Читать интересную книгу Забайкальцы (роман в трех книгах) - Василий Балябин

А часом позднее Спирька докладывал своему командиру Тирбаху о ночных происшествиях, как всегда привирая, преувеличивая свои заслуги.

Есаул только что встал с постели, сидел за столом в незастегнутом френче. Щуря от солнечного света заспанные, припухшие глаза, он растирал левой рукой голую грудь, зевал. Оживился есаул лишь после того, как Спирька сообщил о взятом в плен красногвардейце и положил на стол отобранный у пленника пакет.

— Ага! — Тирбах пробежал глазами адрес на пакете. — Хорошо. Так говоришь, красных целый взвод был?

— Так точно, господин есаул! Тридцать человек их было! — не моргнув глазом, соврал Спирька и продолжал расписывать дальше — Как залпанули мы по ним из засады, сшибли двоих — у них сразу же паника. Я вижу, дело такое — командую своим: «По коням! Шашки вон, в атаку!» Ну и взяли их в работу: восьмерых изрубили в капусту, остальные наубег, только тем и спаслись, что кони у нас притомились. Из моих тоже полегло четверо, ну а их-то втрое больше.

— Молодец, Былков! К награде тебя представлю.

— Рад стараться, господин есаул! — гаркнул Спирька, еле сдерживая заклокотавшую в груди его радость. — Пленного куда прикажете?

— Веди его сюда.

Когда Спирька вышел, есаул разорвал конверт, извлек из него отпечатанный на машинке лист — приказ по фронту, подписанный командующим Сергеем Лазо. Прочтя первые строчки, есаул насупился, и чем дальше он читал, тем больше хмурился, и было отчего. В первом пункте приказа Лазо объявлял благодарность командиру пехотного полка Павлу Журавлеву за то, что им был окружен и полностью уничтожен гарнизон белых в селе Ключевском. В приказе подробно перечислялось, сколько орудий, пулеметов и боеприпасов было захвачено в ключевском бою красными пехотинцами.

Во втором пункте приказа говорилось о том, что восточное направление фронта упраздняется и все войска, отряды Красной гвардии входят в непосредственное подчинение командующему Забайкальским фронтом Лазо.

Спирька ввел пленника, сам стал позади него около дверей с обнаженной шашкой в руке. Пленником оказался Мишка Ушаков. Он был без фуражки, на плечах его выцветшей на солнце гимнастерки темнели полосы от споротых погон. Он шел, опираясь на березовую палку, припадая на левую ногу. Голенище сапога на ноге распорото, и видно, что она ниже колена забинтована полотенцем.

Есаул хмуро, исподлобья оглядел пленника, спросил:

— Фамилия? Из казаков?

Михаил, не глядя на офицера, буркнул:

— Ушаков, Заозерной станицы, казак.

— Большевик?

— Нет, не большевик.

— Так за каким же чертом тебя в красные-то понесло?

— Станица, в которой жил я последнее время, вся пошла за красных, а я что же, хуже других?

— С-сукин сын, прохвост, — злобясь, сквозь зубы процедил Тирбах, — изменник… подлюга!..

У Михаила чуть дрогнул подбородок, гневно сузились глаза, когда он, вскинув голову, глянул на Тирбаха.

— Полегче на поворотах-то, господин есаул. Ежели будешь лаяться, ни единого слова от меня не добьешься.

— Да я т-тебя, сучье вымя, повесить прикажу на воротах!

— Вешай! — блеснув глазами, воскликнул Мишка зазвеневшим от злости голосом. — Вешай, гад! Тебе это дело привычное, успевай, пока самому не навели решку!

— Каков подлец?!

С изумлением глядя на пленника, Тирбах откинулся на спинку стула, гнев его пошел на убыль, на лице медленно гасли багровые пятна. Поняв, что Ушакова на испуг не возьмешь, есаул переменил тон, заговорил мягче:

— Не струсил ведь! Ну, счастье твое, что характер у меня такой: уважаю смелых, а то бы каюк тебе. Ну ладно, раз такое дело, не буду вешать и даже прикажу отпустить тебя на все четыре стороны, если расскажешь мне все начистоту, понял?

— Понять-то понял, — пожал плечами Мишка, — да ведь я рядовой, чего я могу знать?

— Какого полка?

— Второго Аргунского.

— Где он теперь?

— Вчера был в Манкечурской станице.

— Сколько человек в полку?

— Откуда мне знать? В своей-то сотне путем не знаю.

— Слушай, Ушаков, тебе что, жизнь надоела?

— Нет, не надоела еще.

— Так чего ж ты дурака валяешь, незнайкой прикидываешься? Отвечай толком: кто у вас на этом направлении Главарем был, Аксенов?

— Так точно, Аксенов.

— Убили его под Мациевской?

— Нет, ранили Гаврилу Николаевича, в госпиталь увезли.

— Та-ак, какие части в Манкечуре находятся?

— Не знаю.

