углу промелькнула мышь!
И кошка забыла, что она уже не кошка, бросилась на мышь и… опять стала обыкновенной кошкой с полосатым хвостом.
А он? Что мог сделать он? Он ушёл. Он был высокий и красивый, и у него были светлые волосы, потому что он был такой высокий, что головой касался солнца.
Долго плакала кошка, но Великая Богиня была неумолима. Она ведь сама была женщина.
Первая строчка
Ничего не выходило. Срочно нужна была юмореска, новелла или что-то в этом духе. Дал себе слово написать и…
В голове ничего такого, чтобы потом можно было сказать: «Ну как, старики, годится?».
…Так про что же, а?
Может, про цирк?
«Выходит клоун и обращается к зрителям: “Сейчас, дорогие друзья, для вас совершенно новая шутка! ” А в это время тигры начинают есть своего дрессировщика».
Нет, за это редактор меня самого съест.
А может, что-то сатирическое? Дело, например, происходит в оранжерее… Начать так: «Как хороши, как свежи были розы… и вдруг кто-то вбегает и кричит: “Господа, к нам едет ревизор!”… Нет, кажется, это где-то, у кого-то было.
И вдруг вбегает ко мне старый друг и кричит: «Есть идея!»
– Какая?!
– Сколько месяцев мы не были дома?
– Восемь.
Я внимательно посмотрел на него и всё понял.
Взял чистый лист:
«Дорогая мама, здравствуй, прости, что так давно
Мой литературный дебют
Короткие новеллы сейчас в моде. Я и написал своё первое произведение – короткую новеллу. Такую:
«ВСТРЕЧА»
«В это раннее утро она бежала к нему навстречу раскинув руки. Она обняла его и сказала: “Ты – мой!”
Над ними цвело солнце».
Я отнёс своё произведение в редакцию молодёжного журнала «Прыть». Редактор – с бородой, в очках, лет тридцати, долго и внимательно читал мою миниатюру. – «Ну что, старикашечка, неплохо. “Встреча” – это здорово! Просто какая-то повестуха. Но ты понимаешь, старичок, сейчас такие пишут. Сейчас пишут коротко, сжато, как… хм, как… ну, в общем, ты понял. Отсекай всё лишнее, не жалей себя. Только главное. И давай, приходи, старичок».
Я пошёл домой и стал отсекать. «Начнём», – сказал я себе.
«ВСТРЕЧА»
«В это раннее утро». Стоп. Что значит «раннее», что – утро бывает позднее? Долой! – «Она бежала к нему навстречу, раскинув руки». Стоп. Что значит «к нему»? А к кому же ещё, ясно и так. Потом «раскинув руки». Как будто можно на бегу раскинуть ещё что-нибудь. Вычёркиваем. Дальше. «Ты – мой!» Не могла же она сказать: «Он – мой!». А если выбрасываем «ты», то причем здесь «мой»? Кого или что мыть? «Над ними» – нет, мне это нравится! Будто можно, чтобы солнце цвело «под ними».
Наутро я принёс редактору следующее:
«ВСТРЕЧА»
«В это утро она бежала. Она обняла его. Цвело солнце». – «Дед, неплохо. И название есть, – сказал редактор. – Но есть длинноты, украшения. Понимаешь, цвести могут одуванчики, кактусы, орхидеи, лопухи, а тут солнце! Старайся меньше объяснять, доверяй нашему читателю, старичуля».
Я снова взялся за перо. Ничего не объяснять, что он, дурак, читатель наш, старички-то наши? Вот как:
«ВСТРЕЧА»
«Утро. Она бежала».
Потом я подумал: «она бежала», а он что, стоял, что ли? Коротко. Сильно. Ничего лишнего.
«ВСТРЕЧА»
«Утро».
А? А может так: «Утро» или «УТ». Нет, нужно «у». Я принёс редактору рукопись и положил на стол:
«ВСТРЕЧА»
– Дедусь, ты знаешь, это звучит. Но много, много! «У» – это и первый лепет дитя, «У» – и утро страны, «У» – и гудок паровоза, и угроза агрессора – «У». Давай, работай, дедуля.
Я заплакал и пошёл домой сокращать «У».
Нарисованный
Есть один художник, который нарисовал меня. И теперь, я живу. Нарисованный.
И там и тут. На бумаге и здесь, где-то между осенью и зимой. И где я настоящий?
Я заметил, что не всё у меня хорошо получается правой рукой, раньше я думал это потому, что я левша, теперь я вижу, тебе не удалась на рисунке моя правая рука. Вот в чём дело.
И ещё я стал тоньше чувствовать, меньше грубить, в этом виноваты твои тонкие линии. Я живой или нарисованный?..
Я, твой нарисованный, – живой.
И даже смешно, не знаю, как сказать: ты меня нарисовала или нарисовал.
Потому что ты художник, значит, ты нарисовал, но ты женщина, и без тебя я не живой, мертвый, как нарисованный.
Очень прошу, пожалуйста, подправь мою правую руку.
Новое течение
Это случилось, когда расклеенные по городу объявления с приглашением на работу на вокзал приобрели цвет сентябрьских кленовых листьев.
Посудите сами: кто в наше время, время всяческих незаконченных образований, пойдёт на разгрузку вагонов? Смешно. И вагоны простаивали.
Ранним утром в кабинет председателя горисполкома вошли двое. Один был известный в городе художественный руководитель местного драмтеатра, второй был неизвестный молодой человек с известной физиономией.
– Мефистофелев, драматург, – представился молодой.
– Мы вот по какому вопросу, Иван Павлович, – обратился режиссёр к председателю, – Сербан Урзульевич Мефистофелев, наш драматург, предложил любопытную вещицу. В городе нехватка рабочей силы, вагоны простаивают, и Мефистофелев написал пьеску, хе-хе-хе, – «Эй ты, грузчик!».
Очень современная темка.
– Ну, играйте, мы посмотрим, – любезно заулыбался Иван Павлович. Мефистофелев явно производил впечатление своей бородкой. – Мы поддержим.
– Но тут идейка, Иван Павлович, реализм и только реализм, мы хотим и сыграть и разгрузить – так сказать, метод прямого реализма. Сыграть спектакль прямо на вокзале. Представляете, – глаза режиссёра заблестели по-мефистофелевски, – зрители располагаются на двух перронах. Соорудить места не трудно, в 7 часов после третьего гудка начинается спектакль. Оркестр, расположившийся в «Комнате матери и ребенка», начинает увертюру: «Как родная меня мать…».*
Освещение вокзала отличное, диспетчер дает зелёный свет, и на первый путь прибывает один из ваших неразгруженных составов, его ведёт нар. арт. СССР Р. Дыхалов. На вагонах расположились действующие лица.
– Пьеса остросюжетная, производственная, – сверкнув глазами, вставляет Мефистофелев.
– Да, – разгорается режиссёр, – начинается разгрузка. Артисты театра с песней композитора Слабоухова на мои слова – Мефистофелев, к пианино! – Режиссёр закатил глаза, и по кабинету разлилась задушевная:
Дрова, дрова, дрова, были и вы леса, и вот на бревне, смотри, наши слова любви.
Разгружают вагон. Плывут бревна. Конфликт назревает, когда передовая грузчица – Катя, арт. Дубовых, влюбляется в прогульщика Сеньку, арт. Трезвых. На фоне разгрузки идёт сцена около пивного ларька на перроне, где Сенька «распивает на троих».
– Ну это вы… – нахмурился Иван Павлович.
– Но в третьем действии, когда разгрузка подходит к концу, Сенька становится ударником, – вкрадчиво вставляет