– Да, конец августа получается. С двадцать шестого по тридцать первое.
– Ага, ну давайте посмотрим. Раздевайтесь до пояса за ширмой и на кресло, – приглашает меня врач и я на ватных ногах иду за ширму.
Раздеваюсь и лезу на кресло, надеясь, что всё зря и выйду я отсюда со списком витаминов каких-нибудь, чтобы восстановить сбившийся цикл.
Гинеколог осматривает меня тщательно, даже ощупывает мой живот.
– Ну что там? Воспаление? – не выдерживаю я.
Гинеколог смеётся и шутит, а заодно и выносит неутешительный вердикт:
– Ага! Воспаление. Через восемь лет в школу пойдёт это воспаление, если рожать собираетесь.
– А это точно?
– С вероятностью процентов девяносто. Недель пять, но воспаления я не вижу. Напишу направление на анализы и узи, в платное идите. Не тяните с этим, если рожать не соберётесь, можно таблетками обойтись. Не так травматично. У нас до шести недель, есть частные клиники, где ответственность берут и за девять, но я не рекомендую. Завтра утром тест на беременность сделайте, должен уже показать, – врач отчеканивает заученные фразы, а у меня чёрные мошки начинают роиться перед глазами.
Только этого мне не хватало.
Я выхожу из кабинета в таком состоянии, что Платону соврать что-то просто не удаётся. Кажется, что причина моего ужаса указана на лбу большими чёрными буквами.
– Что такое? Уля, на тебе лица нет, – спрашивает подлетевший ко мне Маркелов, а я ничего не могу сказать, только бумажки ему в нос тычу.
Направления на узи и анализы, в которых он разбирается как свинья в сортах винограда.
– Так, идём в машину, там успокоишься и расскажешь всё, – Платон подхватывает меня под руку, и мы вместе идём в машину.
Маркелов снимает машину с сигнализации и усаживает меня почему-то на заднее. Сначала я не понимаю, да и вряд ли способна думать об этом, но всё равно доходит. Платон обходит машину и садится рядом. Ближе, чем это можно было бы сделать сядь мы впереди. Переборки между нами нет, сидим почти нос к носу.
– Ну, что? Этот ублюдок тебя чем-то заразил да? – тихо спрашивает Платон, а сам закипает от злости и сжимает свободную руку в кулак.
– Нет, – всхлипываю я, по щекам уже давно бегут слёзы.
Не хочу этого ребёнка. Не хочу связывать себя с Беловым и вообще всего этого не хочу! Платона в это впутывать и всё что из этой ситуации может вытекать.
– Что тогда? Скажи, милая, – шепчет Платон, глядя меня по волосам, но я молча рыдаю, и тогда Маркелов уверенно чеканит: – Уля, мы всё сможем решить!
Я смотрю в его светлые глаза сквозь пелену слёз и верю его словам, киваю соглашаясь, но чтобы сказать мне духа не хватает. Делаю несколько глубоких вдохов и собравшись говорю с запинками:
– Б-еременность. П-ять недель, – произношу это и начинаю рыдать в истерике, с соплями и нехваткой воздуха, до заикания.
Платон меня всё это время не трогает. Лишь выдерживает молчаливую паузу, даёт время прорыдаться, а после берёт мою голову руками. Он заставляет меня смотреть ему в глаза и говорит:
– Я буду с тобой, независимо от твоего решения, – его голос звучит ровно, каждое слово как клятва. – Поддержу любое твоё решение, только не делай глупостей.
– Каких? – выдыхаю я и утираю слёзы.
– Не говори ему и уж тем более не вздумай возвращаться к нему из-за этого.
– Нет. Нет. Я к нему не вернусь, это точно, – уверяю я Платона, и сама знаю наверняка, что с Беловым меня никогда больше ничего связывать не будет.
– Пожалуй, я тебя домой увезу. Работать ты не в состоянии и ужин с родителями перенесу, – оценивает моё состояние Платон и пересаживается за руль, увозит меня к себе домой.
10
И снова моё утро начинается не с кофе, и снова в этом виноват Белов. Я встаю на два часа раньше обычного, почти и не спала, ждала, когда можно будет сделать тест. Выхожу из комнаты, на кухне уже горит свет и там возится Платон.
