Но ничего необычного парень не видел. Лес, как лес. Пчёлы, как пчёлы.
— Мёд, как мёд, — передразнил его Сытин. — Ладно, Ильюха! Молодец, что за отцовский дом вступился, не струсил. Марья! Князь у тебя покупает дом. Вот, держи!
Сытин протянул женщине две золотые монеты.
— Лошадь и телега тоже теперь ваши. Тем более что в телегу ваше барахло погружено. Поезжайте сейчас в Лопухинку, утра не ждите. Михей вас проводит. С ним ничего не бойтесь. Идём, Немой!
Мы с Сытиным вышли на улицу. Пленники так и сидели на траве возле бревенчатой стены дома. Рядом, настежь распахнув щербатый рот, лежал труп убитого Сытиным мужика. Баба уже перестала выть и только вытирала слёзы кулаком. Над ними, подперев могучим плечом стену, возвышался Степан.
— Ну что, хозяйственные вы мои! Не понравилось вам, значит, что чужое добро без присмотра лежит? — спросил у них Сытин.
— Какое же оно чужое? — с ненавистью спросил Сытина мужик постарше. — Это моего сына добро! Машка, стерва, отравила его! Я до князя дойду!
— Дойдёшь, непременно, — зло засмеялся Сытин. — Деньги за дом принесёшь. Две золотые монеты, и пять серебряных. И только попробуй за неделю не отдать.
— На кой хрен мне этот дом? — заорал мужик.
— А я откуда знаю? — равнодушно пожал плечами Сытин. — Хочешь — сожги, а хочешь — музей устрой.
Мы поглядели, как гружёная телега выезжает со двора. Рядом с ней верхом ехал Михей. Он что-то весело рассказывал Ильюхе. Пацан уже улыбался, одной рукой держась за побитую щёку, а в другой сжимая вожжи.
— Слушай, Немой, — спросил Сытин, — и на кой хер мы с тобой в такую даль пёрлись, на ночь глядя? Ведь не узнали же ничего.
* * *
Я проснулся в настоящей кровати. За приоткрытым окном на разные лады верещала какая-то скандальная птица. Похоже, она воображала себя не в рот ипенной певицей. А может, ей просто наступили на хвост.
Я сел, спустил ноги на пол и потянулся. Охрененно-то как!
Птица испугалась, громко вякнула напоследок и улетела. Закачалась опустевшая ветка яблони. Я почувствовал, что улыбаюсь до ушей.
Потом я увидел, что на стуле лежит чистая одежда и заулыбался ещё больше. Вскочил с кровати и мигом натянул на себя штаны и рубаху. А это что? Охренеть! Сапоги!
Мягкие кожаные сапоги были на пару размеров великоваты. Но я разорвал свою старую рубаху и намотал на ноги портянки.
Зашибись, бля! Как же я по обуви соскучился!
Я притопнул каблуками. Да, таким сапогом в башку зарядишь — мало не покажется!
Ну что, Немой? Жизнь-то налаживается, а?
Я распахнул окно.
Двухэтажный кирпичный дом Сытина со всех сторон окружал небольшой двор. Позади дома двор был засажен яблонями и смородиной. Со стороны фасада — это я запомнил вчера — был только газон. Через него от ворот до входной двери вела мощёная камнем дорожка.
Окно моей комнаты выходило на заднюю сторону фасада. Сквозь густые яблоневые ветки я увидел выкрашенный белой краской дощатый забор, а за ним — вымощенную брёвнами улицу. Вдоль улицы были разбросаны двухэтажные дома — бревенчатые и кирпичные.
На другой стороне улицы стоял человек. Он внимательно смотрел на окна Сытинского дома. Встретившись со мной взглядом, человек отвёл глаза и торопливо пошёл по улице. Выглядело это так, словно он случайно остановился напротив дома.
Ага, так я и поверил! Хер тебе по всей морде!
Я высунул башку в окно и постарался, как следует, разглядеть этого грёбаного шпиона. Но запомнил только черную жилетку, надетую поверх серой рубахи и смешную войлочную шапку на голове.
Я закрыл окно и вышел из комнаты. Стукнул в дверь комнаты Сытина, но никто не отозвался. Я поднажал — дверь была заперта. Где его черти носят с утра пораньше?
Я пожал плечами и по деревянной лестнице спустился вниз. Насколько я смог запомнить, внизу были столовая и кухня. А кухня — это такое место, где можно найти что-нибудь пожрать.
Посреди столовой стоял здоровенный внушающий стол, покрытый серой льняной скатертью. На скатерти лежала записка.