— Ты горячих шомполов не пробовал еще, Ушаков, нет? Так вот: сегодня ты их попробуешь. Ребята у меня мастера на такие штучки. Как всыпят десятка три раскаленных докрасна да солью раны посыплют, так мертвый заговорит. Учти это и не вынуждай меня на такие дела. Понял?

— Понял.

— Даю тебе два часа на размышление. Отведи его, Былков, накорми там, все как следует, и через два часа ко мне. Да, человека три с шомполами пришли, на случай несговорчивости.

— Слушаюсь! — Спирька козырнул есаулу и, дернув пленника за рукав, посторонился, пропустил его вперед.

Несмотря на жаркий день, на улицах поселка многолюдно, всюду, куда ни глянь, видны белогвардейцы в японских, песочного цвета, мундирах. Одни копошатся в оградах около расседланных коней, другие, обвешанные оружием, расхаживают по улице, человек пятнадцать сидят в тени пятистенного дома, играют в карты.

Опираясь на палку, Мишка бережно передвигал раненую ногу, морщился от боли. Рядом шагал Спирька. Он не торопил пленника и даже разговаривал с ним. Заинтересовало Спирьку то, что Ушаков из Заозерной станицы, которая, об этом Спирька знал и раньше, славилась золотыми приисками. Он допытывался у пленника, работают ли прииски теперь, много ли там добывают золота и далеко ли до них отсюда.

Спирька привел красногвардейца к себе на квартиру, приказал хозяйке накормить его, покровительственно советовал Мишке:

— Ты на допросах-то не запирайся. Расскажи, что знаешь, и всего делов. Будешь кочевряжиться — запорет Тирбах до смерти, верно говорю. А правильно отвечать будешь — отпустит, ей-богу, отпустит. А я тебе коня приготовлю, и в ночь махнем на прииска. Ты меня только до приисков проводи и можешь отправляться домой, а я один исправлю все, что мне надо.

Не пришлось Спирьке вести Мишку на допрос к Тирбаху. Едва успели пообедать, как в селе поднялась суматоха, за окном трескуче хлопнул выстрел…

— Тревога! — Спирька метнулся к окну, откуда видно было, как по улице забегали конные и пешие белогвардейцы, в ту же минуту опрометью выскочил на крыльцо, заорал на своих — Седловка! Живо-о!

Мишка на минуту остался в избе без охраны. Хозяин, оглянувшись на дверь, успел сказать ему: «Дотянуть бы до ночи, выручу» — и смолк: в дверях появился Спирька.

— Куда я тебя теперь, в гроб твою… в печенки! — заорал он на Мишку. — Хозяин, открывай амбар, живо!

Хозяин, вмиг поняв, в чем дело, отложил в сторону хомут, соскочил, загремев ключами, потянул с ленивки потник-подседельник и рваную шубейку, вышел. По пятам за ним Спирька торопил прихрамывающего пленника:

— Шевелись живее! Ползешь, как мокрая вша по гашнику!

Пропустив Мишку в новый, под тесовой крышей амбар, хозяин кинул ему подседельник и шубенку, закрыл дверь на замок, ключ положил в карман.

Спирька сказал что-то по-монгольски скуластому, узкоглазому харчену и, уже сидя на коне, подозвал к себе хозяина:

— Этот останется здесь часовым, передай ему ключ. Да смотри у меня: если пленный сбежит или еще что такое, своей головой за него ответишь. Понял? То-то!

Глава XVII

К вечеру семеновцы снова вернулись в Черный Яр, потеряв день в напрасной подготовке к обороне. Подвели их разведчики, принявшие табун скота за колонны красной пехоты. Красных кавалеристов-разведчиков семеновцы приняли за передовые дозоры и, полагая, что главные силы их где-то на подходе, спешились, принялись рыть окопы, ложементы, устанавливать пулеметы.

Красные разведчики, было их два взвода, заняли небольшую сопку напротив, растянувшись цепью по гребню ее, продержались там около часа, изредка постреливая, и, очевидно выяснив все, что надо было, скрылись.

Только к вечеру белые командиры поняли, что тревога оказалась ложной. Был отдан приказ сниматься с позиций, и на закате солнца голодные, злые от неудачного выезда семеновцы прибыли в поселок.

— В гроб их, в печенки, в селезенки, с эдакой разведкой, — зло матюгался Спирька, появляясь в ограде старовера. Увидев возле поленницы дров хозяина, Спирька остановил коня, спросил:

— Живой пленник-то?

— Чего ему сделается, — ответил хозяин, — сидит в амбаре, можешь удостовериться.

— То-то. Прикажи старухе ужин нам приготовить. Да поживее там, ну! А коням овса мешка два нагреби, живо!

Хозяин воткнул в чурку топор, не торопясь пошел в дом, а Спирька, продолжая ругаться, набросился на своих подчиненных, на одного из них замахнулся нагайкой, но тот ловко увернулся, нырнув под шею коню.