Но не остановили эти слова Александра Борисовича, Сашу, ладу её ненаглядного. Распахнул он двери, и ровно с гравюры немецкой предстала перед ним дева в белом наряде непорочности жемчугами изукрашенная, и перед нею на коленях кавалер, видать, в чувствах своих признающийся. И по всему ясно, что чувства эти взаимны, поскольку она ему руку для лобзанья протянула, а другою рукой по волосам его гладит. А в деве той узнал, конечно, князь Черкасский красу свою ненаглядную, солнышко своё ясное, о которой три года он думал-мечтал в чужедальней сторонке.
Ничего не сказал молодой князюшка. Шевельнул широким плечом, повёл чёрным глазом и вышел молча. И дверь за собой прикрыл. Горше всего Марии эта дверь прикрытая показалась. Лучше б он той дверью хлопнул или закричал, или ещё что…
Руку у царевича выдернула, из кабинета выскочила – и к себе в комнату, теперь уж и грозный батюшка ей страшен не был.
Пелагея сидела у окна – поближе к свету – пришивала кружевную тесьму к подолу сорочки. Подняла голову в повойнике, улыбнулась безмятежно. Как-то странно было видеть спокойное лицо после сегодняшней круговерти. Мария подбежала к ней, осторожно вынула из её рук шитьё и забралась к мамушке на колени, обняла за шею, уткнулась в мягкое плечо. Пахло от кормилицы тем же домашним и уютным, будто и не приезжали они в этот проклятый Петербург, и стоит открыть глаза – увидишь разноцветные московские окошки и няню Ирину с ковшом ягодного квасу…
– Что ты, доча? Покачать тебя? Маленькой ты любила у меня на коленках-то посидеть и Фёдора не пускала – кричала: «моя мамушка, не замай».
Слышно было по голосу, что Пелагея улыбается, её рука ласково гладила свернувшуюся клубочком Марию.
– Там-то кончилось? Или ты раньше ушла?
Мария вздохнула, возвращаясь к сегодняшнему, встала. Ох, и зачем она сюда приехала!
– Пелагеюшка, сходи голубушка, поищи Наталью Павловну, а как найдёшь, попроси сюда придти. Если она с гостями, пусть лакей её потихоньку вызовет.
– Ну сейчас, схожу. Да ты что заполошилась? Стряслось что?
– Поторопись, голубушка.
Наташа пришла быстро. Глаза у неё были, как чайные блюдечки, и встревожены так, что Мария заранее испугалась.
– Ой, девонька! Ну и обернулось всё! Что теперь будет?!
– Да говори же скорей.
– Василий с Александром вернулись. А с ними… государь!
У Марии, видать, беспокойства на лице не отразилось. И Наталья, прибавив тревожности в лице и в голосе, сказала:
– Всё открылось!
Мария опять осталась спокойной.
– Ну всё, понимаешь? Что царевич руки твоей просил, и что батюшка князю Борису отказал, а царевичу обещал, что венчанье, не спросясь царя, готовить начали.
Мария села и облегчённо вздохнула. Всё, кончился морок этот, наваждение бесовское. Свободна! Ох, как хорошо!
– Да ты что улыбаешься? Государь знаешь, как разошёлся! Даже на Васю моего кричит. Александр пропал куда-то, не могут найти – хоть бы он царя успокоил.
Её прервал громкий голос царя и его размашистые тяжёлые шаги.
– Ой, сюда идут, мамочки!
Дверь распахнулась от сильного удара и стукнулась о простенок. Первым в неё шагнул Пётр, сзади, толкаясь, грудились остальные.
– Ага, вот она, улыбается. Что, довольна? Завидного жениха подцепила! И уж наряд белый надела. Торопишься?
Мария молчала, лихорадочно прикидывая, как ответить, чтобы смягчить гнев Петра – ведь наказать он мог нешуточно. Хорошо, если ссылка, а может и казнить отца и брата как изменников.
