Если Павла Устинова, Флоранс Баумгартнер, Анна де ла Бом любили Ромена Гари всем сердцем, то Катрин Панколь, особа совсем юная, отнеслась к отношениям с писателем не так серьезно, чем больно его ранила. А вольная красавица Беатрис Клерк видела в своей связи с Гари лишь проявление дружеских чувств.
В конечном итоге любовницы Ромена Гари становились его преданными подругами, помогая справляться с болезнью Джин Сиберг. Каждый раз, когда Гари знакомился с женщиной, он искренне надеялся, что будет ее любить. Но в большинстве случаев отношения ему наскучивали, еще не успев приобрести более или менее четкие очертания, ведь всю любовь он уже получил от матери, как сам напишет в «Обещании на рассвете»:
Это вредно, когда тебя так сильно любят в сталь нежном, столь раннем возрасте. Приобретаешь дурную привычку. Начинаешь думать, что такая любовь есть еще где-то, что она может повториться. Веришь в это. Ищешь, надеешься, ждешь. Материнская любовь — это обещание, которое жизнь никогда не исполняет. Потам тебе всю жизнь приходится есть остывшее. Теперь, какая бы женщина тебя ни обнимала, ты воспринимаешь это лишь как сострадание. Неизменно возвращаешься поскулить на могилу матери. Конец, конец, всему конец. Шею тебе обвивают ласковые руки, нежные губы говорят тебе о любви, но тебя не обманешь. Ты слишком рано нашел этот источник, так что он уже успел иссякнуть. Когда тебя начинает мучить жажда, ты вновь бросаешься к месту, откуда текла живительная влага, но источника больше нет — остались одни миражи. Еще на рассвете ты подробно изучил любовь и сохранил конспект в тетрадке. Куда бы ты ни направлялся, ты несешь в себе эту отраву, постоянно сравнивая то, что было, с тем, что есть, и надеясь повторить уже пережитое.
На первой стадии романа Гари был искренен. Он, например, очень красиво ухаживал за очаровательной Анни Паскини, умолял ее переехать из Ниццы к нему в Париж, на рю дю Бак. Она переехала. В первый же день их совместной жизни он встал рано утром с постели и, покусывая сигару, проследовал к себе в кабинет со взглядом, устремленным в пространство. Это происходило в 1973 году, когда он должен был по контракту с издателем одновременно писать три книги: «Чародеи», «Ночь будет спокойной» и «Головы Стефани», за что ежемесячно получал аванс.
В те годы у него жил молодой польский актер Войтек Пшоняк с женой Барбарой. Войтек приехал играть в Нантер[95] в спектакле Петера Хандке «Неразумные люди находятся под угрозой исчезновения» в постановке Клода Режи. Чтобы получить эту роль, Войтек солгал, утверждая, что хорошо владеет французским, хотя сам еле-еле на нем говорил. Выучить текст с правильным произношением было для него подвигом, а каждая репетиция оборачивалась мукой, потому что Войтек плохо понимал указания режиссера. Приехав в Париж, супруги Пшоняк поселились в общежитии польской Академии наук на улице Лористон.
О том, что Пшоняк в Париже, Ромену Гари сообщил Станислав Гаевский. Гари без промедления пригласил Барбару и Войтека на ужин и спросил, чем может помочь. Они искали недорогую однокомнатную квартирку, потому что больше оставаться в этой ужасной гостинице с общей кухней было невозможно. Там даже прослушивались их телефонные разговоры. Несколько дней спустя Гари вновь позвал Пшоняков в гости и предложил остановиться у него.
Комнаты, которые раньше занимала Джин, теперь были свободны, потому что 12 марта 1972 года в Лас-Вегасе{657} она сочеталась законным браком с Деннисом Берри, всего через несколько дней после знакомства с ним в кафе «Кастель»{658}. Единственное неудобство заключалось в том, что у Евгении, на плечах которой лежало приготовление пищи и уборка, не было желания обслуживать еще и Пшоняков. Поэтому, чтобы не заставлять Барбару самой мыть посуду, Гари просил супругов нанять в прислугу подругу Евгении из Испании, которая как раз искала работу. Ромен Гари был рад тому, что Пшоняки поселились у него. Ему нравилось говорить по-польски, есть польские блюда, которые со знанием дела готовил Войтек. Поужинав, они долго беседовали перед сном, сидя у камина. Главным предметом разговора был Диего. «Я для него — еврейская мама. Он об этом не знает, но, когда он был помладше, я, прячась, шел за ним всякий раз, когда он отправлялся играть в теннис, потому что боялся, что с ним что-нибудь случится». Идя куда-нибудь вечером, Гари всегда предупреждал Пшоняков: «Не отвечайте на телефонные звонки или говорите, что меня нет, потому что я всем вру». Он признался им и в том, что мать никогда не говорила ему, будто бы он сын Ивана Мозжухина. Барбара и Войтек прожили у Ромена Гари пять месяцев, по прошествии которых вернулись домой в Польшу.
Деннис Берри, в которого Джин влюбилась с первого взгляда, был сыном американского режиссера Джона Берри, пострадавшего во времена «охоты на ведьм», объявленной сенатором Маккарти. Его имя было в черном списке Комиссии по антиамериканской деятельности. Потеряв право работать в США, Берри-старший был вынужден в 1950 году эмигрировать вместе в семьей во Францию.
Вскоре после возвращения в Париж Джин и Деннис переехали в просторную квартиру в доме, расположенном в глубине парка Ларошфуко.
85
Девятого декабря 1972 года в «Фигаро» было опубликовано открытое письмо Ромена Гари, адресованное его заклятому врагу Жану Шовелю, который как раз выпустил сборник стихов под названием «Из водных пучин» и второй том мемуаров с подзаголовком «Комментарии II». Наконец-то Гари смог как следует отомстить своему обидчику, из-за которого в 1955 году он впал в тяжелую депрессию. Ярый антисемит Поль Моран (именно ему главный редактор литературного приложения к «Фигаро» Жан-Франсуа Бриссон передал второй том мемуаров Шовеля на рецензию) в своем «Бесполезном дневнике» так комментирует текст Гари:
Говоря о патриотизме, иностранцы всегда перебарщивают: для них это слишком больная тема{659}.
В своем письме Гари не только резко критиковал книгу посла, но и не преминул разоблачить приспособленчество, предубежденность, даже непорядочность автора, который в свое время наложил вето на назначение Гари в Лондон. Он, Гари, верный сторонник де Голля и участник движения Сопротивления со дня его основания, принадлежит совсем к другому миру. В нем, как он любил говорить, нет ни капли французской крови, но он настоящий француз и в том, что касается отваги и патриотизма, может дать фору господину послу, который два года работал на вишистское правительство. Гари считал, что служит идеальной Франции, «мадонне с фресок, принцессе из легенд». Он питал глубокое уважение к Шарлю де Голлю, который принял его так, как это сделал бы всякий разумный человек, принадлежавший «Свободной Франции». Теперь Гари уже не был подчиненным Шовеля, а потому не боялся метать отравленные стрелы в него со всех сторон. Его мишенью стали и взгляды, и карьера, и — намеками, понятными лишь приближенным, — личная жизнь посла. Наконец Гари воспользовался этим случаем, чтобы выступить в защиту политики де Голля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});