Читать интересную книгу "Окаянные гастроли - Ольга Валерьевна Чередниченко"

ставшие Шурочке уже родными.

Но тут же время, в котором текла пьеса, сломалось. Шурочка не сразу поняла, что случилось. Однако до воспаленного сознания дошло: не слышно ответной фразы Калерии. За кулисами все разволновались. Шурочка аккуратно подошла к занавесу и глянула, что происходит. Там была катастрофа. Калерию будто парализовало. Она стояла без движения и стеклянными глазами пялилась поверх зрительного зала. Суфлер уже в голос проговаривал ее слова, но она не слышала.

Шурочка в ужасе взглянула на коллег за сценой. Григорий Павлович не замечал, как жует свои усы. Даже под густым гримом было видно, как он побелел. Аристарх сидел на корточках и раскачивался, как тогда в вегетарианском кафе. Тамара Аркадьевна в излюбленной манере картинно схватилась за сердце. Шурочка услышала, как она шепчет: «Вспомни о круге внимания». Страха перед черной дырой портала в зрительный зал можно было ждать от кого угодно, только не от Калерии.

Зрители недовольно переглядывались, заговорили в голос, кто-то откупорил бутылку шампанского. Ну и варвары они тут в провинции, подумала Шурочка. Петербургские любители театров уже несколько лет как приучились не пить, не разговаривать во время спектакля и не заходить в зал после третьего звонка. Она еще раз проследила за направлением взгляда Калерии и споткнулась на ровном месте. За деревьями прятались те двое – мужчина и мальчик в старомодной одежде. Они смотрели на Калерию, а та на них.

– Это траур по моей жизни. Я несчастна, – прозвучала наконец ответная реплика из уст Калерии в образе Маши.

Вздохи облегчения послышались не только из-за сцены, но со стороны зрительного зала. Шестеренки снова закрутились, действие пошло вперед.

Едва Матюша и Калерия доиграли первую сцену и вернулись за кулисы, Шурочка подскочила к оплошавшей актрисе. Она не сомневалась, что странную парочку заметили только она да Калерия, а больше никто из труппы.

– Ты что, ты тоже увидела призраков? – шепнула она.

Калерия кивнула.

– И что нам теперь делать? – обмирая, спросила Шурочка.

– Ты-то чего струсила. Они пришли за мной. – Калерия беззвучно захохотала, и лицо ее стало похоже на оскал зверя, загнанного в угол клетки.

Шурочка пожала плечами и чуть-чуть улыбнулась. Да, она испугалась немножко, ну и что такого. Зато теперь ясно: она не сошла с ума и ей лично ничего не угрожает. Новости взбодрили Шурочку, и она смело вышла на театральную сцену.

* * *

Она делала один посильный маленький шаг за другим. Не загадывала наперед, чтобы не ошалеть от громады роли, которую ей предстояло сыграть. Время внутри пьесы действительно текло по-другому: Шурочка и не заметила, как вполне удовлетворительно добралась почти до самого конца. Она ни разу не упала, не перепутала свой выход, не забыла позорно слова, как Калерия. Остался последний эпизод с ее участием в четвертом действии пьесы – самый сложный. Тот самый, где ей никак не удавалось заплакать под давящим взглядом Тамары Аркадьевны.

– О чем я? Да… Тургенев… «И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам…» Ничего, – произнесла Шурочка и застыла.

Она и сама бесприютный скиталец, ей тоже не помешала бы помощь. От этого не тянет сжаться в комок – обиды нет. Наоборот, хочется лечь на спину, раскинуть руки, ощущать огромный мир, свое тело в нем и тайну внутри себя. Ускользающую тайну. Похожую на теплый круг на столе, где мгновение назад стояла кастрюля с борщом. Еще несколько секунд, и никому уже не докажешь, было ли здесь что-то, исчезло ли оно или вовсе никогда не существовало.

Этой тайной было пустое пространство в Шурочкиной душе. Недавно на его месте находился весь ее прежний мир с отцом, обидами на него и странной их дружбой на почве новейших изобретений. То, что она безжалостно отпустила в море, расстегнув нижнюю часть тела до копчика. То, о чем знала лишь она одна и что необратимо заметал уже песок времени. Мимолетное состояние, когда внутри что-то умерло, а новое вместо него пока не родилось. Должно быть, скорбь – это соприкосновение со своей бренностью. Воспоминание о том, что ты умрешь, а мир продолжит быть. Что ты, как кастрюля с борщом, оставишь после себя теплое место, которое до обидного скоро занесет песком.

Испытывать скорбь было одновременно больно и приятно. Словно она возвышала. Хотелось удержаться в стремительно остывающем состоянии «между», потому что оно единственное еще связывало с отцом. Как горестно, что нельзя было совместить старую жизнь с новой.

Шурочка заплакала. Так вот что это значило: подложить свои чувства под текст роли. Нина Чайка на сцене заплакала тоже. Но актриса и персонаж не слились в единое целое. Они испытывали одно и то же чувство одновременно, но между ними было важное различие. Нина Чайка по замыслу Чехова навсегда оставалась в скорби по старому миру, несостоявшейся жизни. Но Шурочка была другой – живучей, сильной. Да, в ту минуту она скорбела. Но никак не собиралась лежать лицом в грязи и предаваться страданиям вечно. Скоро она встанет, оботрется юбкой и пойдет дальше. Чтобы снова упасть, завыть от боли, а потом опять встать и дальше шагать к мечте.

Когда Шурочка доиграла свою первую публичную роль и вернулась за кулисы, она увидела Тамару Аркадьевну. В глазах у нее тоже стояли слезы. Она подошла к Шурочке и коротко, порывисто обняла ее.

* * *

Аплодировали долго. Но корзин с фруктами, которых Шурочка почему-то ждала больше всего, не подарили. Лишь одна зрелая дама, прикрываясь веером, вручила Григорию Павловичу букет тюльпанов. Он отдал их Калерии. Едва зрители отпустили труппу и начали расходиться, Калерия торопливым шагом направилась в сад к блеклым мальчику и мужчине. Совсем стемнело, и те стояли под теплым желтым фонарем.

Шурочка видела, как ребенок вырвал ручку из отцовской ладони и бросился навстречу Калерии. Он обхватил ее и уткнулся лицом в юбку. Она стала лихорадочно гладить его по голове. Мужчина снял мятый картуз и вращал как блин в напряженных пальцах, умоляюще причитая. Калерия обрывала один за другим лепестки тюльпанов, они кружились и падали на траву, на юбку, на одежду мальчика. Один лепесток застрял в его кудрявых волосах. Лица не было видно, но по позе и жестам Шурочка поняла, что актриса оправдывается.

Потом Калерия двумя руками схватила ощипанные тюльпаны, скрутила и стала неловко ломать, превращая в тряпки. Швырнула ими в мужчину и хотела бежать прочь, но мальчик повис на ее ногах ниже колен, не пускал, рыдал. Калерия пыталась оторвать его ручонки от одежды, завязалась борьба. Тогда она распрямилась, произнесла что-то неразборчивое,