Он не меньше меня нервничает, и я его понимаю. Он хоть и сказал, что поддержит любое моё решение, но как любой нормальный мужчина наверняка хочет своих детей растить, а не чужих, тем более от Белова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я заглядываю на кухню, хотя могу сразу уйти делать тест.
– Привет, – говорю я, потому что утро это добрым назвать не могу.
Платон, как и я не в восторге и лишь кивает, замирая взглядом на коробочке в моих руках.
– Уже сделала? – спрашивает он.
– Нет, только собираюсь, – выдыхаю я, собираясь с духом. – Всё, пошла!
Я резко разворачиваюсь и всё же иду в ванную комнату. Там я провожу не так уж много времени, не могу ждать результата одна и возвращаюсь на кухню.
– Что там? – Платон подходит ближе, и мы вместе смотрим на минус.
– В инструкции написано положить на горизонтальную поверхность! – спохватываюсь я и бросаю тест на стол.
Теперь мы склоняемся над ним вместе с Платоном.
– Видишь плюс? – спрашиваю я у Маркелова, а сама вся трясусь то ли от страха, то ли от преждевременной радости.
– Нет, а ты? А минус – это отрицательно? – уточняет Платон.
– Да, может положим его на подоконник? Там светлее.
– Пять утра, там темень ещё. Это минус, точно тебе говорю! – уверяет меня Платон и отходит от стола, чтобы сделать для нас двоих кофе.
Я всё ещё пялюсь на тест, даже счастью своему не верю, что у такой неудачницы, как я, может быть минус, когда я так этого хочу.
– Ну да, врач и говорила, что только девяносто процентов. Я просто так перенервничала, что забыла о десяти процентах на отрицательный результат.
– Всё равно лучше съездить в клинику и всё проверить.
– Да, – соглашаюсь я, но уже так не хочется думать о том, кто ошибся. Тест или врач.
– Бери печенье, я кофе возьму и идём, на диване поваляемся, новости посмотрим, – говорит Платон, когда кофе готов.
– А в клинику, когда поедем?
Мне нужно прямо сейчас всё выяснить, чтобы не тянуть ни дня больше.
– Уль, я глянул, на соседней улице есть Доктор+, но он с семи тридцати только откроется, сейчас только начало шестого. Пошли в гостиную.
Я тяжело вздыхаю и соглашаюсь. Беру вазочку с печеньем и иду за Платоном в гостиную. Мы всё ставим на кофейный столик, Платон садится на диван с пультом, а я пристраиваюсь к нему под бок.
– Всё будет хорошо, – уверяет меня Маркелов и целует в макушку.
Я не хочу пить кофе и смотреть новости. Просто прикрываю глаза и пережидаю рядом с Платоном эти два часа. Стараюсь при этом не думать, как всё могло бы быть, не помешайся Кир на играх.
Ровно в семь я начинаю собираться и уже в семь двадцать стою у дверей, жду Платона, чтобы выйти вместе с ним.
– Давай быстрей, – прошу я, словно клинику откроют ради нас раньше времени.
– Мы там будем через семь минут если на машине, пешком ещё быстрей. Под дверью хочешь сидеть? – улыбается Платон, а мне совсем не до улыбок.
На душе так тошно что хоть вой, и я хочу пережить это где-то вне этой квартиры.
Когда мы доезжаем до клиники, её двери уже открыты, получается зайти сразу.
– Давай направления и документы, – просит Платон и я всё ему послушно отдаю, стою рядом, пока он договаривается с администратором и всё оплачивает.
– Идёмте, Ульяна Сергеевна, сначала возьмём у вас кровь на анализы. Потом узи.
Я иду за девушкой в белом халате в процедурный кабинет. Всё здесь такое холодное и стерильное, от белого цвета глаза слепит. Атмосфера клиники под стать ситуации, столь же неприятная.
Медсестра берёт у меня кровь из вены, сразу несколько пробирок и после провожает до кабинета узи.
– Здравствуйте, – здоровается со мной врач, накидывающая халат.
Видимо, сама только пришла.
– Здравствуйте, – безрадостно отвечаю я и укладываюсь на кушетку.
– Так, вы у нас по беременности, пять недель, – уточняет в бумагах женщина.