сотоварищей!
Значит ли это, что человеческое бытие настолько сильно определяет человеческое сознание, что такие закономерности действуют даже в области религии?
Единобожие первично у всех народов земли. В каких бы племенах ни начать выяснять родословие богов, все исходит из Единого Бога. Но, по-видимому, сытая жизнь или даже только погоня за сытостью неизбежно закрывает человеку Бога Единого. Человек ищет бога, не охватывающего всего мира, а ответственного за насущную и конкретную проблему. Поэтому с роковой неизбежностью и выходят на сцену богини плодородия, они же – Матери богов. А за ними и множество прочих божественных образов, среди которых непременно найдутся покровители войны и разврата.
Война и разврат – характерные черты оседлых цивилизаций. И они никак не могут ужиться с единобожием. Война и в древности, и до сих пор многими мыслится, как сражение богов, лишь косвенно отражаемое в армиях людей. Воюющие боги – никак не один Бог. И наши воюющие боги должны победить и даровать победу нам. Мы и победить-то можем только божественной силой. Значит, с нами – боги нашей войны. А если они проиграют, мы будем иметь полное право поклониться побившим их богам наших поработителей. Если уж люди бьются до победы или смерти, то тем более – их боги. Проигравшим богам почтения нет.
Все это рассуждение никак невозможно состыковать с идеей единобожия. По крайней мере, для первичного, ненаучного склада ума людей древних.
А вот кочевники воюют в среднем гораздо меньше, если только им хватает простора. (Опустошительные набеги больших кочевых орд относятся ко временам более поздним, чем Авраамовы и Моисеевы времена). Жизнь кочевников беднее, а семьи вынуждены быть крепче. Ни проституции, ни гаремов в палаточном лагере не заведешь. И что в результате? Именно то, что мы и видим: умственная работа по разработке мифологии и культа чужих богов у кочевников несколько затруднена по сравнению с цивилизованными земледельцами. Так все-таки бытие определяет работу человеческого сознания?
Да, почему бы и нет, если речь идет скорее о человеческой фантазии.
Впрочем, мы не утверждаем, что кочевники всегда верны Богу и нравственны. У нас речь о самых ранних библейских временах. Тогда еще кочевникам хватает пастбищ, пустыни еще родят достаточно пищи для скота, а население самой земли еще мало. И среди кочевников Авраам и Иофор – это немногочисленные Божии избранники. Остальные люди более грешны, как земледельцы, так и скотоводы. Поэтому единобожие кочевников мы отмечаем не как некий социальный закон человечества, а просто как тенденцию. К вопросу о кочевниках нам предстоит еще вернуться по ходу повествования.
Мифы о богах и о Боге
Итак, Единый Бог библейских пастухов бросает вызов богам цивилизаций.
На том этапе религиозной мысли, чем больше богов, тем больше мифов о них, тем развитее религия.
Если убийство почти современно человечеству, если первое убийство совершает первый из рожденных женщиной, столь же современна человечеству и война. Боги воюют – это нормально, это простая проекция человеческого сознания. И потому сам материальный мир в вавилонской и египетской космогонии появляется на фоне борьбы богов. И так, в общем-то, повсюду в древних религиях. Мир рождается в борьбе, улучшается борьбой, достигает ею совершенства. «Только в борьбе можно счастье найти!», – знакомый с детства революционный коммунистический напев. И как же он стар! Это поистине Каинова песня.
А по Библии мир рождается в полной гармонии мира. Бог творит все по единому плану – и ничто, никакая тварь (а вне Творца все остальное сотворено!) не мешает Ему. И что Он ни делает – все получается хорошо. А все вместе – даже очень хорошо. Вот первая и серьезная черта библейской уникальности в мире религий. Подчеркнем еще раз: мирное сотворение это не правило в мире человеческого религиозного мифа, а исключение в нем.
Стоит задуматься.
Если какая-то черта рассказа выбивается из общего порядка, если в этом общем порядке почерк человеческой мысли очень хорошо заметен, а указанная отличительная черта как раз лучше согласуется с данными науки, доступными нам и не доступными древним людям, то о чем это говорит?
Далее в очень тесной логической связи с этим стоит и происхождение зла. Мир, рождаемый в борьбе, следы борьбы на себе и несет. В рамках этой космогонии любой человек с полным правом произносит о любом своем грехе классическое оправдание уголовника:
– Не мы такие, – жизнь такая.
А в Библии, где зло, грех и смерть в мир внесены человеком, все совсем наоборот:
– Жизнь стала такою, потому что мы стали плохими, причем по своей воле.
И вот эта единственная история (о падении прародителей и об их изгнании из рая) написана в Библии языком мифа. В ней нам всем чудится некий реальный факт, как-то прикрытый странной аллегорией. Но без этого факта зло человеческой натуры, неподвластное педагогическому воспитанию, просто необъяснимо. Смерть универсальна ровно настолько, насколько и грех. Это – основополагающий факт нашей человеческой жизни. И лучшего ему объяснения, чем в Библии, в других источниках не найдешь. Пренебрегавшие этим фактом и его библейской трактовкой приложили массу усилий, чтобы социальное устройство общества исцелило человека от греха, – но все тщетно. Кроме истории о грехопадении, никакого лучшего объяснения нашей склонности грешить не найдешь.
Вообще, в Библии заметна эта тенденция: развенчать нечто мифическое и чудесное до уровня совершенно земного, ничтожного, низкого. Это все – апологетика против множества чуждых богов. И начинается она с Шестоднева, с первой страницы Бытия.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою (Быт. 1, 2)
Первозданная тьма, окутывающая бездну, над которой носится Дух Божий, обнимая ее, владея ею, эта тьма мгновенно рассеивается при сотворении света: и отделил Бог свет от тьмы, и назвал Бог свет днем, а тьму – ночью (Быт. 1, 4–5) В Библии эта тьма – просто отсутствие света, некая ничтожность сама по себе, нечто, совершенно мнимое. Свет Бог видит, как добро, а про тьму вообще ничего не говорится, ведь сама по себе она – ничтожество. А между тем, в иных, дуалистических религиях, эта тьма, первоначальная материя, персонифицируется и возводится в ранг изначального, глубинного злого, хаотического, разрушительного начала.
В первых же строчках Бытоописатель поражает чуждого бога и его разработанную мифологию.
Кстати, ев. отцы Церкви, комментаторы Библии, множество слов посвятили именно этому месту в борьбе против современных им дуалистов, манихеев, многобожников, для которых некое злое начало в материи универсально, божественно, современно изначальным божествам. Эти лжеучители и библейскую тьму пытались представить в своем