Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Разумеется, сэр.
Клео пожалел, что забыл взглянуть на воздушный змей — как он там? Да Бог с ним. С утра бодрило чувство удачи, и это, возможно, вызывало некоторую рассеянность. Деревянный позолоченный кулак, венчавший древко на знамени восставших «боксеров», величайшая редкость — безраздельно его. Беспокоили трещинки на поверхности. Разумнее держать в кондиционированном воздухе. Во всяком случае, следует посоветоваться в национальном музее.
— Пусть едет медленно, — велел отец.
— Езжай мягко, — сказал в переговорное устройство Клео водителю.
— Понятно, хозяин, — ответил тот и покатил с холма к Орчард-роуд мимо мусульманской молельни на первом этаже гостиницы «Наследный принц».
Старый Лин Цзяо, воспользовавшись передышкой от кашля, дремал. Пришло блаженное состояние расслабленности и безопасности. Он подумал: есть время быть, а есть время иметь, он был когда-то, а теперь он имеет все, но его-то практически нет.
— Отец, — сказал сын в слуховой аппарат, — мы приехали. Ты пойдешь сам? Или приказать коляску?
— Что так колеблет землю? — спросил Лин Цзяо, ощущая тревогу от вероятности, что сотрясает только его.
— Строят метро. Вбивают сваи. В Сингапуре будет метро, отец. Пустят поезда по подземным рельсам.
Клео с отвращением смотрел на желтые щиты с красными полосами, за которыми машины вбивали в грунт стальные сваи. Строители вывесили плакат: «Мы идем за вами дорогой прогресса!» Ему заполучить подряд на прокладке подземки не удалось. Солидные банки не считали его деньги «голубой крови». Иностранцы предпочитали не связываться с ним.
Лица европейцев в вестибюле гостиницы «Мандарин» в сполохах реклам казались зеленоватыми. Голова отца наоборот — синей. Кровь на белых и желтых тоже выглядит иначе, подумал Клео. На трупах азиатцев она маслянистее... Злость не отпускала его.
«Роллс-ройсы» нечасто подъезжают к дорогим гостиницам даже в Сингапуре. Сержант, сидевший на капоте «мерседеса» с тремя звездами на номерной плашке, — обозначение, что машина штабная и в ней возят полковника, — привстал на всякий случай. Еще несколько армейских машин стояли линейкой там, где парковка не полагалась. Что за сходка?
Привратники вносили отца в гостиницу.
Клео разыскал глазами своего водителя, повел подбородком в сторону военных. Знак: расспроси осторожно водителей. Смышленый парень кивнул.
Приезжий из Гонконга доктор-травник появлялся в Сингапуре дважды в году. И своих набралось бы лекарей достаточно на улице Телок Эйр, где врачи выставляли в окнах плакаты «Давайте станем некурящим народом!». Но старики к землякам доверия не испытывали. Кроме того, секретарь гастролера не набрасывался на посетителей с вопросниками для закладки ответов в компьютер, а отвешивал полный «коу-тоу», то есть складывался пополам и ни о чем не спрашивал. И Гонконг, откуда являлся травник, стоял на китайской земле. Откуда пришли предки.
Клео понимал, отчего старые китайцы вдали от родины предков, на которую не вернутся никогда, цепляются за древнее лечение. Последняя почва для воспоминаний о прошлом, беседа ни о чем, заинтересованное общение людей, каждый из которых — теперь сам за себя. Так они черпают силу духа для смерти на чужбине. Ах, отец, отец!
Гонконгский травник обладал несомненными признаками мудрости. Пучок волосков произрастал из ухоженной бородавки на левой щеке. Очки в стальной оправе впивались в переносицу. Бугристый шрам на шее Лин Цзяо не вызвал у него интереса. Это свидетельствовало о том, что внешние признаки болезни для действительно опытного врача несущественны.
Клео опасался, что травник заговорит на кантонском наречии. В Сайгоне, в Шолоне, в 1950-м отцу это дорого стоило. Депутат Лин Цзяо завязывал связи с местными китайскими общинами, в том числе и кантонской, поскольку земляков с севера разыскать не удалось. В ресторане «Деликатесы дракона» владелец спичечного предприятия, как принято, поругал блюда, которые заказал. Дескать, бедноваты, невкусны, просит высокочтимого гостя простить. А отец, не понимавший кантонского, вместо встречных уговоров и возмущений, важно кивал да трижды сказал «да». Десять лет Клео обретался на положении вора, а отец оказался обобранным, поскольку не добился протекции шолонских землячеств.
Травник не подвел. Ощупал запястья отца, лодыжки. Отогнул веки. Зацепив пальцами, вытянул язык, отчего Лин Цзяо лишился возможности жалобно кашлять.
