Читать интересную книгу Родина - Анна Караваева

Тетя Настя смахнула скупые слезы. Соня тихонько плакала.

— Как встретились мы с Павлой Константиновной, так у нас с мамой жизнь совсем иная пошла, — вступила в рассказ Маня. — Никуда мы с мамой не поехали….

Тетя Настя и Маня, дополняя друг друга, начали рассказывать, что произошло в этой комнате два года назад.

Журавины должны были эвакуироваться на другой день после отъезда администрации завода. Их предупредили, что много вещей брать нельзя. Уложив все необходимое, мать и дочь озабоченно обсуждали, как быть с новой шубой, которую зимой справила себе тетя Настя. Последний год перед войной она подкопила деньжонок и сшила отличную шубу на лисьем меху, о которой давно мечтала. Шуба была крыта черным плюшем, широкий воротник из выдры мягко обнимал шею, и шествовала тетя Настя в своей новой шубе, дородная, цветущая, — «ну, королева да и только!» — как говорил Василий Петрович.

Из-за этой новой, праздничной шубы мать с дочерью даже поспорили. Маня предлагала взять что-нибудь одно: или шубу, или драповое пальто. Тетя Настя, возмущаясь ее непрактичностью, никак не хотела «за здорово живешь бросать дорогую вещь, честными трудами нажитую». Да и кто знает: может быть, в эвакуации, если трудно придется, можно будет эту шубу продать или обменять на продукты. И, решив взять шубу с собой, тетя Настя начала перекладывать вещи в чемодане, выкидывая лишнее. Обе были так взволнованы, что не услыхали, как кто-то негромко и настойчиво стучал в дверь.

— Кто там? — испугалась Маня.

Незнакомый женский голос что-то ответил ей. Дверь отворилась, и невысокая женщина в низко спущенной на лицо серой шали вошла в комнату, открыла лицо, и Журавины увидели Павлу Константиновну. Она была бледна, глаза сухо и строго блестели. Не замечая развороченных на полу чемоданов, Павла Константиновна сказала тихо и четко:

— Прошу вас, слушайте меня внимательно… По решению бюро горкома партии часть членов бюро, в том числе и я, остается в городе. Нам понадобится иметь несколько конспиративных квартир у верных людей. Настасья Васильевна, горком партии и лично я всегда считали вас верным человеком… и потому вам и еще кое-кому из наших беспартийных активистов я решила открыться, — вам морально будет легче помогать мне, когда вы будете знать, для чего это все делается. Настасья Васильевна, я знаю вас много лет, я учила вашу дочь и уверена, что вы не откажете мне.

— Конечно, конечно, Павла Константиновна, — просто ответила тетя Настя.

Павла Константиновна крепко сжала ее руку:

— Спасибо, родная. Я знала, что вы именно так ответите!

Маня растерянно кивнула на чемоданы, но тетя Настя молча метнула на нее грозный взгляд, и дочь осеклась, поняв, что никуда они не поедут.

В памяти тети Насти молниеносно пролетели двадцать четыре года ее жизни при советской власти. Четырнадцати лет, задолго еще до революции, поступила она подметальщицей на грязный железоделательный заводишко братьев Черкасовых. Только и имени у нее тогда было «Настька рыжая». И даже когда она двадцати семи лет вышла замуж за кузнеца Журавина, мастера и заводские вахтеры попрежнему звали ее «Настька рыжая» — так уж привыкли не считать ее за человека. Ей стоило больших трудов пробиться в цех, к станку. В цехе скоро полюбили ее и стали звать «тетя Настя». Испытав на себе, как тяжела обида, Настасья часто заступалась за людей. Ей кричали: «Бунтовщица!», «Рыжая лошадь!», но она не унималась и восставала «против несправедливости». Дважды ее выгоняли с завода. Шла русско-германская война, рабочих рук нехватало, да у «Настасьи-заступницы» нашлось так много защитников среди кузнецов, токарей и слесарей, что хозяевам пришлось принять ее обратно на завод.

После Октябрьской революции Настасью Журавину выбрали в рабочий комитет, стали звать Настасьей Васильевной и товарищем Журавиной. Бывшая «рыжая Настька» дивилась себе: откуда появилась у нее спокойная уверенность и сметливость, умение разбираться в сложных вопросах, сознание своего достоинства? Нет, конечно, она знала, откуда это все появилось: пробуждение всех ранее задавленных сил ее души связано было с тем, что она узнала и поняла, кто такие большевики и что они сделали и еще сделают для трудового народа.

