Читать интересную книгу Родина - Анна Караваева

— Скажите пожалуйста! Хватит с нее Чувилева, который, я вижу, уже ведет свою линию…

— И правильно… честное слово, Толечка, правильно ведет!

— Скажите пожалуйста… Н-ну, послушаем, послушаем…

Сунцов, снисходительно улыбаясь, подошел ближе.

Чувилев действительно вел свою линию.

— Послушай, Тамара, мне помнится, что до войны ты была пионеркой?

— Да, была… Как раз перед войной, в июне сорок первого, наша вожатая мне сказала, что мне уже пора вступать в комсомол… Мне тогда шел шестнадцатый.

— А тебе хотелось вступить в комсомол?

— Да… но я думала тогда обо всем так легко… В пионерском отряде я почти не работала…

— Зачем же тогда ты была в отряде?

— Ну как «зачем»? Нравилось носить красный галстук… шелковый, блестящий, такой яркий…

— Не повторяй, пожалуйста, этих детских мыслей! Скажи, Тамара, а теперь хочется тебе быть в комсомоле?

— Хочется, Игорь!.. Сколько раз за эти ужасные два года вспоминались мне наши пионерские слеты, и я плакала целыми ночами… Вот, погоди, я немножко опомнюсь, Игорь…

— А по-моему, ты уже опомнилась. Как один из активистов комсомола, я имею право от его имени посоветовать тебе: мы примем тебя в наши комсомольские ряды, если ты покажешь себя сознательной девушкой, покажешь, что главная твоя забота — совершить дело, полезное для государства. Сколько лет твоему брату, Тамара?

— Будет скоро девятнадцать, — недоуменно и робко ответила девушка.

— А матери сколько лет?

— Маме? Сорок четвертый.

— Очень неплохо. У обоих рабочий возраст, оба не работают… Вот если ты вместе с собой приведешь их на завод, это и будет небольшое, но полезное дело и для них и для государства.

— Да ну-у? — поразилась Тамара, лицо ее даже побледнело от напряженной работы мысли. — Ты это серьезно, Игорь?

— Конечно, серьезно.

Тут Юля решила, что сейчас «самый удобный момент» подойти к Тамаре и заговорить с ней, «как девочка с девочкой».

— Игорь Чувилев и все мои товарищи тебе верно советуют, Тамара, — ласково сказала Юля и, слегка покраснев, добавила: — Очень еще важно для тебя, Тамара, верить, твердо верить…

— Верить? — переспросила Тамара.

— Ты должна верить, что поймешь все, чему мы тебя будем учить, что все у тебя выйдет хорошо. Будешь верить? — и Юля ободряюще улыбнулась Тамаре.

— Буду… конечно…

— Я по себе самой могу судить, Тамара. Когда мы в эвакуацию на Урал приехали вместе с тетей Олей, мы обе даже не знали, что такое завод. А потом люди нас научили… и у нас с тетей теперь хорошая специальность… и вот… видишь…

Юля расстегнула пальто и застенчиво показала Тамаре лацкан своего костюма.

— Видишь, меня медалью «За трудовую доблесть» наградили… Придет время, и ты такую же медаль получишь!

— Ну, что ты… — недоверчиво усмехнулась Тамара.

— Обязательно, я тебе говорю! — горячо уверяла Юля.

ГЛАВА ПЯТАЯ

О ЧЕМ НЕЛЬЗЯ ЗАБЫТЬ

Когда Соня вместе с матерью и дочерью Журавиными собрались домой, Павла Константиновна как-то незаметно исчезла, затерявшись в большой, оживленной толпе, которая уже расходилась в разные стороны.

— Почему же Павла Константиновна ушла от нас? — огорчилась Соня.

— Она всегда делает так, когда горе в ней прорвется, — ответила тетя Настя. — Тогда она старается отойти от компании, чтобы одной собраться с силами.

— С утешениями к ней не сунешься! — добавила Маня. — Так посмотрит, что…

— Как странно! — задумчиво сказала Соня. — Я все еще не могу привыкнуть к мысли, что видела сегодня Павлу Константиновну… ту, нашу, которую с детства все мы знали и любили.

Та, прежняя Павла Константиновна любила светлые платья, ходила быстрой, легкой походкой, звонко постукивая каблучками, смеялась сочным, грудным смехом — и как будто даже не старилась. В ее уютной квартире, в лучшем здании города — Доме специалистов часто собиралась молодежь: пели, играли на пианино, спорили о литературе, о театре, о музыке. Юра Кузовлев, единственный сын Павлы Константиновны, которого за начитанность прозвали «профессором», в течение четырех лет был председателем кружка «любителей советской литературы и искусства». Этот кружок собирался иногда в квартире Павлы Константиновны, — и что это были за вечера!..

— Так странно думать, что все это было только два года назад, — продолжала Соня. — Юра погиб на войне, вместо нашей милой Павлы Константиновны… вот эта… седая, высохшая… Как тяжело привыкать к тому, что стало неузнаваемым…

— Советской власти два года тут не было, вот тебе все и неузнаваемо стало, — сурово сказала тетя Настя. — Вот… разве узнаешь, что было на этом месте?

