Читать интересную книгу "Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон"

дальности выстрела ее пушек.

ГЛАВА 54

Англо-Америка в конце войны: хрупкость империи

1761–1763 гг.

К весне 1763 года прошло два года с тех пор, как лидеры Великобритании уделяли Северной Америке более чем эпизодическое внимание. У министров, озабоченных окончанием войны и страдающих от нестабильной внутренней политики, было мало причин беспокоиться о секторе, в котором боевые действия были закончены. Восстание чероки, конечно, вызывало беспокойство. Однако Грант, очевидно, восстановил порядок на границе Каролины; Амхерст инициировал реформы в сфере индейской торговли и начал регулировать заселение глубинки; а Джонсон на конференции в Детройте в сентябре 1761 года склонил бывшие союзные французам народы внутренних земель принять короля Георга в качестве своего нового отца. В некоторых отношениях колонисты доставляли больше хлопот, чем индейцы, но они не совершали ничего настолько возмутительного, чтобы требовать принятия мер. Поэтому Уайтхолл мог позволить себе игнорировать Америку, что и делал.

И для министров, и для главнокомандующего главное значение материковых колоний после завоевания Канады заключалось в их способности продолжать обеспечивать провинциальные войска, и они делали это в достаточной мере. Правда, законодательные органы колоний не считали интуитивно очевидным, почему они должны продолжать собирать и оплачивать солдат после того, как Канада пала и угроза индейских набегов исчезла. Но губернаторы, такие как новый глава администрации Массачусетса Фрэнсис Бернард, поспешили напомнить своим членам ассамблеи, что они «не должны думать, что если война не бушует в ваших собственных дверях, то вы можете быть беспечными ее зрителями», и представители в большинстве своем отреагировали хорошо[680].

Продолжение парламентских субсидий помогает объяснить готовность представителей различных колоний прислушаться к призывам империи. Но факт остается фактом: большинство ассамблей проявили энтузиазм, почти сравнимый с тем, что они демонстрировали в 1759 и 1760 годах. Только две колонии, обе из которых были разделены хроническими спорами, отказались от призыва провинциалов в 1761 и 1762 годах: Мэриленд, который придерживался своего избитого пути неучастия, и Пенсильвания, где ассамблея вернулась к борьбе с семьей Пеннов, как только индейцы перестали быть активными врагами. Другие провинции сделали все возможное, чтобы выполнить требование короны о предоставлении двух третей от того количества мужчин, которое они собрали в 1760 году. В общей сложности четыре колонии Новой Англии, а также Нью-Йорк, Нью-Джерси, Виргиния и Каролина в 1761 году собрали 9 296 человек. В 1762 году, когда война с чероки закончилась и войска с нижнего юга не требовались, те же колонии, за вычетом Каролинских, поставили 9 204 человека. Эти цифры составили, соответственно, 80 и 90 процентов от общего числа запрошенных — уровни, которые в ретроспективе могут показаться свидетельством высокого энтузиазма в отношении империи. Возможно, не менее примечательной была готовность провинций Новой Англии набирать людей на полный год. Как в 1761-62, так и в 1762-63 годах более 1000 жителей Новой Англии без принуждения или мятежа зимовали в гарнизонах от Галифакса до Освего[681].

И все же, как ни готовы были правительства большинства колоний предложить своим жителям военные услуги, колонисты и их законодательные органы произвели на людей, управлявших империей, не лучшее впечатление, чем когда-либо. Амхерст, обязанный поставлять войска для вест-индских экспедиций, но не имевший возможности отправлять батальоны красных мундиров до тех пор, пока провинциалы не освободят свои посты, презирал американцев, которые всегда прибывали с опозданием и проявляли инициативу лучше всего, когда дело доходило до растраты пайков и жалованья. Для него каждый случай недобросовестного поведения и каждый случай невыполнения квоты на призыв свидетельствовали о плохом характере колонистов и корысти их правительств — черты американской жизни, которые он привык ожидать и ненавидеть. Но главнокомандующий, как правило, оставался при своем мнении и жаловался своему начальству более горько, чем провинциальным законодательным органам. Поэтому донесения Амхерста, наряду с более старыми жалобами Лаудуна и Брэддока, накапливались в Лондоне, где они составляли последовательную схему, на основе которой министры понимали характер и патриотизм американцев. Однако, как бы ни были они тревожны, подобные свидетельства не вызвали никаких официальных действий. Даже возмущение секретаря Юга лорда Эгремонта тем, что, по его мнению, пенсильванцы «преднамеренно решили не оказывать никакой помощи», как только «непосредственная опасность будет удалена от их собственных дверей», вызвало лишь раздраженное письмо исполняющему обязанности губернатора провинции[682].

Уайтхолл больше беспокоила торговля колоний с врагом, которая создавала проблемы с самого начала войны. В августе 1760 года Питт приказал губернаторам колоний пресечь «незаконную и самую пагубную торговлю, которую ведут подданные короля… благодаря которой [французские колонии] в основном, если не в одиночку, поддерживают и затягивают эту долгую и дорогостоящую войну». Однако, несмотря на это громкое осуждение, контрабанда была настолько обширной, а многие колониальные таможенники были на подхвате, что большинство губернаторов могли лишь повторять осуждение Питта в отношении практики, которую они не могли надеяться остановить. Лишь горстка королевских чиновников предприняла попытку привести приказ Питта в исполнение. Самый значительный случай произошел в Колонии залива, где необычайно добросовестный губернатор Бернард и столь же пунктуальный председатель высшего суда колонии, вице-губернатор Томас Хатчинсон, попытались помочь честному таможенному инспектору выступить против бостонских торговцев-контрабандистов и их союзника, коррумпированного таможенного сборщика порта. Результаты оказались далеко не обнадеживающими[683].

В начале 1761 года генеральный таможенный инспектор Массачусетса обратился в высший суд колонии с просьбой продлить действие так называемых «ордеров на помощь» — генеральных ордеров, позволяющих таможенникам входить на склады и в частные дома, где, по их мнению, хранились контрабандные товары. Купцы города подали петицию против выдачи ордеров. В завораживающих аргументах перед Хатчинсоном и другими судьями адвокат купцов Джеймс Отис-младший утверждал, что, разрешив общие обыски, суд выпустит на свободу «монстра угнетения», поставив под угрозу как права подданных по общему праву против необоснованных обысков, так и естественные права человека. Аргументы Отиса произвели фурор, вызвали народные демонстрации против «тирании» и положили начало его карьере как лидера оппозиции в Генеральном суде. Более того, они переосмыслили политику в Массачусетсе, одновременно дав оппозиционным политикам дело (защита прав), героя (Отис) и врагов (таможенники, Бернард и Хатчинсон) в качестве мишеней для их риторических колкостей. Однако при всем этом они не смогли сделать ничего, кроме как отсрочить выдачу предписаний. Хатчинсон отложил свое решение до тех пор, пока не смог проконсультироваться с властями в Лондоне, а затем, убедившись, что ордера действительно законны, выдал их в ноябре 1761 года.

В результате — что неудивительно, учитывая интенсивность беспокойства торговцев, популярность ораторского искусства Отиса, политический капитал, который можно было заработать на призывах к свободе,