— Ну, что ж, — усмехнулся Николай Петрович. — Как говорится: ваша взяла!
Тетя Настя громко и решительно заявила:
— Намаялся народ, душой изголодался. Предлагаю создать комиссию по набору рабочих!
— Настасья Васильевна Журавина, — быстро сказал Пластунов.
— Согласна. Василия Петровича Орлова предлагаю… Мы тут, как старожилы и бывшие партизаны, народ знаем.
Далее в комиссию вошли: Пластунов, Назарьев и Соколов.
— Вон здесь, недалечко, мы из кирпичей вроде стола соорудим… а на фундаменте сидеть можно, — заявил Петр Тимофеевич Сотников, а потом, хитро и ласково поведя кустистыми бровями, добавил: — Смотрите, люди уже в боевой готовности — ожидают!
— Председателем комиссии предлагаю товарища Пластунова, — заявил Назарьев.
Все согласились.
— Начнем, товарищи! — скомандовал Пластунов.
На заводском поле уже выстроилась длинная очередь. Как живая река, она огибала остатки каменных столбов, стен, лестниц, железных конструкций и уже говорливо шумела.
На одном конце кирпичного стола запись вели Соколов, Василий Петрович и Назарьев, а на другом — Пластунов и тетя Настя.
Оживленный говорок, взволнованные вздохи, быстро передающиеся по цепи слова, как теплый ветер, порхали над живой людской рекой.
— У кого все сохранено, того, смотрите, хвалят, поздравляют!
— Как хорошо, что у меня все, все сохранилось, товарищи: и трудовая книжка, и почетные мои свидетельства, и квитанции, когда я премиальные получал…
— Ох, беда, а у меня все при пожаре сгорело!
— Ничего, не горюй! Назарьев своих всех знает!
— Ты куда, бабушка? Тебе в такое время положено дома быть.
— А я, милые, не желаю, у меня важный наказ: сына записать… Больной он у меня, а документы его все со мной, сохранные!
— Не мешайте ей, — сейчас и у стариков душа молодеет!
— Дождались праздничка, дорогие граждане!
— Советские граждане, — это, брат, выше всех чинов на свете!
— Девушки, девушки! Вы уже записались?
— Уже, уже!
— Ну, ну, расскажите…
— Слушайте, товарищи, слушайте!
— «Мы, — говорим, — обе фрезеровщицы». А Пластунов говорит: «Фрезеровщицы — это хорошо, а только до того, как фрезера появятся, вам придется и камни таскать и бетон месить».
— Уж само собой разумеется!
— Господи, да все поднимем своими руками!
— Была бы с нами наша власть — и все, милые, пойдем!
— Василий Иваныч, здорово! Записался?
— Все в порядке!..
— То-то сияешь, как именинник!
— Что, брат, именинник… Будто вновь родился!
— Товарищи, не напирайте там сзади! Все дойдем!
Проходили еще и еще пожилые и молодые люди, худые, до времени поседевшие, плохо одетые, но у всех были довольные, радостно-задумчивые лица. Многие громко поздравляли друг друга, обнимались, некоторые женщины даже всплакнули от волнения.
Когда очередь дошла до Игоря Чувилева, он подтянул к столу Тамару Банникову и быстро сказал тете Насте:
— Вот ее… Тамару Банникову очень прошу записать. На заводе еще не работала, специальности не имеет… но мы возьмем ее к себе в бригаду…
— Что ты, что ты! — испуганно прошептала Тамара, но Чувилев строго поднял руку и повторил:
— Мы возьмем ее к себе в бригаду и сделаем из нее специалиста!
— Дело, Игорь! — одобрила тетя Настя и записала Тамару.
— Господи, что ты сделал? — жалобно сказала Тамара, когда оба отошли в сторону. — Что я смогу?..
— С нами ты сможешь все! — веско произнес Чувилев. — Вон там стоят все наши — Соня, Толя, Сергей, Игорь Семенов, Юля Шанина. Идем к ним!
…Когда Ольга Петровна Шанина в ответ на вопрос Соколова назвала свою фамилию, парторг Пластунов, с улыбкой кивнув в ее сторону, сказал:
— Это одна из славных стахановок нашего Лесогорского завода!
— Так, так, уральская слава! — довольно усмехнулся Соколов. — Специальность ваша, товарищ Шанина?
— Электросварщица.
— Ольга Петровна — участница первой на заводе женской бригады, так сказать одна из зачинательниц по освоению этой профессии женщинами, — опять добавил Пластунов.
Соколов уже пристальнее посмотрел на нее:
— А что вы сваривали?
— Корпуса танков.
— Отлично! Технический опыт военных лет и здесь сослужит вам хорошую службу. Верно?
— Да, я буду стараться, — радостно пообещала она, встретясь глазами с его ласковым взглядом.
