бы хотелось перескочить через все пропасти и лестницы, играть с тобой в пинг-понг и любоваться твоими ногами, когда ты ими болтаешь, сидя на высоком табурете в баре…
Неужели ты не понимаешь, что я не чувствую этой проклятой разницы, не понимаешь, что я девятнадцать лет, со дня первой победы, ждал тебя… Нет, ты не понимаешь и не видишь меня, тебе девятнадцать лет.
Всё, уже поздно, мне пора уходить, завтра бой. И я выиграю, обязательно выиграю, раз уж я так безнадежно проиграл.
Двадцать золотых метров
После тяжёлой тренировки я сижу в углу зала и сматываю с рук бесконечные бинты. Тело налито усталостью, и мысли тянутся, как утомительные тренировочные раунды. Я пытаюсь вспомнить что-нибудь светлое, радостное…
За свою жизнь, боксёрскую и человеческую, я, как и каждый человек, прошёл по многим дорогам.
Были счастливые и трудные, были лёгкие и никчёмные…
И, конечно, из всех дорог я больше других помню дорогу славы, два десятка метров до пьедестала почёта, и листья, ладони-листья на ветвях человеческих рук, бьющихся от тысячеголосых криков восторга и ликования, и это было моё сегодня, длинное сегодня до завтра, до послезавтра на все далёкие завтра. Было тогда только счастливое, бесконечно счастливое сегодня.
Так думал я в тот день.
Он прошёл и стал вчерашним, а сегодня наступило тихое завтра, и совсем не «двадцать счастливых» метров ждут меня впереди. Но я всё-таки счастлив, потому что тяжёлый путь познаний и преодолений себя, мира, в котором я живу, дороже, чем золотые двадцать метров, которые там, в конце, ждут меня. Ждут.
После гонки
Больница – место опасное. Лежу в палате № 1. Голова у меня еле шевелится. Правая рука ещё туда-сюда, а левая, вместе со своей тёзкой – левой ногой, в гипсе и через блок в потолке гирями поддерживается.
Ко мне всеобщее внимания. Весь персонал собрался. Столик с едой прикатили. Ещё бы, человек пострадал на международной велогонке. Самым первым шёл в магазин. А они на меня налетели.
Медсестра говорит: «Больной, вот вам градусник». Я думаю, встряхнуть надо. Встряхнул рукой, а она у меня потная. Градусник отскочил и – сестре в ногу. Отвели её. Осколки выковыривать. Тут дядька в халате, здоровый, на борца похожий, говорит: «Что ж ты делаешь?» Я дернулся, хотел приподняться, сказать, что, мол, нечаянно. А гиря, которая ногу подтягивала, качнулась и дядьке по затылку. Тот на меня. Я ему яблоко. Он яблоком в сердцах замахнулся… и нечаянно главврачу в переносицу. Главврач пошатнулся, но устоял. Опёрся правой рукой и попал в суп на столике. Дёрнулся главврач, а миска полетела в санитара, он шёл первым и нёс носилки с настоящим гонщиком, с тем, который на меня раньше всех наехал. Бросил санитар носилки и схватился за ошпаренное место. Гонщик упал с носилок, очнулся, вскочил и как закричит: «Финиш, наша взяла!» – и бросился целовать ухо-горло-носа. Миловидная такая женщина. Поцеловал и, не знаю от чего, опять потерял сознание. Она его не удержала, и оба упали на дядьку, похожего на борца, а когда он упал, я проглядел.
После этого происшествия большинство больных пошло на поправку. Я теперь уже на костылях. Хожу в палату № 16.
Там лежат все, кто в тот день пострадал.
На стадионе
Администрация Центрального стадиона была в панике. Утром, в день открытия футбольного сезона, штанга футбольных ворот зацвела! Пустила незаметно корни и зацвела. Скандал! Цветочки! А что же будет осенью? Хорошо, если штанга – клён или тополь, а если она вишня или, ещё хуже, яблоня? «Килограмм антоновки в правом верхнем углу», – так что ли прикажете комментировать?
– Безобразие! – топал ногами самый главный администратор. – Мы ей покажем! Мы её на дрова пустим!
– Дурак ты, самый главный, – сказал ему знаменитый вратарь. Принёс лопату, осторожно выкопал штангу и увёз на грузовике к себе в сад. Теперь она спокойно цветёт там.
А самому главному вратарь после матча ещё сказал: «Ты что же это, забыл, сколько раз штанга выручала наша команду? Вот теперь пусть отдохнёт, когда-нибудь к каждому приходит весна, ты что же, думаешь, мы – металлические?»
Несколько слов о Ереване
Однажды в Ереван, когда с гор спустилась осень, улицы города стали коричнево-золотистыми, приехал клоун.
Не знаю, может быть, он влюбился в длинноногую смуглую девчонку, а может, это сказка…
Но правда, что он уехал с глазами, полными осенних дождей.
Горы
Выжженная солнцем долина в горах. Жёлто-серые скалы выше становятся фиолетовыми, искрящимися на солнце драгоценными вершинами.
Я и горы. Только горы и я.
Мудрые вечные горы, окружающие меня со всех сторон, закрывающие от остального мира, оставившие только голубую льдинку неба и флейту – ручей. Мудрые горы. Дают человеку звенящее одиночество, чтобы он понял: один он – никто…
Долина
Я живу в уютной долине Арарата. Долина эта, как чаша, края которой – горы.
Я живу в ладонях земли.
Я живу в израненных ладонях АБОВЯНА.[181]
Обыкновенное – необыкновенно
Весной Ручеёк выбился из-под горы и понёсся, журча, вниз по лужайке.
– Я самый-самый, – запел он, хотя что это такое, вовсе не знал. Ручеек был молод и мог стать любимым, тоже самым-самым. Перед ним был огромный лес, за которым – поле, потом опять лес и опять поле, деревни и города и много ещё чего удивительно красивого и чудного на земле, по которой так легко скакать, потому что она покатая, покатая…
А чтобы не погибнуть и добраться до прекрасного синего моря, нужно пробиваться через бурелом, выдерживать засуху, поить людей и животных, вертеть мельничные колёса, быть храбрым водопадом, сливаться с другими и идти к Морю…
– Нет, – подумал Ручеёк, – я самый необыкновенный!
И свернул к большой Реке. Он незаметно юркнул в неё и спокойно поплыл вместе с ней к Морю.
А она, широкая душа, даже и не заметила…
Она тащила корабли, давала свет, стерегла карасей и сомов от рыболовов и кошек. Да мало ли у неё было забот…
Так прошли весна, лето, наступил сентябрь, и Река разлилась – впереди показалось Море.
Тут Ручеек отскочил в сторону и зазвенел:
– Я самый необыкновенный: я пробился к Морю!
Но вдруг увидел, что таких «необыкновенных», которые прятались в Реке, очень много…
А все почести, мосты и набережные люди отдали Реке, которая делала обыкновенные нужные на земле дела. Обыкновенные.
И вообще, обыкновенное