«Ушёл в библиотеку. Вернусь к обеду. Захочешь пожрать — спроси у бабули».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я оглянулся, но никакой бабули не обнаружил. Зато через окно увидел во дворе турник и деревянные брусья.
Ага!
Что, Немой, проверим — на что ты годишься?
Я толкнул тяжёлую входную дверь и выбежал во двор. Первым делом повис на перекладине. Раз, два, три…
Я смог подтянуться только пять раз. Сколько ни дёргался, раскачиваясь и колотя ногами — больше не получилось. Да, слабовато!
Соскочил на землю, принял упор лёжа и начал отжиматься. На четвёртом десятке руки задрожали. Я через силу толкнулся ещё два раза и упал грудью на сырую холодную траву.
Да уж, бля! На брусьях мне пока делать нечего. Тут, минимум, полгода себя в форму приводить. Хорошо, хоть тело мне досталось тощее и жилистое. Херня, прорвёмся!
— Что-то дохловат ты, как я погляжу! Плохо жрал, что ли? — насмешливо сказал надо мной чей-то голос. Он напоминал голос Сытина, но звучал старше, в нём слышались дребезжащие нотки.
Я вскочил с травы и оглянулся. Рядом никого не было.
Э, что за херня?!
Над самым ухом раздался довольный кудахтающий смех.
— Перепугался, милок? Эвон, как ты башкой-то крутишь!
Я быстро отпрыгнул в сторону и резко выбросил кулак в воздух.
Смех стал громче.
— Скачешь, чисто как обезьяна! Я в Индии на этих обезьян насмотрелся в молодости. Слушай, а ты ногами драться умеешь?
Я выбросил ногу вперёд, целясь в направлении голоса, и чуть не шлёпнулся на траву.
— Ничего так, — одобрительно сказал голос, смещаясь влево. — Техника слабовата, но это мы поправим. Я Ваську сколько раз пытался научить — ни фига не вышло. Тут показывать надо, словами не объяснишь. А как я покажу?
Голос всё время двигался вокруг меня, стараясь зайти за спину. Я, сжав кулаки, поворачивался вслед за ним.
Да что это за херня-то такая, бля?!
В какой-то момент я увидел лёгкое движение воздуха и ткнул туда кулаком. Но опять ничего не почувствовал.
— Ты чего переполошился-то? — спросил голос. — Васька тебе ничего не сказал, что ли?
Ни хрена он мне не сказал, ваш Васька! Опять пошутить решил!
— Прадед я его, Михаил Василич, — сказал голос и замолчал.
Прадед? Охереть!
Ну, и что мне теперь делать?
— Ты чего молчишь? Охренел? — строго спросил голос.
Угадал прадед!
— Тебя-то как зовут? Или вежливости не учили в детстве?
Ну, вот, начинается!
Я повернулся лицом к голосу и замычал, показывая руками на рот.
— Немой, что ли? А Васька нас не предупредил, стервец! Ну, я ему устрою, как вернётся!
Вас? То есть, этот прадед тут ещё и не один?
Я вспомнил, что в записке говорилось про какую-то бабулю.
— Ладно, Немой, не грусти! — сказал прадед. — Я баньку натопил. Любишь в бане париться?
Да хер его знает, если честно!
Но на всякий случай я закивал.
— Ну, вот, — одобрительно сказал прадед. — Давай, двигай за дом. Баня там.
За углом дома, и правда, стояла низенькая баня с высокой трубой. Дверь приглашающе открылась.
— Давай, раздевайся! Я тебя попарю, — сказал голос. И добавил с грустью:
— Сам-то я жара не чувствую.
Я стащил сапоги, скинул одежду и сложил её на лавке. Помедлил и нырнул в маленькое, жарко натопленное помещение.
Ух и жарища!
— Лезь на полок! Сейчас пару поддам!
Я увидел, как деревянный ковшик взмыл в воздух и нырнул в таз с горячей водой, в которой запаривался веник. А затем вода из ковшика сама собой выплеснулась на раскалённые камни.
Баню заволокло душистым паром. Накатила такая волна жара, что я чуть не спрыгнул с полка!
В клубах пара я увидел переливающуюся прозрачную фигуру. Она взяла из таза мокрый берёзовый веник и встряхнула. Во все стороны полетели горячие брызги.
— Ложись, парить буду!
Веник легко прошёлся над моей спиной, захлопал по лопаткам и пояснице. Потом начал хлестать всё сильнее и сильнее, обдавая жаром! Спина зудела и ныла. Горячий сухой пар обжигал кожу.