моей работе, и теперь моя биография – это репризы, пантомимы, которые я делаю, сюжеты, которые я пишу для кино.
С того памятного дня к моим первым трём пантомимам прибавлялись всё новые и новые. Иногда удавалось придумать две или три сразу, а чаще проходили бесплодные недели, месяцы, пока наконец в тумане воображения, среди идей, которые годятся только для домашнего круга, удавалось найти что-то стоящее и вынести на сцену.
Так постепенно рождались пантомимы «Штангист», «Укротитель», «Человек-шлагбаум». Однажды после концерта, точнее одного из первых концертов, я был особенно радостно возбужден и импровизировал для актёров на закрытой сцене. Из этих импровизаций появились пантомимы «По дороге к тебе», «Сегодня у папы свидание».
Для меня, как для пантомимиста, самым важным всегда будет день 1 ноября 1963 года. (Обратите внимание, опять 1 ноября, и это не последний раз).
В этот день состоялся мой первый сольный концерт пантомимы «О смешном и грустном» в театре.
Как же это произошло – случайно? По-моему, нет!
Это была, если можно так сказать, закономерная случайность.
Окончив в 1959 году училище, я начал работать в цирке ковёрным клоуном, и хотя судьба меня бросала из города в город, с арены на арену, мелькали Оренбург, Астрахань, Саратов и навсегда оставались в памяти красавица Одесса, сказочный Краков и величественный Ленинград, я не забывал о пантомиме, и в каждом из этих городов состоялось по три-четыре вечера пантомимы.
В те же годы я наотрез отказался показывать по телевидению свои цирковые номера, так как считал и считаю, что сделанное и написанное для тринадцатиметрового манежа надо и исполнять там, а главное – лучше всего цирковые номера смотрятся на манеже.
Поэтому по телевидению я выступал и выступаю только со специальной программой (например, «Ревю», «Огонёк») или показываю пантомимы. Это привело к тому, что многие зрители знают меня только как мима. Думаю, это не страшно.
Постепенно такая работа привела к тому, что у меня скопилось примерно 23–24 пантомимы, и появилась мысль сделать сольный концерт. Когда всё уже было готово, я вынужден был уехать с цирком на гастроли в Чехословакию.
Моим товарищам по поездке и мне сразу пришлись по сердцу люди этой страны. Кому может не понравиться неистовый, просто армянский темперамент зрителей Кошиц? Я часами мог бродить по улицам Братиславы, и Дунай оказался не таким, как в песнях, хрестоматийным, – просто красивая шоколадная речка в обёртке зелёных берегов.
И наконец, первая встреча с Прагой.
Разве осмелюсь я хотя бы попробовать передать словами, какой это город! Нет, Прагу надо видеть, а увидев раз, нельзя не влюбиться. И, как все влюблённые, я, тоскуя от встречи к встрече, вглядываюсь в другие города, пытаясь найти в них черты моей печальной строгой Королевы, украшенной венцом Влтавы с колдовскими мостами, но всё бесполезно. Прага на свете единственная.
Трудно быть объективным, правильно оценивать свою работу за последние 3–4 года – для этого нужно время, расстояние. Видимо, поэтому я последние три года и ближайший год, на который строю планы, воспринимаю как один длинный сегодняшний день.
В этом длинном дне был международный конкурс клоунады. Счастливые минуты в театре на Забрадли и, позже, в 1966 году, в театре Иржи Волькера. Серьезная, настоящая творческая работа ещё раз в Московском цирке и многое другое в разных городах, на разных аренах и сценах в теле- и кинопавильонах. Были досадные и обидные неудачи, были падения, буквальные падения, после которых долгие дни разглядываешь белый потолок.
Но плохое забывается, а думая о будущем, мечтаешь сделать то, что ещё не успел.
Почему я, как и многие современные актёры, на арене, в театре и кино предпочитаю молчание? Это неправда. Разве пантомима молчаливое искусство?
Разве вы не слышите, как стонут руки Марселя Марсо, пытаясь разогнуть железные прутья бесчисленный клеток?
Вас не оглушает рёв толпы после каждого «поворота», «трюка», когда мим сражается впервые в жизни с быком во время корриды?
И вас не оглушает свист толпы, когда наш герой терпит неудачу?
Мир пантомимы полон звуков и красок. Вспомните весь в камнях и блёстках костюм укротителя из пантомимы «Укротитель тигров» или замасленную спецовку шофёра.
Разве нельзя не заметить безвкусный, аляповатый стиль гостиной в пантомиме «Её день рождения»?
Гремит и грохочет, смеётся и аплодирует, шумит вокзалами и поёт с эстрады, и тихо шепчет слова любви Огромный Мир, и миму ничего не стоит перенести нас из конца в конец, рассказать о большом и маленьком, трагическом и смешном.
Рассказывать о мире, где живут рядом Добро и Зло, о том, что человек обязательно победит злое начало в этом мире, в самом себе.
Как трудно быть комиком!
Это знают только сами комики. Жалуемся мы на это постоянно, но…
Однажды в одном из интервью мне, кажется, удалось сформулировать эту мысль: «Клоун – не профессия, это – мировоззрение». И уж коль вы так смотрите на мир, чем бы вы ни занимались, вы останетесь клоуном.
Мне всегда кажется, что клоунада или комическая пантомима, комический фильм сродни сказке, где может быть и очень страшно, но всё абсолютно серьёзно и всегда грустно, несмотря на счастливый конец, грустно, потому что кончается сказка.
Планы, планы, они роятся в мозгу, вытесняя один другой и рождая новые.
По-моему, сегодня происходит смешение жанров и не только жанров, но и разных по форме искусств.
Меня сегодня наряду с эксцентрикой, пластическим выражением комического сюжета, волнует цвет. Мне его не хватало на эстраде и в цирке. Свои киносценарии я пишу в «цвете», мне хочется «организовать» цвет, как это сделали Клод Лелюш и Жак Дени.
Мне кажется, огромные возможности и новые приключения ждут моих романтических и смешных героев в цветном мире. Это усилит контраст между трагическим и смешным, выплеснет и раскроет перед зрителем чистые, нежные краски их чувств. Цвет должен стать в комедии дополнительным компонентом, и хочется верить, что этот день не за горами.
Вечер… По своей давней привычке я иду пешком…
Куда? Может быть, меня ждёт пыльный павильон киностудии и ослепляющие «диги». Может быть, переполненная чаша цирка, на золотистом донышке которой так тяжело работать, а может быть, знакомая и таинственная сцена, медленно раздвигающийся занавес, обнажающий всё самое сокровенное, что есть у тебя на душе… Я не знаю.
Я знаю, что каждое утро я должен проводить за письменным столом, иначе придёшь пустым и тогда уж лучше не выходить из дома.
Осень… я иду по улицам большого города. Уже почти коричневый, мокрый кленовый лист мелькнул под фонарем