— Давай-давай! — орали они. — Воровал — так отвечай!
Суки!
Эх, нож бы сейчас!
Меня охватила такая злость, что в глазах всё стало красным. Губы растянулись в сумасшедшей ухмылке. Так скалится крыса, которую загнали в угол.
Убийства хотите?
Я замычал и, пригнувшись, рванул навстречу кузнецу. Он не ожидал этого — думал, что я до последнего стану от него бегать. Огромный кулак чиркнул меня по макушке. Я прорвался вплотную к Акиму, по-кошачьи запрыгнул на него, обхватил руками и ногами. Откинулся назад и ударил головой в лицо, разбивая толстые красные губы. Потом ещё раз и ещё.
Что-то хрустнуло под моим лбом — то ли зубы, то ли нос.
Аким взревел:
— Ах, ты, блядь!
Стиснул меня ручищами, выдавливая воздух из лёгких. Всё, Немой, теперь хрен вырвешься! Теперь — до конца!
Я отпустил толстую шею Акима и резко хлопнул ладонями по маленьким волосатым ушам. Его хватка ослабла, кузнец покачнулся. Левой рукой я цепко обхватил его за шею, а большой палец правой воткнул в налитый кровью безумный глаз.
Аким ревел, мотал башкой и беспорядочно молотил меня огромными кулаками. В голове звенело, каждый удар выбивал искры из глаз. Но я из последних сил цеплялся за него и упрямо вдавливал мягкое глазное яблоко всё глубже и глубже в тупой мозг.
Неипический удар по башке вышиб из меня остатки сознания. Я чувствовал, как медленно разжимается моя рука, стиснувшая мощную шею. Но скорее всего, это уже был глюк.
«Жаль, не добил» — мелькнуло в мозгу, и я провалился в темноту.
Сознание вернулось от того, что меня со всей дури херакнули спиной обо что-то твёрдое. Я едва сдержался, чтобы не замычать.
— Тише ты! — прошипел кто-то над моей головой. — Не убей парня!
— Туда ему и дорога, выблядку! Дай время — и Сытина вслед за ним отправим! — густым басом ответил второй и засмеялся.
— Заткнись, блядь! — в первом голосе слышался испуг. — Разорался на всю улицу! Открывай замок!
Я попытался открыть глаза. Больно и ни хера не видно! Только красная пелена, а в ней качаются мутные тени.
Что-то звонко щёлкнуло и заскрипело. Меня подняли и враскачку потащили вниз по ступенькам.
— Зверёныш! Ни хера не весит, а Акима чуть к богам не отправил. Будет теперь в Заречной кривой кузнец.
Значит, кузнец жив. Это херово! Не сумел ты отомстить, Немой! Ну, ничего.
— Иваново семя! Отец его таким же зверем был. Не щадил ни своих, ни чужих. Довмонт обрадуется, что мы Иванова сына поймали.
Отец? Что они знают про отца?
Я снова приоткрыл один глаз — тот, который меньше болел. Мутное пятно качнулось и превратилось в мужика в смешной валяной шапке и чёрной жилетке. Испуганное лицо в пушистой русой бородке, по счастью, смотрело не на меня.
Ну, сука, я тебя запомнил!
— Куда его? — снова спросил густой бас.
— Вон в углу свободное кольцо! К нему привяжем.
Меня снова опустили на пол. Рывком выдернули рогожу, на которой несли.
— Посади его.
Меня ухватили за плечи, потянули. Потом больно заломили руки за спину и стянули кисти верёвкой. Только не стонать, Немой!
— Не заорал бы, когда очнётся! — озабоченно сказал этот, в валяной шапке.
— Не заорёт, — уверенно ответил бас.
Грязная рука принялась пихать мне в рот какую-то тряпку. Рука пахла навозом и, почему-то, мёдом.
Да мне по херу, пусть хоть райским киселём пахнет! Я изо всех сил вцепился зубами в толстые грязные пальцы.
— А-а-а, сука! — заорал укушенный. Хотел отдёрнуть руку, но я только крепче сжал зубы. Тогда он другой рукой въипал мне по голове. Раз, потом другой. Я разжал зубы и сделал вид, что вырубился.
Мужик вскочил на ноги и принялся пинать меня ногами по рёбрам.
— Убью выродка! — орал он.
Но второй повис у него плечах.
— Брось! Довмонта рассердить хочешь?!
— Он мне чуть пальцы не отгрыз, сука!
— А на хрена ты ему пальцы в рот пихал? Убьёшь парня — Довмонт в тебя змею поселит. Этого хочешь?
