я дернул её за руку и дальше повар шла спокойно. Правда, когда мы приблизились к работорговцам, женщина не выдержала и зарыдала.
На входе в работорговые ряды в двухместном кресле сидел огромный пузан, одетый в шелк, по бокам от работорговца стояли охранники. На женщину мужик посмотрел с недоумением, но с еще большим недоумением посмотрел на меня — пацана, который с легкостью тянет за собой взрослого человека. А потом шестеренки в голове торговца сложились, и мужик склонил голову передо мной.
— Я — торговец Торк. Что привело этого достойного человека в мои скромные ряды?
— Желание уменьшить долг этой женщины передо мной, — пояснил я и предупредил повара, — только попробуй сказать, что ты не согласна, или ничего мне не должна.
Женщина залилась рыданиями и подтвердила, что должна мне неподъемную для нее сумму. Но обязательно вернет, если я ее уведу отсюда. За годик-другой накопит и вернет.
— Господин, свободный человек должен принимать решение продать себя в рабство без всякого давления со стороны,— с укором посмотрел на меня работорговец. А потом не выдержал и рассмеялся,— У меня странное чувство юмора, не обращайте внимания. Эту молодую женщину я готов купить за две серебряные монеты.
— Она умеет готовить и не рожала. Она стоит минимум восемь.
— Четыре.
— Шесть.
— Не смейте обсуждать цену на меня! Стража! Стража!
— Ладно, давай за шесть,— пожал плечами торговец людьми. Согласился он слишком легко, а значит, я опять продешевил. Но прибыль за продажу повара заботила меня в последнюю очередь. На первом была справедливость, как я её понимаю. Если уж ты травишь посетителей, будь готова к ответной подлянке.
Торговец достал из пузатого мешочка шесть серебряных монет и махнул в сторону клеток и скованных цепями людей:
— Можешь походить, посмотреть на ассортимент. Если выберешь кого-нибудь, сделаю скидку.
Я кивнул.
— Если ты хорошая дочь или жена, тебя выкупят,— напоследок подбодрил я повара и пошел прочь. В спину мне полетели рыдания, проклятья, но я не обращал на них внимания: орать женщине предстояло недолго — скоро работорговцы надрессируют строптивицу.
Заинтересовавшись предложением, я вошел в работорговые ряды.
Маленький городской рынок не мог похвастаться хорошим ассортиментом — живого товара здесь было мало, и качество его страдало: много стариков, старух. Женщины и мужчины — худющие, с язвами под массивными кандалами, с выпавшими зубами. Выпирающие кости, рахитичное телосложение, ненависть и тупая тоска в подслеповатых глазах. Купи такого раба, и придется вложить в него несколько стартов, возвращая ему здоровье. Нужно ли это мне? Разумеется, нет.
— Я надеюсь, ты сейчас не выкупишь себе рабыню?— вышел из спячки Апелиус,— Мол, плохую в рабство продал, хорошую из рабства спас.
— Почему нет?— задумчиво спросил я,— Я не против обзавестись рабыней, вот только не вижу здесь никого, достойного внимания.
— А как же эти, как ты их называл... Слова странные такие... Мораль и гуманизм? Мол, все люди свободны и рабство неправильно, потому что ограничивает эту свободу? Помню, ты мне пытался объяснить эти моменты, когда я узнал, что ты из другого мира и мы заговорили начистоту.
— Раз уж я в этом мире, буду жить по его законам,— пожал я плечами.
— Ох, какое самопожертвование!— развеселился архимаг,— Признайся, хочется приобрести себе красивую девчонку? Освободить из рабства, отмыть и вылечить, чтобы признавала тебя хозяином, но добровольно? Чтобы если предложил ей остаться служить тебе или уйти на свободу, она выбрала тебя? И конечно же, влюбилась, сразу и искренне, вкладывая в любовь все свое огромное и доброе сердце?
Я не нашел внутри себя описанных желаний и помотал головой:
— Не замечал за собой такого.
Фетиши старика иногда меня удивляют. Нет, что-то в этом есть, но я бы не стал покупать человека, чтобы только и делать, что возиться с ним.
— Подумай,— посоветовал император,— Если в этом мире есть рабство, должны быть и школы рабынь. В них юных девушек учат очень интересным вещам. Если проведешь один вечер с такой рабыней, отдашь за неё любую сумму.
Это вряд ли. Жизнь ради секса — не для меня. А вот если найду рабыню, невероятно талантливую в том же зельеварении, или в знании и умении применять каэльские руны, то могу выкупить за любую сумму. Для секса можно какую-нибудь ухоженную неофитку взять, если прижмёт, но пока стальная воля и безразличие ко всему, кроме себя и учебы, сдерживают порывы плоти.
— Кстати говоря, пацан, ты рано отказался от привычки вызывать на людей пояснение от заклинания и смотреть характеристики каждого встречного. Когда ты встретишь человека с навыками, тебе лучше знать, что он ими обладает. Даже если он не неофит и не адепт, которых ты вроде как можешь отличать от людей.
— Навыки? Это типа регенерации?
— Да, Нильям. Когда я говорил про навыки, я имел в виду именно их.
— Можешь привести пример? Я просто не донимаю. Вот я умею фехтовать...
— Нет, Нильям. Скажу честно: фехтуешь ты на весьма любительском уровне. Это не тянет на навык. Вот если бы ты занимался тренировками с клинком лет семь или лучше десять, с полной самоотдачей, да не просто повторял удары, а прошел правильное обучение и развивался, участвуя в сражениях, тогда заклинание бы выделило твою способность.
Ты даже не знаешь, как чувствует себя боец. Когда человек трахает себе мозг ежедневными тренировками, когда его одежда на каждом занятии с мечом тяжелеет из-за нескольких литров пота, когда его единственное время для отдыха — сон, он начинает мыслить по-другому. Психика даёт сбой, и когда он идёт по улице, он готов отреагировать на любое нападение. Он во всех видит угрозу, и если прохожий попытается достать из-под одежды меч, у этого прохожего не получится атаковать человека с навыком внезапно, потому что человек с навыком уже просчитал все варианты атаки. Когда фехтование настолько въестся в твою жизнь, что станет неотъемлемой частью, заклинание будет способно считать навык: по взглядам, мимике, по положению тела и походке. Любое занятие, когда достигаешь в нем настоящих высот, оставляет отпечаток на теле и разуме.
— А к чему ты это сказал?— не понял я.
— Присмотрись к тому старику слева, — указал