— Кто это сделал? — тихо спросил Уэсли. — Порция?
Глаза мне застилали слезы.
— Двигайся быстро и молча, — приказал сержант, подталкивая меня вперед.
Перед нами, освещенная луной, высилась ограда из колючей проволоки. Я замерла и повернулась к нему.
— Как ты можешь жить в ладу с собой, служа в этой армии? — спросила я дрожащим голосом, глядя ему в глаза. — Если хочешь убить меня, сделай это сейчас.
Он снова толкнул меня.
— Ты что, не слышала? Молчи и шагай.
Луна осветила его острые скулы и темные провалы глаз.
Мы миновали лагеря и пошли по темным полям к кирпичному строению без окон.
— Куда ты меня ведешь? — спросила я сквозь зубы.
Он дернул меня за руку, чтобы я остановилась, и начал развязывать веревку на запястьях.
— Ты ведешь меня не в лагеря? — спросила я, растерявшись.
Он достал из-за пазухи второй пистолет и вложил мне в ладонь.
— Стрелять умеешь?
— Да.
— Тут полная обойма. Не потеряй. Если разминемся, если тебя настигнут бродяги, просто стреляй. Никаких колебаний, а то они тебя убьют.
Я машинально кивнула и обхватила пальцами рукоять, потом, морщась от боли, примерилась, положив палец на курок.
— Я веду тебя в безопасное место, но нам придется пройти через лес. Нужно вести себя тихо и осторожно. Если выяснится, что я тебе помогал, нас обоих убьют.
Подняв голову, я посмотрела ему в глаза. Хотелось доверять Уэсли, но что, если это искусная ловушка?
— Зачем ты мне помогаешь?
Он посмотрел на оставшиеся позади лагеря смерти:
— Ты здесь не единственный человек, которому есть что скрывать, Элиза.
18
Звук моего настоящего имени заставил меня застыть на месте. Над головой заухала сова, застывшая на ветке, как изваяние. Все происходило как-то замедленно.
— Ты знаешь, кто я, — сказала я, но голоса моего было почти не слышно.
Ночной воздух холодил кожу. Было так темно, что я с трудом различала Уэсли прямо перед собой.
— Да.
— Кто-нибудь еще знает?
— Насколько мне известно, нет.
Я отшатнулась.
— Как? Когда? — Я покачала головой, прежде чем задать вопрос, который мучил меня уже несколько недель. — Почему той ночью во дворце ты дал мне бежать?
Он кивнул, словно ожидал услышать нечто подобное.
— Я посмотрел тебе в глаза и… просто не смог поступить иначе. — Он помолчал, подбирая слова. — Пожалуйста, доверься мне.
Я подумала о тех моментах, когда мы оставались вдвоем, с оружием, и он не причинил мне зла. Если бы он хотел меня убить, то уже сделал бы это. Наконец я кивнула.
— Куда мы идем? — спросила я, все еще плохо соображая от изумления, когда мы зашагали обратно к центру лагеря.
— Увидишь, — мрачно ответил он.
Внутри шлакобетонного строения без окон, за толстыми прутьями, бились в стойлах боевые кони Корнелиуса Холлистера. Они были по меньшей мере на голову выше обычных лошадей, и их налитые кровью глаза горели яростью. Подкованные копыта рыли землю. Они ударялись головами о заграждения так сильно, что у некоторых сквозь разодранную шкуру виднелись кости.
Уэсли оседлал черно-пегую кобылу, пока я караулила в тени дверного прохода. Седло и уздечка висели на крюках, вбитых в стену, — толстые, в железных бляхах, больше походившие на броню, чем на сбрую. Я подумала о Джаспере и вздрогнула. Этих существ готовили к войне, их били с самого рождения, превращая в машины для разрушения.
Я увидела, как Уэсли вкладывает шипастые удила между челюстей кобылы, и подавила крик протеста.
— Что ты делаешь? — громко зашептала я. — Ей же больно!
— Знаю, — печально кивнул он. — Но на обычные удила они не реагируют.
Он вывел огромную лошадь из стойла во двор и подсадил меня в седло.
— Ее зовут Калигула, она одна из самых резвых.
Он вскочил в седло впереди меня, и Калигула рванула с места галопом через поля. Я крепко обхватила его за талию.
Когда мы скрылись в лесу, Калигула пошла рысцой, легко переступая через корни и упавшие стволы деревьев. Звуки ночного леса наполнили окружившую нас тишину. Стайка летучих мышей с писком пронеслась мимо маленьким темным вихрем.
Казалось, прошло около часа, когда Калигула неспешно затрусила по краю отливающего серебром озера. Уэсли озадаченно нахмурился.
— Странно, — пробормотал он, — этой воды я раньше не видел.
