Сердце Сандры разрывалось на части. Со страхом в душе она думала лишь об одном — что же будет дальше? Когда Лили, наконец, заснула, Сандра вошла в кабинет отца:
— Папа…
Но он молчал, обхватив голову руками.
— Папа, ну скажи!
Выпрямившись, доктор Метц глухим голосом произнёс:
— Ты же уже взрослая девочка, знаешь многое об этой жизни. И такие раны наверняка видела не раз. И что после них случается, тоже.
— Папа, — всхлипнула Сандра, — ты не о том сейчас говоришь…
— О том, дочка, о том, — еле выговорил он и замолчал.
Сколько раз Сандра держала за руку прооперированных солдат, в муках умиравших от перитонита. Но ведь война кончилась, все вернулись к мирной жизни. Значит, больше не должно быть таких страшных смертей. Ведь тётя Ида уже умерла, умерла её мать, которой она никогда не видела. Но зачем же Лизе покидать её так скоро, зачем? Она её единственная сестра, её близнец, её вторая половинка от неделимого целого. Если она умрет, то и Сандре придётся существовать лишь наполовину.
Взволнованный жених тоже не находил себе места. Сандра уступила ему своё место у постели Лили, когда та ненадолго пришла в сознание.
— Я всё понимаю, — слабеющим голосом говорила Даниэлю Лили, — от моей болезни во всём мире нет лекарства. — Подарив ему ласковую улыбку, она лишь попросила, — Пожалуйста, позови Сашу…
— Конечно.
— Я хочу сказать… вам обоим…
Когда сестра вошла в комнату и присела у её кровати, Лили глухо произнесла:
— Пожалуйста, пообещайте мне, что будете заботиться друг о друге, когда меня не станет. Я хочу, чтобы вы были счастливы без меня, больше всего этого хочу. Сашенька, Данни, поклянитесь, что исполните мою просьбу, и я уйду со спокойным сердцем. Поклянитесь.
— Конечно, Лили. Что ты хочешь?
— Поженитесь.
В комнате повисло тягостное молчание. Эти слова на миг оглушили молодых людей, прежде чем Сандра нашлась, что сказать:
— Нет, Лиза, как же так? Это ведь ты невеста…
— Ты же понимаешь, что ненадолго…
Лили вытянула бледную руку из-под одеяла, и Даниэль накрыл её ладонью, уткнувшись лицом в рассыпанные по подушке кудри возлюбленной. Было слышно, как его тяжелое дыхание срывалось в протяжные всхлипы.
— Саша, — произнесла Лили по-русски, — он же так и не научился нас различать. Только ты можешь заменить ему меня. А мне не будет спокойно там, если он будет страдать здесь. Пожалуйста, Сашенька, это всё, чего я хочу. Когда выйдет срок траура — поженитесь.
Так Лили вырвала обещание от дорогих ей людей и, обессиливши, забылась в тревожном сне, а Даниэль всё не отходил от её постели, боясь отпустить руку возлюбленной.
Сандра оставила их, и лишь украдкой посмотрела на Даниэля, пока закрывала дверь. Разве он ей не нравится? Конечно, нравится. Просто она никогда не задумывалась об этом всерьёз. Вернее, не хотела задумываться. Ведь Даниэль и Лили… Сандра расплакалась, когда представила, что Лили больше не будет рядом ни с ней, ни с Даниэлем.
Закрывшись в их с Лили комнате, Сандра принялась за шитье. Лили должна быть в белом подвенечном платье, ведь таков обычай их далекой родины. Лили будет спящей невестой, сраженной вечным сном. Такой её и опустят в землю. Такой её увидят в последний раз и запомнят — бледной невестой, которая так и не станет женой.
10
Ослепленный отчаянием, профессор Метц перебирал в кабинете деда все склянки, книги и записи, что тот оставил после себя. Почему-то именно сейчас, когда его дочь умирает, ему вспомнился наказ деда, его главное напутствие и завещание — изменить природу человека, убить в нём смерть и наполнить его жизнью.
Много лет доктор Метц размышлял, составлял теории и робко экспериментировал, но так ничего и не понял до конца. А профессор Книпхоф ничего ему не рассказал, даже не поделился собственными наработками. Но он не мог не оставить записей с собственными рассуждениями и идеями. Они обязаны были быть!
На глаза доктору Метцу попались только старые дедовы письма, что прислал ему из английской деревни Чекомб некий викарий Эйтон в 1875 году. На испещренных странными символами листах говорилось о неких веществах, явно не имеющих к химии прямого отношения. Перечитав один из текстов ещё раз, Метц стал подозревать, что речь в нём идёт об алхимии. Ознакомившись с содержанием ещё пары писем, он окончательно уверился в своих догадках.
«Дорогой Юлиус, меня ставит в тупик просьба поведать тебе о сухом пути Великого Делания. Видишь ли, мастера не очень жаловали его, и не известно ни одного цельного трактата об этом пути. Всё что я могу сделать для тебя, так это скупо пересказать обрывки учений, что попались мне на глаза…»
И далее следовал перечень из двенадцати пунктов, где викарий подробно описывал стадии, пройдя которые из сырого вещества можно получить нечто. Все поля письма дед исписал комментариями и замечаниями по поводу изложенного. Зная профессора Книпхофа, доктор Метц не мог и подумать, что тот отнюдь не станет высмеивать средневековый вздор. Напротив, профессор тщательно переработал текст на свой лад, из-за чего письма викария были испещрены красными чернилами.
Внезапно доктор Метц вспомнил о своём дальнем родственнике Диппеле Франкенштайнском и его опытах по оживлению трупов. Доктору тут же стало не по себе. Неужели профессор Книпхоф решил перещеголять пращура и создать гомункула?
К третьему пункту под названием «разделение» профессор приписал: «Очевидно, после принятия препарата, полученного после прокаливания и растворения, сущность испытуемого ждёт разделение на тело, дух и душу, то есть — физическая смерть».
Метц поморщился и перевернул страницу. Четвертый пункт «соединение» Книпхоф прокомментировал следующим образом: «Чтобы тело, душа и дух вновь соединились, следует присовокупить к ним нечто живое, например частичку бессмертного существа».
Доктор Метц поспешил перечитать текст заново и не поверил своим глазам. Уже в 1875 году дед знал о существовании бессмертных людей вроде той белой женщины по имени Мери, которую сам Метц увидел лишь в 1896 году. Но Книпхоф знал о подобных ей и раньше, только никогда не говорил об этом. Впрочем, и об алхимии он никогда не вёл бесед.
Внимание доктора Метца привлекли слова викария: «… кровь должна была впрыснуть в Камень жизненную энергию… Камень становится плодоносным в союзе противоположностей, в царском бракосочетании красного человека и белой женщины…»
И доктора Метца осенило: кровь даёт жизнь! Белая женщина принесёт плоды! Вот в чём дело!
Но ведь всё это он уже видел и слышал, в Лондоне, двадцать три года назад, когда доктор Рассел показал ему белокожую Мери, что пьёт только кровь и живёт вечно. А потом… До сих пор доктор Метц был не в силах забыть ужасную операцию, в которой участвовал сам, когда профессор Книпхоф вынул шишковидную железу крючком из-под черепа несчастной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});