— Дом специалистов!.. — ахнула Соня. — Неужели это… тот самый?

— Тот самый.

Соня остановилась и невольно вздрогнула. Перед ней возвышался скелет длинного четырехэтажного дома, рассеченного многими щелями и провалами. На осыпавшихся кирпичах мохнатилась блеклая трава и торчали тонкие, как веревочки, деревца. В широкие глазницы окон лениво засматривало серое, готовое брызнуть дождем небо.

Этот самый большой и красивый в городе жилой дом был отстроен в начале осени сорокового года. Все завидовали счастливчикам, которые переселились в светлые квартиры, с ваннами, с центральным отоплением, с балконами на улицу.

Одной из первых переехала сюда Павла Константиновна Кузовлева; квартира ее была в первом этаже. В солнечный, теплый день стоило только чуть приоткрыть с улицы тюлевую занавеску и спросить: «Дома Павла Константиновна?» — как приветливый голос из глубины комнаты отвечал: «Дома, дома!»

Теперь в этом окне рос бурьян, а внутри высилась безобразная груда обломков и щебня, засыпанная землей.

— Ну, пошли, — спокойно сказала тетя Настя.

«Оказывается, можно изо дня в день видеть развалины родного города и быть спокойной!» — подумала Соня и тут же поделилась этой мыслью с тетей Настей и Маней.

— А тут, пожалуй, дивиться нечему, — тем же тоном ответила тетя Настя. — Ты спрашиваешь: откуда берется сила, чтобы спокойно смотреть на все это? Веру надо, милка, иметь в себя. Советская власть на месте — и, значит, все будет как надо: и завод будет, и город будет, и все мы как шли вперед, так и пойдем.

Они прошли еще несколько разрушенных, безлюдных кварталов.

— Вот она где, Павла Константиновна, уже куда-то едет, — сказала Маня.

Пересекая площадь, мчался на своей машине полковник Соколов, а рядом с ним сидела Павла Константиновна. Ветер развевал легкий ковыль ее седых волос, но бледные губы ее чему-то улыбались.

— Вот она уже опять в деле, — одобрила тетя Настя, проводив взглядом умчавшуюся машину. — Так же бывало и в черные дни: улыбнется, скажет тебе совсем простые слова — и на сердце станет хорошо. Опорой нам она была!

— Павла Константиновна — опора? — удивленно повторила Соня. — Но ведь она так неузнаваемо похудела, так ослабела, и нервы у нее…

— У нее — сила! — убежденно сказала тетя Настя. — Она в те страшные дни многим людям душевной опорой была… Вот мы и пришли! Входи, Сонечка, входи!

— Два года спустя тебе довелось у нас побывать, — сказала Маня, снимая с Сони пальто. — Вот как долго мы тебя в гости ждали, Сонечка!.. Ну, садись, садись.

Все в этом одноэтажном (две комнатки и кухня) домике стояло на прежних, давно обжитых местах. Те же в синюю полоску с малиново-желтыми букетами обои, которые Соня в детстве называла «ситцевыми», словно приветствовали ее приход, тот же старинный полужесткий диван с дубовой резьбой, крытый темно-зеленым бумажным репсом. Он выглядел таким же неизносимым, как и в годы детства, когда трое Челищевых и Маня играли на нем: то он был кораблем, то курьерским поездом, то берегом моря. И так же, как и прежде, кусты смородины и малины заглядывали в окна, а подальше, в огороде, пламенея коралловыми сережками, раскачивалась на ветру старая рябина. Все было, как прежде, только огненные волосы тети Насти продымило сединой, круглые щеки ее опали и морщины прорезали их.

На стене, над комодом, Соня увидела неизвестную ей большую фотографию: на темном фоне хвойного леса белый обелиск, а около него Павла Константиновна. На белой каменной доске у основания обелиска были выбиты черным строки:

«Здесь смертью храбрых погиб за родину Герой Советского Союза Юрий Петрович Кузовлев 18 июля 1943 года».

— Юра — Герой Советского Союза! Наш милый, славный Юра! — повторяла пораженно Соня, не отрывая глаз от белого обелиска.

— Десяти дней не дожил до освобождения Кленовска, голубчик наш! — скорбно сказала тетя Настя. — На этом месте был бой партизан с немцами. Весной, когда немцы — уже в который раз! — полезли было прочесывать наши кленовские леса, партизаны дали им такого жару, что гады фашистские уж больше носу не показывали. Но в том бою погиб Петр Петрович Савинов, командир отряда, первый секретарь горкома партии; Юра был его помощником по политчасти, партизаны потом и избрали Юру своим командиром… В первых числах июля стало нам известно, что немцы собираются опять угнать в неволю несколько сот человек. Наша связь известила об этом партизан. Вот Юра и дал бой в десяти километрах от города. Партизаны перебили без малого всю стражу, освободили наших людей… Юра в бою дважды был ранен, но продолжал стрелять и командовать до последнего вздоха… Потом кровь горлом хлынула… и все кончилось…