— Похоже на озеро, в котором мы купались в Шотландии, — сказала я, думая об озере, где с Мэри и Полли провела столько беззаботных летних дней.
Мы устраивали пикники, играли в разные игры, учились нырять с ветви, нависавшей высоко над водой. Джейми считал наши прыжки, закутавшись в одеяло: он мерз даже летом.
— Давай остановимся здесь, — сказал Уэсли. — В любом случае нам нужна вода.
Он спешился и привязал Калигулу к дереву.
— И надо охладить водой твой ожог, — добавил он, спускаясь по тропке.
Прежде чем я успела сообразить и оглядеться, по воде прошла рябь — и исчезла. Рыба? Я уже несколько лет не видела живых рыб. Я могла бы загарпунить ее и поджарить на костре: Джордж, отец Полли, научил меня ловить на гарпун лосося, когда я была маленькой. Я последовала за Уэсли к озеру, ожидая, что рябь появится снова. Подойдя ближе, увидела, что вода странного серебристого оттенка отражает свет, словно сияя изнутри.
Уэсли встал на колени и сложил руки, чтобы набрать воды. Я вдруг сообразила, почему вода светится.
На долю секунды задумалась, не остановить ли Уэсли: одного глотка могло бы хватить, чтобы отравить его, а я все еще не знала, доверяю ли ему и куда он меня ведет.
— Подожди… стой! — закричала я в последний момент. — Это ртуть! Она убьет тебя. Тут даже дышать не стоит.
Уэсли отпрянул, глаза его расширились при виде серебристой отравы. У края воды я увидела то, что не замечала раньше: изуродованные тела водных обитателей, плавающие на отмели. Рыбы с плавниками на месте глаз, лягушки без ног, угри с головами с обоих концов.
Я посмотрела на лес по ту сторону озера. В зарослях, увитых плющом, скрывалось здание из шлакобетона с огромным логотипом СХ. Один из тысяч заводов Chemex, где до Семнадцати дней производили все, от шампуней и удобрений для газонов до Облаков смерти. В начале разрушений смертоносные химикаты растеклись и отравили землю на мили вокруг.
— А я-то подумал, что это самая красивая вода, которую я когда-либо видел, — сказал Уэсли дрогнувшим голосом. — Я бы напился, если б ты не предупредила. Спасибо.
— Да ладно, — сказала я, и мне стало стыдно за мимолетное желание позволить ему пить. — Спасибо тебе за… — Я хотела сказать «за то, что пощадил меня», но вместо этого произнесла: — Что сохранил мою тайну.
Я посмотрела на озеро. Уэсли был прав. Такой красивой воды я в жизни не видела. Красивой, но смертоносной. Как почти весь этот мир.
Мое лицо все еще болело, но теперь и ладони болезненно пульсировали. Там, где в кожу впились осколки стекла и обрывки проволочной сетки, сочилась кровь.
Мы миновали ртутное озеро уже час назад, и я надеялась, что ехать осталось недолго.
— Почти на месте, — сказал Уэсли, словно в ответ на мой незаданный вопрос.
Он наклонился влево, отвел в сторону густой куст, и показалась узкая тропка, окаймленная лозами. Калигула осторожно зашагала, от ее дыхания в морозный воздух поднимались облачка пара.
Впереди на поляне стоял каменный домишко под соломенной крышей. Стены заросли мхом, краска на двери облезла, железные решетки на окнах были затянуты паутиной и плющом.
— Здесь… кто-нибудь живет? — тихо спросила я.
Я слышала, что у бродяг есть темный домишко на отшибе, где они держат пленных, чтобы потом их съесть, — такой человеческий холодильник.
— Тут никого нет, это безопасное место, — заверил Уэсли.
Но я крепко сжала пистолет, не обращая внимания на боль в руке, пока он привязывал Калигулу к столбу и доставал ведро воды из каменного колодца.
— Откуда ты знаешь? И почему уверен, что внутри никого нет?
— Больше никто не знает об этом месте.
Уэсли достал из кармана ключ и отпер входную дверь. Я осторожно последовала за ним внутрь.
Воздух в доме был холодный и неподвижный, пахло росой и влажной землей. Я стояла в маленькой гостиной, где напротив каменного камина были два плетеных стула и линялый двухместный диван в цветочек. Уэсли потянулся к восковой свече на кофейном столике. Вокруг пламени, подлетая опасно близко, кружили бурые мотыльки.
— Я разожгу камин, — сказал он. — Здесь холодно.
Оставаться ночью в лесу было страшно. Я посмотрела на окна и дверь. Выбить стекла было легко, дверь неминуемо подалась бы под ударами топора. Я все еще стискивала пистолет, словно для самоуспокоения, как ребенок — руку матери.
— Знаешь, пистолет можно положить. — Уэсли показал на мою руку. — Я тебя не обижу.