пройти через мясорубку матанов, теормехов, начерталок, сопроматов и прочих теорий машин и механизмов – и научиться видеть в будущей профессиональной рутине возможности для новых безумств.
Но я прекращаю болтовню – Князев зарокотал глухим баритоном…
– Друзья! Коллеги! Да-да, не смейтесь – именно коллеги. Многое вы уже знаете, многому вам лишь предстоит научиться, у вас будет много экзаменов и практик, не успеете вы оглянуться, как разлетитесь по заводам и конструкторским бюро, а некоторые поступят в аспирантуру, многие влюбятся и женятся, будет забот у вас полон рот. Поэтому больше всего я хочу, чтобы вы все запомнили те дни, когда вы сами своими глазами увидели, своими руками открыли для себя мир Глубокого Холода, столь непривычного нам, тёплым по природе своей существам.
Давайте всё-таки определимся, почему я так настойчиво подчеркиваю – «Глубокий Холод». Где граница этого мира? Второкурсники в этом году продолжат изучать термодинамику, на следующем курсе начнут теплофизику, вспомнят и изучат различные циклы тепловых машин, первокурсники попытаются удержать в своих головах то, что забыли из школьного курса физики. У всех… У многих дома стоят обычные уже для всех холодильники. Они используют давно известный компрессорный фреоновый цикл на основе простейшего дроссель-эффекта; эти машины откачивают тепло из камеры, где ваши мамы, тёти и бабушки хранят продукты. В морозилке можно заморозить мясо до минус пятнадцати, а в новых холодильниках – до минус восемнадцати градусов! На крупных мясокомбинатах работают промышленные установки, которые замораживают мясо до минус двадцати четырех градусов – они работают на жидком аммиаке. А есть ещё холодильные установки (вы будете их изучать), которые за счёт каскада машин создают температуру в морозильной камере до минус сорока, а лучшие машины – до минус сорока пяти градусов Цельсия…
Но Глубокий Холод – это область температур, с которой не могут справиться холодильные установки, использующие циклы сжатия-расширения холодильных газов. Это мир, привычный для глубин Вселенной. В безвоздушном космическом пространстве, вдали от пылающих звёзд сохраняются столь низкие температуры, что привычные нам воздух и его составляющие – кислород, азот, аргон и редкие газы – замерзают в лёд, водород тоже становится льдом, и только гелий, инертный газ, течёт прозрачными потоками.
При нормальном давлении кислород становится жидким при температуре минус сто восемьдесят три градуса, азот – при минус ста девяноста шести. Кстати, вам не надоели эти «минус сотни» градусов? Довольно неудобно пользоваться температурной шкалой Цельсия, к которой мы привыкли со времён наших детских ангин. В мире Глубокого Холода используется шкала, придуманная британским лордом Кельвином. И градусы – такие же, как и градусы Цельсия, только точки отсчёта разные. Если у Цельсия точкой отсчёта была температура таяния льда, использованы теплофизические свойства самого распространенного на Земле вещества – воды, то точкой отсчёта по шкале Кельвина является абсолютный нуль – температура, где прекращается тепловое движение атомов. Вернее, почти прекращается…
Кто-то сзади зевнул, вытянул длинные ноги и пнул Зосю в щиколотку. Зоська даже не заметила. Если бы она была кошкой, то со стороны казалось бы, что её уши прижаты, хвост нервно подрагивает и зелёные глаза горят охотничьим азартом. «Не зря Кирилл звал на лекцию! Ох не зря. Дядька действительно интересно говорит, а смотрит, как Дед Мороз – вот-вот достанет из мешка подарок».
– Зоська! Зоська, глянь, твой твистёр идёт! – шепнула сидящая рядом Тамара. Она периодически откидывалась на спинку стула, как бы случайно оглядываясь на Кирилла Давыдова, но под смертными пытками не призналась бы в этой вопиющей слабости. – Хочешь карамельку?
– Давай. Кто идёт? Где? – Зоська всплыла из бархатных глубин профессорских речей.
– Да вон, глянь, справа. Вон, тащит бочонок. Алексей. Ну же, Зоська.
– А он что, в лаборатории работает?
– Да я сама не знаю.
– Я бы и не узнала. Ладно, потом, не мешай…
– Все свойства привычных нам материалов меняются при сверхнизких температурах, – профессор сделал широкий властный взмах. – Оглянитесь.
Многие завертели головами, следуя дуге его руки.
– Из чего сделан наш мир? Нас окружают предметы, созданные из камня, стекла, стали, резины, пластмассы. Металлурги и химики создали окружающую нас действительность. Но что становится с этой действительностью в мире Глубокого Холода? Алексей, прошу, поставьте дьюар на стол.
Алёшка, хмурый, как кот, попавший под дождь, поднял странного вида круглый бочонок с высоким узким горлом и поставил на широкий лабораторный стол. Из горлышка стекал вниз и расплёскивался плавной волной густой белый пар.
– В этом сосуде Дьюара, а проще говоря, в обычном термосе, находится жидкий азот, составляющий семьдесят восемь процентов воздуха, которым мы дышим. Пространство между внутренним и наружным сосудами отвакуумировано, поэтому перенос тепла из нашего мира к жидкому азоту затруднен. Таким способом можно хранить жидкость довольно долгое время. Но давайте посмотрим, что же это за зверь такой – жидкий азот.
Князев наклонил дьюар и налил прозрачную, бесцветную, чуть парящую жидкость в высокую кружку, которая почти мгновенно покрылась белым инеем. Студенты повытягивали шеи. Одно дело слышать и зубрить бесконечные числа, формулы и решения и совсем другое – видеть, как это всё просто на самом деле. Или кажется простым.
– Вот смотрите – обычный резиновый мячик, – Князев несколько раз ударил лысым теннисным мячом об пол. – Видите, как упруга резина? Отличный мячик. Но давайте поместим мяч в жидкий азот («Пыщ-щ-щ!» – сказал мячик, и над кружкой поднялось облачко пара) и посмотрим, что же получится.
С помощью свёрнутой кольцом проволоки он поддел обомлевшую от лютой стужи серую сферу.
– Видите? Замёрз. Пустим прыгать? – и ловким движением подбросил мячик почти к самому потолку. Полторы сотни глаз поднялись вверх и следили за падением на бетонный пол: «Крак!»
– Ах! – кто-то очень впечатлительный вздохнул: мячик рассыпался на шуршащие черепки.
– Это – резина. А вот это – сталь, – профессор показал припасённым молотком на здоровенный болт, ввёрнутый в стальную чушку, лежавшую на краю стола. – Кто хочет поучаствовать в опыте? (Лес рук.) Давайте вы, барышня.
– Я?! – поразилась Зоська. Профессор галантно раскланялся.
– Проходите, барышня, проходите. Бейте. Бейте изо всех сил! Ну же!
Пунцовая от радости и смущения Зоська вышла вперёд, взяла в руки молоток и так врезала по болту, что грохотом заложило уши.
– Ого! Да вы согнули его! – Князев даже руки потёр от удовольствия. – А теперь… Вот так!..
Шипящая струйка азота полилась на побелевшую железку, задымилась в воздухе, запузырилась и сердито зашипела на бетоне, тут же испаряясь.
– Теперь – бейте! Но несильно! – добавил шёпотом профессор, увидев, как побелели костяшки Зоськиных пальцев. – Сила не нужна.
Зоська опять подняла молоток и несильно ударила по обмёрзшему шестиграннику