– Что молчишь, глаза синие вылупила? Думаешь, рожей вышла, так всё тебе простится?
Мария присела в поклоне, незаметно крестообразно пошевелила щепотью и, набрав воздуху, сказала по-немецки:
– Герр Питер, пусть вам говорят, что угодно, но ни семья моя, ни я сама никогда не предприняли бы ничего без вашего соизволения.
У Петра округлился и без того маленький рот. Он засмеялся глазами и с любопытством оглядел её.
– Отколь по-немецки изъясняться умеешь?
– Немку из Слободы батюшка держал.
– А по-французски можешь?
Она ему по-французски ответила:
– Французскому языку нас с братом математик мсье Жюль учил.
У Петра заблестели глаза. Он оглянулся на стоявших сзади и раскатисто захохотал.
– Ай да князь Борис! Не токмо сынов – девку и ту выучил! Ну, а ещё что знаешь, девица многомудрая?
Мария, минутно поколебавшись – не переборщить бы – всё же решилась:
– Лекарское дело, государь, от мейнхеера Кольпа, – это она по-голландски сказала.
Царь даже поперхнулся.
– Ну-у! Так тебе не замуж, тебе на государеву службу надо.
Обернулся назад:
– А, Борис Алексеич?
Борис Алексеевич с посветлевшим лицом – пронесло, кажись – кланялся.
– Порода такая, до ученья жадная, государь. В девке вот и то проявилась.
– Хм, ну ладно, пойдём в кабинет к тебе, поговорим. Да скажи водки подать и яблок мочёных.
Царь последний раз усмехнулся Марии и пошагал прочь на длинных ногах. Все за ним. Меньшиков задержался, быстро сказал:
– Умна, княжна!
И батюшка кивнул ей ласково.
Закрылась дверь за толпой, а у Марии будто вся сила из тела враз ушла – как стояла, так и села прямо на пол.
Прибежавшая вскоре Наталья рассказала, что государь хоть и сердит, и пеняет батюшке за самовольство, но гроза минула.
– А Меньшиков-то каков! Нет, ты вообрази, в главных заводилах был, а теперь представляется, что не знал ничего. Ну и гусь!
Наталья чуть вздохнула.
– Не бывать тебе, Маша, царицей. А ты что не весела? Али уж милым жених этот стал?
– Что ты, что ты, «милым», скажешь тоже. Ты Сашу не видала ли?
– Он с Васей вместе взошёл, а потом пропал куда-то. Придёт, куда ему деваться.
Мария вздохнула и бессильно уронила руки. Попросила:
– Распусти мне шнуровку. Снять всё это надо. Смурно мне на душе, Наташа, на волю хочется. Давай кататься поедем?
– Кататься? Так ведь темно уже, спать надо, а не кататься. А вот завтра к Воробьёвым звали. Не ассамблея, а так, вроде гадать собираются. Ой, ты прямо на ногах еле держишься. Знамо, такое сегодня вынесла. А ты смелая – с царём-то как говорила. У меня бы от испугу и язык бы во рту не пошевелился. Пойду, Пелагею кликну, пусть уложит тебя.
Утром Саши за столом не было. Хотя, может, и не из-за неё, подумалось Марии, отца и Василия тоже не было. Говорили, войны с турком не миновать, так дел армейских много. Наталья всё утро об этой войне говорила, заранее горевала об отъезде мужа.
Весь день бродила Мария по дому как неприкаянная, выглядывая с лестницы на каждого вошедшего – Саши не было. После обеда приехал Василий, сказал, что вновь отправляет их государь по делам снабжения армии. Александр сразу поехал, а его, Василия, отпустили на часок – с женой проститься. Повздыхала Мария, а сказать и нечего. Не с кем, видать, Саше прощаться после вчерашнего. А она-то всю ночь планы строила, как им к отцу с разговором этим подступиться. И так тяжело ей стало, будто больна. Ни в какие гости ехать не хотелось.