Доктор развинтил авторучку пекинского завода «Процветание». Золотым пером набросал ровные строчки иероглифов: «Напряженная и длительная борьба, работа, а также невоздержание и даже приверженность к излишествам, включая половые, поставили пациента в положение, когда его личное время истекало быстрее общего. Силы исчерпывались интенсивнее смены сезонов».
Почтительно, двумя руками протянул отцу листок.
Лин Цзяо, медленно прочтя, посидел несколько минут с закрытыми глазами. Правилами игры предполагалось глубокое осмысление ученых суждений травника. Дальше полагалось писание рецепта.
Клео, скрывая зевоту, посмотрел в окно. Далеко внизу ненавистная стройка уродовала город, как шрам.
— Пожалуйста, рецепт для вашего уважаемого отца, —- сказал Клео секретарь.
К розовому листку с колонками иероглифов и счету с указанием банка, на который следует перевести гонорар, была пришпилена булавкой записка.
Обращались в ней к Клео его китайским именем — Лин Цэсу, что допускалось лишь домашними. С сайгонских времен Клео Сурапато считался индонезийцем, вернее яванцем, ставшим гражданином Сингапура.
Клео вопросительно поднял глаза.
— Вам, — сказал секретарь.
В бумаге говорилось:
«Уважемый господин Лин Цэсу! Примите наилучшие пожелания от давнишних друзей, имена которых, вам, известному финансисту, вполне справедливо покажутся малозначительными. Возможно, вам доводилось среди несомненно важных и неотложных забот, слышать о братьях из «Бамбукового сада»...»
Клео взглянул на подпись: «Капитан, сын капитана Сы».
3
За забором доков «Кеппел» скрежетало судовое железо, с которого обдирали ржавчину. Слышалось и в просторном вестибюле биржи, куда Бруно Лябасти заглядывал к брокерам, и в такси, когда захлопнул дверцу. Крупный китаец, ссутулившийся из-за высокого роста за рулем японской «мазды», выжидающе смотрел в зеркало заднего вида, с которого свисала гроздь амулетов. Бруно улыбнулся зеркалу и сказал:
— По окружной, пожалуйста, вокруг залива.
— Первый раз в этом городе, сэр? Туризм, бизнес?
— Да как сказать... и то, и другое.
— О-о-о! И то, и другое... О-о-о!
Сингапурская вежливость холодна, как дверная ручка. Она замешена на материальном интересе. Нечто вроде этикетки. Всякому товару своя. Восторги исторгались выгодным маршрутом в «мертвые» часы.
Радио, по которому диспетчер на пекинском диалекте оповещал о пассажирах, скрипело и взвизгивало.
— Делаем деньги, сэр?
Дурацкий вопрос входил в комплект вежливого разговора.
— А сколько сам зарабатываешь? — сказал по-китайски Бруно.
— О-о-о! Зарабатываю! — повторил китаец, поглощенный сообщениями рации. Потом спохватился. Полуобернувшись широченным плечом, пытался сообразить: ослышался или заморский дьявол действительно говорит на языке Поднебесной?
— Так вот, сэр, вы спрашивали, сколько я зарабатываю, — сказал на всякий случай по-английски. — Если говорить о расходах...
Бруно опередил:
— Налоги, взнос за квартиру, семья, дети в колледже, да еще содержанка, разумеется молоденькая и требующая французской парфюмерии...
— О-о-о! Французской парфюмерии... Сэр и еще раз сэр!
— Что значит — еще раз?
— Вы, наверное, большой писатель, сэр, а значит, я должен обращаться к вам «сэр и сэр»... С двойным уважением. О-о-о! Откуда вы знаете про парфюмерию?
Как одинаковы эти ребята! Дом, дети, стареющая подруга жизни, наложница, неприкасаемый банковский счет на дорогостоящий гроб, чтобы достойно и преуспевающим предстать перед предками... От воротил до «нижних братьев» всемогущего «Бамбукового сада», в общую кассу которого с каждого доллара, набрасываемого электронным счетчиком, полагалось пятнадцать центов. Из которых один цент лично ему, Бруно Лябасти.
Несколько лет назад специалисты из отдела планирования его фирмы «Деловые советы и защита» с дотошностью бывших профессионалов-разведчиков перетряхнули подноготную двух банд, тайную историю которых составляло соперничество землячеств рикш, чьи внуки вслед за техническим прогрессом превратились в таксистов. Ужасы, распространявшиеся журналистами, мягко говоря, расходились с жизнью. Анализ показал китайскую мафию, в данном случае шанхайскую и кантонскую, обычными гангстерскими объединениями с омертвевшими методами вымогательств, личной защиты и обложения поборами. Необычным оказались размеры их богатств — недвижимости и вкладов, а также оборотистость в размещении капиталов и получаемые прибыли.