Читать интересную книгу Забайкальцы (роман в трех книгах) - Василий Балябин

— Убить бы его, гада ползучего. — Мишка посуровел лицом, насупился. — Кабы попал под горячую руку, несдобровать бы бандюге. А теперь-то и сердце отошло, да и приказ у нас — эдаких субчиков живыми в штаб доставлять. Придется гнать его в полк.

— Обожди, не торопись, — старик жестом руки приказал Мишке сесть, потеребил бороду. — Надо обмозговать хорошенько, одного тебя как можно отпустить с больной ногой. Посиди-ка здесь да за урядником-то присматривай, а я схожу посоветуюсь кое с кем из наших, дадим тебе кого-нибудь в помощь.

Хозяин куда-то ушел. Мишка сходил в кладовку, посмотрел па спящего Спирьку, вернувшись в дом, тоже прилег на скамью, положив под голову шинель. Хозяйка, дородная, розовощекая женщина лет сорока пяти, управившись со скотиной, теперь прибиралась в доме.

— До чего же худой человек урядник-то энтот, — рассказывала она Мишке, подметая пол березовым веником, — все перевернул кверху дном: и на избу слазил, и в подполье все шашкой истыкал, все чегой-то искал, интихрист проклятый.

— Ничего, тетенька. Мы ему все это припомним.

— Ладом его, беспутного. Плетей бы ему всыпали, да побольше, чтоб и впредь закаялся грабежами займоваться.

В это время в село вступил новый кавалерийский отряд.

По улицам уже разъезжали конники, тарахтели телеги, слышались людские голоса и даже блеяние овец. Три конника заехали в ограду Елгина.

Мишка в момент опоясался патронташем, надел шашку, защелкал затвором винтовки, на недоуменный взгляд только что пришедшего хозяина буркнул:

— Чума их знает, кто они такие, сходи-ка узнай, что за люди. В случае чего… живой не дамся…

Хозяин вышел в ограду, где вновь прибывшие уже спешились, привязали коней к пряслу. Опасливо поглядывая на увешанных оружием незнакомцев, старик подошел к ним ближе, поздоровавшись, спросил!

— Вы кто же такие будете?

— Свои, — за всех отозвался горбоносый осетин в черной черкеске с газырями и барашковой, несмотря на жару, шапке-кубанке с алым верхом, — перви конни отряд товарища Пережогина.

— Та-а-ак, — гладя бороду, протянул хозяин, — значить, супротив белых воюете. Ну-к что ж, проходите в избу.

Двое, переглянувшись между собою и ничего не ответив старику, отправились куда-то на улицу; в дом, следом за хозяином, пошел один осетин, легко, неслышно ступая ногами, обутыми в кавказские сапоги — без каблуков и на мягкой подошве.

Едва поднялись на крыльцо, как в кладовке заворочался проснувшийся Спирька.

— Отворите! — стуча кулаками в дверь, орал он хриплым с перепою голосом. — Отворите… а то и дверь вышибу вместе с колодами.

Из дома, опираясь на винтовку, вышел Мишка. Увидев его, осетин мгновенно преобразился, чуть пригнулся, приняв боевую позу, правую руку кинул на рукоять кинжала.

— Свой это, свой, красногвардеец, — поспешил успокоить осетина хозяин, хлопая по плечу Мишку, — он тут пленного караулит, семеновца, понял? Вот он, полюбуйся!

Хозяин выдернул из пробоя железную затычку, и на пороге кладовки появился заспанный, всклокоченный Спирька.

При виде человека в погонах, с урядницкими нашивками осетин изумленно вскинул бровями и вдруг, сорвав с плеча карабин, завопил визгливым голосом:

— Бели! Сименова! Кончать надо, стрелять будем!

— Но, но, ты, стрелок! — прикрикнул на него Мишка, загораживая собою Спирьку. — Я тебе дам стрелять, попробуй только, вместе с ним поволоку в штаб!

— Зачим штаб, не надо штаб! — сыпал скороговоркой осетин, размахивая карабином и хищно ощерив клыкастые, кипенно-белые зубы. — На двор тащим, резать будим, секим башка будим!

— Отстань! — загоревшись злостью, выкрикнул Мишка. — Сказано, не дам, и нечего тут над безоружным командовать. Расходился, самоуправщик. — И, повернувшись к побледневшему Спирьке, кивнул ему головой на дверь: — Заходи в дом.

Осетин, ругаясь по-своему, метнулся с крыльца, скрылся за воротами, а насмерть перепуганный Спирька, только очутившись в избе, обрел дар речи.

— Это что же оно такое? — вопрошал он, обращаясь к хозяину. — Куда я попал-то?

— К красным, голубчик, к красным, — притворно ласково пояснил хозяин.

— К красным? Это, значит, ты меня подвел… — И к Мишке, только что вошедшему в дом — Дружище, выручи, ради бога, ослободи. Ведь я же тебя вчерась не дал в обиду, пожалел.

— Да-а, пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. В плен-то кто меня забрал?

— Так это же по глупости. А потом-то, разве забыл, как я тебя в Заозерную хотел сопроводить, чтобы от смерти отвести.