— Отлично! — повторил полковник, подавая ей руку.
Ольга Петровна ощутила крепкое, горячее рукопожатие и, отойдя, оглянулась на Соколова. Он уже говорил с кем-то другим, но Ольге Петровне показалось, что так, как на нее, он больше ни на кого не смотрел.
«Все сделаю, все, что ему обещала!» — думала она, так и видя перед собой черные, яркие глаза Соколова. «Отлично!» В душе у нее все молодо пело от сознания, что она вместе с ним участвует в одном большом деле. Оно казалось ей необъятным, но совершенно выполнимым, и она была счастлива, что понимала это, — ведь именно за это он похвалил ее!
Холодноватый ветер дул Ольге Петровне в лицо, а щеки ее все пылали, и в груди было легко и тепло, как бывало когда-то давно, в детстве.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СЕМЕЙСТВО БАННИКОВЫХ
Чувилев, три его приятеля и Юля Шанина пошли к Банниковым. Тамара шагала несколько поодаль, явно стыдясь своего тряпья и жалкого вида.
Все шли с серьезными лицами, будто не замечая удрученной Тамары. Только Юля Шанина, в ужасе раскрывая хорошенькие глазки, временами поглядывала на понурую фигурку Тамары.
«Эх, идет-бредет, будто земля ее не держит! Вот тебе и будущая балерина!» — думал с жалостью и досадой Чувилев.
— Слушай, Тамара, — спокойно обратился он к девушке, ожидая, когда она поровняется с ним, — ваша Садовая улица уже должна быть близко?
— Да вот она, — пискнула Тамара, кивая на фанерную дощечку на шесте, на которой было написано от руки черной краской: «Садовая улица, дом № 1».
— Вообразим, что это дом, — морща нос, пробурчал Сережа и вдруг закашлялся, — Братцы мои, как дымом несет!.. Ф-фу-у!
— Это от нас… от нашего костра, — пояснила Тамара и быстро пошла вперед.
На пустыре, неподалеку от холма, лохматого от чертополоха, горел костер, а в середине его, на двух кирпичах, стоял закопченный котелок, в котором бурлила картошка. Долговязый белобрысый юноша, без шапки, в рваном ватнике, ломал о колено длинную обугленную жердь. У костра, низко согнувшись, будто под непомерной тяжестью, сидела на обрубке женщина в облезлой, когда-то плюшевой шубейке. Надсадно кашляя и плюясь во все стороны, женщина с беспомощным видом ворошила палкой дымно потрескивающий костер.
— Виталий! — жалобно крикнула женщина и, ткнув палкой в костер, громко заплакала. — Ну сделай же что-нибудь… костер еле горит!..
— Сейчас загорится, мама, — хриплым голосом сказал долговязый юноша, наклонился было, чтобы взять с земли топор, и тут увидел всех шестерых. Он неловко выпрямился, кивнул, пробормотал что-то, а его длинное лицо, выпачканное углем, мгновенно покрылось краской.
Высокий Сунцов первый подал ему руку и улыбнулся.
— Ты здорово вырос, Виталий.
— Да я весь грязный, — еще более смутился Виталий, пытаясь спрятать руку, но Сунцов с той же доброй улыбкой сильно и весело пожал его красную, в пупырышках, голую кисть.
Тамара подошла к женщине и сказала громко:
— Мама, вот все и пришли!
— Пришли?! — вскинулась мать и, сдернув с головы шаль, встала и шагнула навстречу.
— Мальчики… мальчики… вот… вот, как мы опять увиделись… — заговорила она тонким, срывающимся голосом. — Вот какие мы стали… погорельцы несчастные… В землянке живем… вон, видите?
И Банникова жилистой рукой указала на лохматый холм, который, как заметили сейчас пришедшие, оказался крышей землянки, — среди сухих стеблей чертополоха торчал, как гнилушка, измятый и ржавый отрезок железной трубы, два тусклые оконца тоскливо глядели на мир.
— Вот какое теперь у нас жилье! Вот! — кричала жалобным голосом Банникова. — Наш папа сам вырыл эту землянку, когда фашисты улицу разбомбили. Вырыли они с Виталием землянку… Наш папа сам стекла раздобыл, вставил, а потом сказал: «Вот и все, мои родные, вот и все, что я могу для вас сделать…» А потом и умер… умер, мой голубчик…
Маленькое, увядшее лицо ее, залитое слезами, судорожно дергалось, мутный взгляд блуждал, как у пьяной.
Банникова подняла к небу костлявые немытые руки, и растрепанная ее голова, бурая от седины, затряслась, как заводная.
— Зачем я живу на свете? Для чего живу, не знаю, — повторяла она, блуждая кругом глазами.
— Позвольте! — вдруг резко произнес Игорь-севастополец. — Если вы жить не желаете, тогда, значит, мы все напрасно пришли сюда!