайенну, сообщает об этих двух преступниках весьма интересные подробности. Вот что он говорит о Дювале:

«Дюваль своим спокойствием и ясностью духа производит впечатление фанатика, добровольно страдающего за свои убеждения. Он логичен, безропотно подчиняясь суровому режиму каторги. Видимо, он совершенно искренне не сознает и никогда не поймет жестокости и ужаса своих преступлений».

Менее выгодное впечатление производит Пини.

«Под наружным добродушием и наивным простосердечием в нем скрывается удивительная назойливость, — говорит господин Миман, — его взгляд пристально следит за нами, и если случайно вы уловите его, то прочтете в нем такую энергию, такую жестокость, какая совершенно не вяжется с его вкрадчивым голосом и свирепым униженным голосом».

Кротость Пини обманчива, и нужно вовсе не иметь навыка к наблюдательности, чтобы не понять, что видишь перед собой глубоко скрытное, вкрадчивое и хитрое существо, способное на все и жестокое до мозга костей.

Другое анархистское преступление, о котором я намерен рассказать, было совсем в другом роде, но когда мне о нем доложили, я так же далек был от подозрения, что в этом деле замешаны анархисты, как и тогда, когда в канале Сен-Дени был найден труп Маленького Пирожника.

В конце июля 1893 года на улице Шальо у госпожи X., богатой рантьерши, была совершена крупная кража. Злоумышленники похитили значительное количество процентных бумаг на предъявителя.

После долгих и энергичных дознаний, произведенных сыскной полицией, удалось выяснить, что один из виновников воровства был некто Пулен, долгое время служивший помощником лаборанта в аптеке, помещавшейся в том же доме. Пулен отлично знал все население дома, и это он провел в квартиру, которую собирался ограбить, своего сообщника Марно, о котором мы не имели никаких сведений.

Впрочем, оба вора бесследно исчезли, и мы долгое время тщетно разыскивали их. Наконец, в середине ноября я случайно узнал, что Пулен часто получает письма из Ангулема, под литерами П. О. Б., в почтовой конторе на улице Этьен-Доле. Я тотчас же отправил двух агентов в почтовую контору, и те просидели там два дня, 16 и 17 ноября.

Один из агентов, на которых был возложен этот надзор, был совсем молодой человек, некто Ф., недавно поступивший на службу сыскной полиции, другой — Колсон — старый служака, преданный своему делу и горячо любивший его.

17-го, часа в три пополудни, Колсон и его товарищ увидели какого-то субъекта, который подошел к отделению, где выдают письма, адресованные «до востребования».

— Не получено ли у вас писем под инициалами… — спросил он, — подавая чиновнику клочок бумаги, на котором были написаны буквы: П. О. Б.

По знаку, данному