Она все яснее понимала, что коммунисты стремятся воспитать на таких, как она, «подлинных представителей рабочего класса», как разъясняла ей Павла Константиновна. Учительница сразу стала помогать советской власти, а в начале двадцатых годов вступила в партию. Настасья Васильевна Журавина гордилась про себя, что знакома с такими людьми, как Павла Константиновна и другие коммунисты. У тети Насти вошло в привычку думать и говорить: надо в таком-то деле «посоветоваться с партией», «сказать партии», «обратиться к партии». Многие считали ее коммунисткой и удивлялись, узнав, что она беспартийная. У нее были свои причины, которые удерживали ее от вступления в партию, хотя она и мечтала об этом. Ее удручало сознание, что она «совсем необразованная», — нищее детство помешало ей окончить даже начальную школу. Одно дело — числиться в рядах беспартийного актива и дельно выступать на собраниях, но совсем другое дело — выступать как политический руководитель, «когда каждое твое слово идет в счет и особый вес имеет», как объясняла тетя Настя Павле Константиновне. И как она, Настасья Журавина, «сама неученая, других будет учить»? Нет, выскочкой она не была и не будет.

Она записалась на заочные курсы взрослых по подготовке за среднюю школу. Но ее самостоятельные занятия дома шли туго. Память была уже не та, да и мешали разные домашние неустройства. Болели дети, двое из них умерло, в последние годы жизни сильно болел муж: жестокий ревматизм, который в молодости негде было лечить, совершенно доконал его. Забота о семье целиком легла на плечи тети Насти.

«И швец, и жнец, и на дуде игрец», — шутила она.

Хотя она никому не жаловалась, временами ее охватывала такая усталость, что никакие занятия не шли на ум.

В конце тридцатых годов тетя Настя похоронила мужа, потом свою мать. Откуда бы ей взять сил, не помоги ей опять и опять партийные люди?

Когда в Кленовске был построен завод-гигант, тетю Настю одной из первых перевели туда. Она стала бригадиром, «учительницей новых поколений рабочего класса», как писала о ней заводская многотиражка. Прошло еще несколько месяцев, и однажды тетя Настя, онемев от изумления, прочла в газете о награждении ее орденом Трудового Красного Знамени за ее тридцатилетнюю работу у станка. Ее чествовали в заводском клубе. Она сидела в центре, за столом, покрытым пурпурной скатертью с золотой бахромой и пышными кистями. Когда после всех дружеских речей, обращенных к ней, тетя Настя поднялась на возвышение, устланное ковром, в груди у нее широко и горячо разлилась радость и благодарность ко всем этим людям, которые сделали для нее такой неожиданный праздник. Об этом она и сказала в своей короткой ответной речи: нет, не тогда она была молодой, когда забитой, угловатой девчонкой, пугливой, как мышь, пришла впервые на завод братьев Черкасовых (смех вспомнить, каким огромным он ей тогда показался!), а теперь молода она и полна свежих душевных и жизненных сил, которым, кажется, долго износу не будет!

Осенью тридцать восьмого года старший сын, Саша, окончив Энергетический институт, уехал в город Комсомольск. Весной сорок первого средний сын, Павлуша, окончил в Москве Архитектурный институт и сразу уехал на строительство.

— Ну, Манюшенька, — сказала однажды дочери тетя Настя, — подняла я вас всех, и ты среднюю школу нынче кончаешь, и я свою заботу наконец осилю, — вот теперь, чую, засяду я, как говорится, вплотную за науку… и, глядишь, к концу сорок первого года сдам я зачеты за десятилетку, и тогда, милая моя, не стыдно мне будет и в партию заявление подать!

Тете Насте помогал в ее занятиях инженер ее цеха, математик, помогал и заводской плановик, — ей трудно давалась математика и экономическая география, — помогала советом и Павла Константиновна.

— Везет тебе, мама, — шутила Маня, — все-то к тебе с дружбой да с добром!..

Потом пришел душный летний день, мертвенно-горький запах пожарищ и неверная, тревожная тишина перед надвигающейся бедой… Появление Павлы Константиновны, доверившей ей, беспартийной работнице, драгоценную тайну борьбы, до дна пронзило душу тети Насти.

«Теперь пришла мне пора за все прошлое добро спасибо сказать!» — решила про себя она. И все, что несколько минут назад заботило тетю Настю, вдруг показалось ей ничтожным и недостойным человека. Побагровев от стыда, она возмущенным голосом закричала на Маню:

— Ну с чего ты тут всякое барахло по всей комнате раскидала?..

…После того как мать и дочь Журавины удачно выполнили ряд поручений подпольного горкома партии по связи с партизанами, все прошлые сомнения тети Насти по поводу ее вступления в партию отпали.