Удары прекратились. Мужик в жилетке присел передо мной на корточки, взял за подбородок.
— Эй, парень!
Я не открывал глаз. На хер с ними общаться!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тогда он быстро и ловко впихнул-таки тряпку мне в рот и туго перетянул голову, чтобы я не мог вытолкнуть кляп языком. Поднялся, кряхтя.
— Идём! Доложим Довмонту!
Глава 8: Крест и молния
Хлопнула дверь. Я немного посидел, приходя в себя, и принялся разлеплять глаза.
В голове гудело, губы и язык пересохли. Проклятая тряпка впитала все остатки слюны, и теперь грубая ткань, словно наждак, обдирала слизистую оболочку рта.
Правый глаз открылся нормально, а левый — ни хрена. Скула под ним саднила, бровь тоже пульсировала болью.
Но и одним глазом я прекрасно увидел, что сижу в углу длинного тёмного помещения с кирпичными стенами. В одной из стен была дверь, к ней вели истёртые каменные ступеньки.
Подвал, что ли?
Откуда-то слева и сверху падала слабая полоска света, перекрещенная тенями. Я запрокинул голову и увидел под самым потолком небольшое полукруглое окошко. Судя по тени, оно было заделано решёткой.
Я обвёл взглядом подвал и увидел, что кроме меня здесь держат ещё троих. Двух мужиков и девку.
Девку я сразу узнал по фотке в зеркальце Михея. Это была Глашка — курчавая, симпатичная и темноглазая. Только сейчас она не улыбалась. Но это и понятно. Я, бля, тоже в улыбке не цвету. К тому же, рот у неё был заткнут кляпом.
Увидев, что я пошевелился, девка пристально уставилась на меня.
Слева от Глашки, вытянув толстые короткие ноги, сидел невысокий лысый человечек. Он был одет в длинную, ниже колен рубаху, подпоясанную верёвкой. Штанов под рубахой не просматривалось, зато на нём были кожаные сапоги, которые смешно смотрелись на пухлых голых ногах. На полной груди, поверх рубахи, висел большой медный крест.
Священник? В груди почему-то шевельнулся страх.
Человечек старательно дышал носом, поднимая глаза к кирпичному своду потолка. Во рту его тоже был кляп.
Третий человек сидел в дальнем углу. Его лицо скрывала тень, я видел только вытянутые босые ноги с грязными ступнями и оборванные края штанин.
Завёрнутые за спину руки начали болеть. Особенно доставалось плечам. Я подёргал руками, но они были крепко к чему-то привязаны.
Ну да, эти гады говорили про кольцо! Наверняка к нему и привязали.
Но я не отчаивался. У меня в запасе был коронный трюк с превращением в кота.
Ну, давай, Немой! Сейчас самое время превращаться!
Немой внутри испуганно покачал головой. Эй, что за хрень, братишка?!
Пля, он боится священника! Парень, ты идиот, что ли? Святоше сейчас не до твоих магических способностей. Он с нами в одном подвале. И наверняка не ждёт ничего хорошего от тех, кто его похитил.
Я уговаривал Немого, словно испуганного ребёнка. Но чем больше я говорил — тем сильнее он сжимался, отчаянно тряся головой.
Да чтоб тебя! Делать нечего — буду вышибать страх страхом.
Ты помнишь, как тебе сломали ногу, Немой? Долго гнались, пока ты не поскользнулся и не упал. А потом окружили и стали бить ногами. Самый здоровый с радостным криком прыгнул сверху и сломал тебе голень. Помнишь, как она хрустнула? Как было больно и страшно? Как ты сначала кричал, а потом горло сдавило? И ты мог только мычать, жалко и бессильно.
Он помнил. В животе похолодело от животного ужаса. Но я продолжал давить.
Очень скоро сюда придут, Немой! И снова будут тебя бить. А ты связан, ты даже уползти не можешь. Будешь мотать башкой и мычать, пока не убьют.
Это сработало. Сработало, бля! В голове звонко щёлкнуло. Я почувствовал, как ослабевшие верёвки свалились с лап и прыгнул! Ударился мохнатой грудью о дверь, вцепился когтями и повис, тихо рыча от ужаса.
Блядь, Немой, успокойся!
В кошачьем состоянии его страх становился намного острее. Я едва мог с ним справиться. А вот соображал куда хуже, чем в человеческом облике. Мне хотелось выть и царапать дверь, пока она не откроется, и меня не выпустят из этого душного подвала на улицу.