написанное им перед совершением преступления к одному известному анархисту, которого он считал наивысшим авторитетом и с которым виделся раза два или три.
Вся дикая озлобленность анархистов с удивительной наглядностью сказалась в этом письме двадцатилетнего мальчика, который, в сущности, не имел никакого повода ненавидеть своих ближних, но, очевидно, представлял собой удивительный образчик болезненной экзальтации, созданной анархией.
На суде было точно установлено, что Леонтье никогда не испытывал тех ударов судьбы и неудач, которые иногда подавляют и парализуют самых смелых и энергичных людей. Он всегда имел работу и мог зарабатывать по меньшей мере пять франков в день, один из его земляков постоянно помогал ему советами и деньгами, и, наконец, ко времени его совершеннолетия ему предстояло получить от нотариуса на своей родине небольшую сумму в тысячу двести франков.
Но все эти благоприятные обстоятельства делали Леонтье, если можно так выразиться, еще более мрачным и озлобленным, зависть к лучшей доле других, таившаяся в его душе, постоянно грызла его и отравляла ему жизнь.
Такова история всех этих юных фанатиков-анархистов. Таков, например, был Эмиль Анри. В душе он питал неутолимые честолюбивые замыслы, но не имел достаточно мужества, чтобы завоевать себе то положение, о котором он мечтал, и не нашел ничего лучшего, как кинуться в анархию.
Анархия, за очень редкими исключениями, излюбленная доктрина лентяев, которые воображают, что счастье и довольство — естественное их право и что на приобретение их не стоит затрачивать никакого труда.
Вы никогда не увидите среди анархистов тех сильных и твердых духом людей, которые, вступая в жизненную борьбу, собственными силами завоевывают себе положение.
Если в рядах анархии и попадаются борцы, как, например, Равашоль, то это борцы совсем особой категории, в большинстве случаев это воры, профессиональные грабители и разбойники, которые очень рады, что могут найти оправдание своих поступков в политической теории, так как до сих пор все политические партии отворачивались от них, как от париев, и клеймили их заслуженным презрением.
Писатели начала нынешнего века много говорили о болезни духа. Мюссе в своей «Исповеди» и в «Ролла» изобразил целое поколение, лишенное идеалов и веры. С тех пор зло значительно увеличилось. Последующие поколения утратили даже любовь к родине и веру в нее.
Тот же поток, который унес религиозную веру, унес мораль и принципы вообще. Человек, оставшись с одними своими аппетитами, очень скоро вообразил, что ему незачем бороться для удовлетворения их, и что он имеет право взять все, что ему заблагорассудится.
Хотя я вовсе не претендую на роль социального философа, но мне кажется, что последовательное крушение всех идеалов, единственное и самое простое объяснение анархии.
В сущности, Эмиль Анри был не более, как Ролла конца века.
Леонтье, несмотря на то, что по ремеслу был только сапожником, все же по умственному развитию принадлежал к так называемой интеллигенции, в общераспространенном смысле этого слова. Он имел живое и пылкое воображение, с увлечением читал все, что попадалось ему под руку. Но, к несчастью, ему попадались только нигилистические книги и анархистские газеты!
С восприимчивостью, свойственной юным умам, которые очень быстро усваивают чужие идеи, Леонтье вообразил своими собственными все доктрины нигилизма и анархии…
Присяжные признали смягчающие вину обстоятельства для этого ребенка и поступили справедливо, так как ответственность его, действительно, была ограничена.
Глава 6
Фальшивомонетчики и анархия
Проявления анархии были весьма разнообразны, и я хотел отметить главнейшее из них. Например, одно время была мода бить стекла в больших магазинах. В 1893 году, во времена Вальяна, один типограф бросил булыжник в окно магазина на улице Оперы. Его приговорили к шестимесячному тюремному заключению.
Неделю спустя один из его близких друзей, по всей вероятности сгорая желанием последовать за приятелем в Мазас, бросил кирпич в огромное зеркальное стекло ювелирного магазина на бульваре Пуасоньер. Это стекло, стоившее по меньшей мере 1000 франков, было разбито вдребезги. На месте происшествия собралась толпа, прибежали агенты и арестовали буяна.
Тогда анархист, возвысив голос, с пафосом воскликнул:
— Уже давно меня возмущал вид этих магазинов, переполненных бесполезными вещами, тогда как я околеваю с голоду!
Он воображал, что очень остроумно объяснил свой поступок и подал благой пример.
Но толпа его освистала, и, насколько мне помнится, он был приговорен к тюремному заключению на год.
Этого сорта анархистские манифестации очень скоро прекратились, так как анархисты заметили, что народ их осмеивает и что поступки их возбуждают общественное негодование.
В сущности, главнейшая причина, почему прекратились динамитные покушения, заключается в том, — как признаются сами анархисты, — что динамитчики заметили, что это очень плохой способ пропаганды. Вместо того чтобы привлекать к своему учению рабочие классы, они с каждым днем все больше и больше их отталкивали.
Зато есть еще один способ пропаганды, от которого, к сожалению, анархисты вовсе не отказываются. Доктринеры воровства и грабежей называют этот способ «lа reprise individuelle».
Но это самовластное «возвращение имущества» принимает самые разнообразные формы, начиная от краж со взломом и кончая подделкой монет.
Это довольно оригинальная черта анархии, не лишенная своеобразного интереса. Уже после того, как я оставил службу в сыскном отделении, мне приходилось слышать, что анархисты устроили в Испании или в Америке целую фабрику фальшивых банковых билетов.
По обязанностям службы мне пришлось также заняться одной шайкой фальшивых монетчиков, принадлежащих к партии анархистов.
Это случилось при следующих обстоятельствах.
В Бар-сюр-Сен был задержан какой-то субъект, который в несколько дней сбыл значительное количество поддельных монет в 5 и 2 франка, при обыске у него оказалось несколько свертков таких монет, а также практическое наставление к золочению и серебрению.
Он назвался Лебо, но найденные при нем документы доказывали, что настоящее его имя Пласид Кашино.
В Бар-сюр-Сен его видели в компании с двумя товарищами, их разыскали и задержали на станции железной дороги. Оба имели в карманах кинжалы и револьверы и сдались после отчаянного сопротивления.
При обыске и у них оказались фальшивые монеты, а также документы на имена Масубр и Бриен, и, наконец, письма какого-то Модюи из Парижа, изобличавшие Лебо в том, что этот последний был его сообщником, по крайней мере, в сбыте фальшивых монет.
Мне было поручено разыскать Модюи в Париже. Задача была не из легких, так как этот мошенник последовательно исчезал со всех квартир, которые занимал в Париже, и, видимо, не чувствовал никакой потребности давать о себе знать кому-либо из своих знакомых.
Наконец, после долгих и бесплодных розысков, агенты узнали фамилию одного лица, с которым Модюи сохранил дружеские