не первая наша вылазка, поэтому тривиальные фразы иссякали мгновенно, и мы вновь становились самими собой.
–Я не голодна. Но, если хочешь, можем зайти.
–Нет, нет, всё нормально. Эй, Свен?
–Мм?
–Что с тобой?
–Ничего, всё в порядке.
–Ты где сейчас была?
–Что? Где? В смысле?
–Да что с тобой? – рассмеялся Йон. – Неужели отдел инновационных технологий запатентовал перемещения сознания в пространстве и времени, а я не в курсе?
–Что за глупости, – улыбнулась я в ответ. – Уж и задуматься человеку нельзя. Идём! А то голова уже раскалывается от этого гомона.
…
–Где же твой белый халат?
–Халат? – переспросил он, не оборачиваясь.
–Ну, помнишь, ты в нём расхаживал по холмам возле Тиморской деревни.
Мы уже почти поднялись на холм, у подножия которого примостилась Изумрудная деревня. С его высоты было видно, как дым из труб маленьких домиков прошивал стежками голубой атлас неба, а со стороны Лугового болота наползало сивое марево вечернего тумана. Я родилась здесь, я прожила на равнинах Перфундере всю свою жизнь, но и теперь не могу перестать любоваться спокойной красотой Тиморских холмов.
–Я думала, люди твоей профессии всегда выбираются на свои научные изыскания при параде. Разве нет?
–Только для вида.
–Кто ж будет наблюдать за вами на пленере? Вертолётный патруль или квадра-контролёр?
–Я, по-твоему, кто? Профессор высшего ранга?
Свен пожала плечами.
–Откуда мне знать, кто ты. У такого молчуна, как ты, и половину не выведаешь.
–Идём! – Йон вдруг схватил меня за запястье и потащил вниз по склону холма. – Мы почти пришли. Сейчас проберёмся через лианы и будем на месте! – одухотворённо добавил он.
Было весьма опрометчиво произносить слово «сейчас» прямо перед тем, как нырнуть в липкие лиановые заросли, где мы застряли на добрых сорок минут. Срастаясь с болотами, очевидно, под влиянием кислоты, эти странные растения становились прозрачными и словно светящимися изнутри мертвенно-бледным голубым сиянием. Однако на твёрдой почве они деревенели, тонкие серые стволы тянулись призрачным частоколом, разбрасывая в стороны холодные ветки-щупальца. Лианы были верным признаком того, что где-то близко должно быть болото. И вот, когда я уже собиралась окликнуть Йона, прокладывающего путь впереди сквозь заросли растений, солнечный свет неожиданно перестал преломляться, проходя через лианы, и ударил в глаза ясным вечерним лучиком. Я затаила дыхания, глядя на открывшуюся панораму, и только спустя несколько минут смогла произнести:
–Господи, Йон, как ты нашёл эту красоту?
–Нравится? – он довольно улыбнулся. – Пару дней назад был на плантациях и случайно забрёл сюда. Люди не любят гулять по Тиморским холмам: пытался затащить сюда двоих товарищей, но они решили пойти на обед в деревню. А я пошёл один и наткнулся вот на это чудо.
Мы решили назвать его Коэлум, что означает Небо, ведь маленькое болотце сияло лазурно-голубым цветом, ярче самого неба в полдень! Матовая гладь, как грозди мелких сапфиров, колыхалась на ветру, временами вздрагивая мелкой рябью. И будто сама вода произрастила и сгубила тонкие стволы почерневших от кислоты и времени деревьев, теперь равнодушно взирающих остатками ветвей в лазурь неба из родной болотной заводи, ставшей им теперь могилой…
–Оно кислотное?
–Сама ведь видишь.
–Угу, – кивнула я, – Пресных таких не бывает. Удивительно, и как я раньше на него не наткнулась…
–Возможно, раньше его и не было, – тихо произнес Йон.
–Как это?
–Снимем пробу?
–С ума сошёл? Вам ведь разрешили прикасаться лишь к тем болотам, что перед этим обследовал дрон, – возмутилась я, теперь уже со знанием дела. Йон ещё при первом походе к болоту рассказал мне все нехитрые заповеди химика с Перфундере, чтобы успокоить мои нервы.
–Забудь, – от отмахнулся от моих занудных предупреждений, склонившись над рюкзаком. – А какие-то две недели назад ты не была такой осторожной. Сидела себе на корне Развариуса и болтала ногами в кислотной водице.
–Я надеюсь, ты не серьёзно? Знаешь, как жутко было, когда ты в первый раз полез к болотам. Я думала, кислота сейчас взорвёт твои треклятые колбочки и выжжет тебе глаза.
–Пытаешься напугать меня?
–Даже если и так…
–Сдавайся, я пойду до конца.
–Очень смешно, солдат. Дай мне вторую пару перчаток.
–Ээ, нет, ты туда не пойдёшь.
–Ещё как пойду. У нас с тобой договор, я твой напарник, так что будь добр, не бубни. Гони перчатки, пока я тебя сама туда не скинула.
–С тобой сегодня творятся странные вещи, Сванвейг, – обескураженно заявил Йон, протягивая мне перчатки. Я была так встревожена, что не могла отреагировать даже на свои дурацкие шуточки.
Я молила себя не закрывать глаза и не поддаваться животному страху, который жил в сердцах жителей Перфундере, но вопреки здравому смыслу не могла не бояться за Йона, который в этот момент навис над поверхностью воды, опрометчиво близко… Он вынул из-за пазухи колбу, прихватил её металлическими щипцами и, едва дыша, почти горизонтально опустил к поверхности воды. Всё. Сейчас раздастся шипение, высококонцентрированная кислота – а, судя по цвету воды, именно она скопилась в этом болоте – брызнет прямо в лицо и нанесёт непоправимые раны на его правильные черты, выжжет глаза, навсегда лишив его способности видеть. Не знаю, откуда взялось это волнение, ведь мы с Йоном уже ходили к кислотным болотам, и всё проходило хорошо. Почему же сейчас что-то должно быть иначе?
Я не люблю драматизировать, как бы смешно это сейчас ни звучало. Я вообще по странной природе своей не люблю всякую поэзию, предпочитая понятные для меня вещи и не ступая за черту эфемерности. Однако конструкция характера никогда не мешала любить болота. Любить – широкое понятие. Любить – значит испытываться не только какое-то эмоциональное волнение, но и в каких-то случаях восхищение, благоговение или просто привязанность, подобную любви к чему-то близкому, родному – тихое и спокойное чувство. Однако, любуясь переливами кислотной воды, я никогда не забывала, что передо мной. То была не нежно-зелёная карлинская травка, щекочущая уши, когда ты лежишь и смотришь в небо, и не колышущиеся деревья, взмахивающие своими мохнатыми лапами в ритм биению сердца планеты. Под плёнкой, разделяющей воздух и воду, жила другая жизнь. Неодушевлённая, также, как трава и деревья, но не столь дружелюбная, точно шепчущая предупреждение о своей неприкосновенности. Мы, жители Перфундере, никогда не переступали черту. Там, за ограждением, я стояла и смотрела, как бурлит жизнь в болоте, как бьётся его сердце, но никогда не осмеливалась потревожить благородного зверя, прикоснуться к нему. А вот Йон не испугался.
Молчи, говорила я себе. Если он дёрнется, будет только хуже. Не ровен час, его