— Знаю, зачем тебя в Заозерную потянуло.

— Слушай, я тебе часы золотые «Павел Буре» отдам, только отпусти или поручись, чтобы меня в вашу красногвардию взяли.

— Ешь садись, и в штаб пойдем.

— Что у меня есть в сумах добра, все возьми, только поручись.

— Ты что, купить меня хочешь, контра проклятая! — вспылил Мишка. — Хватит языком трепать, ботало осиновое.

После обеда Мишка повел Спирьку в штаб. Стараясь как можно дольше оттянуть время, Спирька шагал, еле двигая ногами, и, не умолкая ни на минуту, то униженно просил Мишку заступиться за него, то, смачно ругаясь, проклинал судьбину.

Мишка доставил арестованного в большой, под железной крышей дом и провел его в комнату, где сидели за выпивкой человек десять военных. На столе перед ними стояли графины, бутылки с водкой, кучки пшеничных калачей, а в жаровне и на тарелках курилось паром вареное мясо. В комнате накурено, шумно от звона посуды и пьяного говора. Трезвее всех сидел посреди стола седовласый, кудрявый старик с орлиным носом на худощавом лице и с гладко выбритым подбородком.

К великому удивлению Мишки, Спирька, увидев старика, сразу же преобразился.

— Товарищ Пережогин! — радостно воскликнул он и с рукой к старику — Здравствуйте, привет вам от Янкова.

Шум за столом призатих, головы всех повернулись на Спирьку, послышались голоса:

— Да это тот самый богач-то, помнишь?

— Каким тебя ветром?

— Давай сюда, дружина.

Старик, не выпуская Спирькиной руки, пристально посмотрел на него:

— Где же я тебя видел? Лицо знакомое, а не припомню.

— А в ресторане-то гуляли в Чите, веснусь. Янкова помнишь, пришли мы к вам ночью…

— А-а, — сдерживая улыбку, протянул Пережогин, — помню Янкова, где он теперь?

— Дивизией заворачивал, убили его под Верхнеудинском.

— Не слушай его, товарищ командир! — вскипел Мишка и, отстранив Спирьку рукой, загораживая его собою, заговорил с дрожью в голосе от все больше охватывающей его злости — Я вам арестованного привел, товарищ командир, а вы ручкаться с ним, уши развесили! Это же белобандит семеновский, контра, его, гада ползучего, судить надо, в расход вывести…

За столом зашумели гулеваны, загомонили все разом.

— Чего приперся! — орал один на Мишку.

— Арестовать его! — кричал второй.

— На распыл их обоих!

— Круши контру!

— Ты кто такой, откуда?

— Казак я, Второго Аргунского полка, красногвардеец! — стараясь перекрыть весь этот галдеж, крикнул Мишка, потрясая винтовкой. — Чего вы взъярились-то, не знавши дела. Он, этот тип, в плен забрал меня, раненого, и к белым палачам доставил, а сегодня я его арестовал и сюда приволок. А вы тут на меня же орете, не разобравшись с пьяных-то глаз.

— Тише! — Грохнув по столу кулаком, Пережогин вскочил на ноги и, перегибаясь через стол, вперил в Мишку злобный взгляд. — Чего плетешь, трезвенник! — закричал он, брызгая слюной и багровея от злости. — Сам-то заявился пьянее вина и несешь тут ахинею: то тебя арестовали, то ты арестовал. Ступай отсюда, проспись!

— Дайте объяснить-то.

— Нечего объяснять, ступай! Надо будет, вызову, разберемся.

— Разберетесь, по всему видать! — Голос Мишки дрожал, срывался на хрипоту от охватившей его ярости. Он еле сдержался, чтоб не разразиться свирепым матом, но, понимая, что спорить с этой компанией бесполезно, плюнул в их сторону и, накинув на плечо винтовку, вышел, прихрамывая.

— Сволочи, пропойцы проклятые, — ругался он по дороге к дому, — набралась тут сплошная контра, бандит на бандите.

Первое, что увидел Мишка, выйдя в улицу, был рослый детина в казачьей фуражке и с золотистым чубом, тянувший за рога бороздившего ногами эргена[77]. А на помощь детине уже спешил другой, из соседней ограды, с обнаженной шашкой в руке. В другом месте двое обдирали только что зарезанного барана, а в третьем свежеснятая овчина уже висела на заборе. Тут же две собаки дрались из-за бараньей головы. И повсюду в оградах сельчан горели костры, из домов в открытые окна доносились пьяные голоса, песни и ругань вперемежку со смехом. Яркий костер полыхал и в ограде старика Елгина. Над огнем, подвешенный на трехногий таган, кипел ведерный котел, полнехонький крупных кусков баранины. У костра сидели трое — уже знакомый Мишке осетин и двое русских, на земле около них валялась пустая бутылка. Русские о чем-то горячо спорили, осетин, положив на березовое полено кусок мяса, резал его кинжалом на мелкие ломтики и нанизывал на винтовочный шомпол, намереваясь приготовить себе шашлык.