Похоже, я стараюсь объяснить вам, как получилось, что Генри оказался в моей квартире.
Я думаю, что одной из причин, по которым я занималась сексом со столь немногими мужчинами, является вот какая: мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять: мужчины спрашивают всего лишь один раз. Собственно говоря, они даже не спрашивают. Они пытаются. Мужчины пытаются всего один раз. Вот почему Холли Хантер была так расстроена, когда застряла в доме Альберта Брукса и не смогла заняться любовью с Уильямом Хертом, после того как он подержался за ее левую грудь перед памятником Джефферсону. Она знала, что другого шанса у нее может и не быть. И она была права — другой случай ей так и не представился, потому что вмешался сюжет. Какая-то часть меня сознавала, что если я не рискну отправиться с Генри ко мне домой в первый же вечер, то между нами никогда ничего не случится. Окно возможности захлопнется навсегда. Поэтому, когда Генри проводил меня домой и спросил, не может ли он подняться, чтобы взглянуть на мою квартиру, я сказала «да».
Когда мы поднялись ко мне, я пошла в кухню, чтобы приготовить нам выпить, и услышала, как Генри заглянул во вторую комнату.
— Пиво подойдет? — спросила я из-за двери.
— Отлично, — отозвался Генри.
— Хорошо.
— Вы играете в гольф? — спросил он.
— Нет. А вы?
— Немного.
Генри материализовался в дверях кухни. Он прислонился к косяку, скрестил руки на груди и посмотрел на меня.
— У вас случайно нет брата, который играет в гольф и который, конечно случайно, хранит свои клюшки в вашей прихожей?
— Нет, — ответила я.
— Мне начинает казаться, что мне вовсе не нужно было здесь появляться.
— Почему нет?
— Когда он ушел, неделю назад?
Неужели это было так очевидно?
— Больше, — сказала я.
— Ни один мужчина, который играет в гольф так часто, что хранит свои клюшки в прихожей, не расстанется с ними больше чем на неделю.
— Он ушел не очень давно, но все кончилось гораздо раньше.
— Ага.
— Вы все время говорите «ага».
— Это дает мне время подумать, — сказал Генри.
— И что вы думаете?
— Просто размышляю, когда вы напишете о нем, о нас…
— Я еще не знаю, стану ли вообще писать обо всем этом.
— Думаю, что вот «об этом» вы как раз и напишете.
— Я собираюсь писать о китайских ресторанчиках и тирамису.
— Знаете, мне кажется, что вы не станете писать об этом, пока не убедитесь, что все действительно кончено.
Я ничего не ответила.
— Это означает, что вы еще не уверены, что между вами все закончилось, — сказал Генри. — А это означает, что мне лучше уйти.
— Я не уверена, что уйти — это лучше, — хрипло сказала я. В ту же секунду, как слова слетели с губ, я пожалела о них. Может быть, он искал подходящий предлог, чтобы откланяться, и я только что сделала это невозможным. Может быть, я блокировала ему запасный выход. — Хотя… Если хотите, можете уходить, — сказала я, а потом, охваченная паникой — боясь, что он может подумать, что я хочу, чтобы он ушел, я постаралась исправить положение, — но из-за него не стоит уходить, в общем, вы понимаете, что я хочу сказать.
Ну, ладно, ребята: я говорю вот о чем. Если вы не занимались сексом в возрасте, скажем, между шестнадцатью и двадцатью двумя, мне кажется, вы лишили себя чего-то очень важного. Есть масса чертовски важных вещей, которым я никогда не научусь, например, как перейти от многозначительного взгляда за тирамису в постель, не унижая себя при этом. Иногда мне кажется, что существует целый мир знаков и сигналов, и, может быть, даже тайных рукопожатий, с которым я совершенно не знакома. И это тогда, когда остальная часть человечества только и занята тем, что обменивается взглядами поверх питьевых фонтанчиков и в очередях в кассу в супермаркетах, решая, хотят ли они заняться сексом. И если да, то хотят они просто хорошо провести время или к тому же думают о том, к чему это приведет. А я просто иду себе мимо, ничего не замечая.
К счастью, Генри спас меня. Он поставил свое пиво на кухонный столик, приподнял ладонями мое лицо и поцеловал меня. Здорово, между прочим, поцеловал и сказал:
— Что вы хотите, чтобы я сделал?
— Я думаю, вам следует остаться, — сказала я.
— Хорошо.
— Вот так.
— Вот так.
Мы перешли к дивану. Дело сдвинулось с мертвой точки. Когда стало совершенно очевидно, к чему все приведет, я ощутила нечто вроде приближающейся паники. Я сделала единственное, что смогла придумать, а именно: извинилась и заперлась в ванной комнате.
Закрыв дверь, я уселась на край ванны. Мне неловко говорить вам, о чем я в тот момент думала. Ну, ладно, скажу. Я думала: «А что, если я разрыдаюсь после всего?» Потом пришла еще более тревожная мысль: «А что, если я разрыдаюсь во время этого?» И хотя меня можно обвинить в том, что у меня чрезмерно богатое воображение, разрыдаться мне бы не составило ни малейшего труда. Я не просто собиралась заниматься сексом с мужчиной, в которого даже не была влюблена, но и к тому же до сих пор любила другого. В прошлом я никогда не совершала ничего даже отдаленно похожего, и, насколько я себя знала, моя нервная система совершенно определенно могла не вынести этого. Могли перегореть предохранители. Кроме всего прочего, за прошедшие семь дней я столько плакала в этой постели, что у меня мог развиться некий рефлекс по Павлову на простыни. Может, нам стоит заняться этим на полу, подумала я. Да, на полу. На секунду мне стало лучше, а потом я вдруг сообразила, что, вполне вероятно, Генри уже лежит в постели — насколько по-взрослому мы себя иногда ведем? — и, если так, то мне ни за что не заставить его вылезти оттуда и перебраться на пол, не представ умалишенной в его глазах. Все эти мысли заставили меня вспомнить, когда я последний раз занималась сексом на полу, с Томом, естественно, и было это много-много месяцев тому назад в моей старой квартире. Я вспомнила, как открыла глаза в процессе, надо мной оказалась нижняя часть кухонной столешницы (да, это был секс на полу в кухне), и я заметила, что кто-то прилепил к ней кусок зеленой жевательной резинки. А потом я сообразила, что раздумываю над тем, кто бы это мог сделать, вместо того чтобы думать о том, что происходит сейчас, когда, сексуально выражаясь, Том занимается со мной любовью. Сообразила и почувствовала себя совершенно подавленной. На следующий день я рассказала обо всем Бонни, и она уверила меня, что все это ерунда, что она иногда обнаруживает, что мысленно собирает коробки с ленчем для своих детей, занимаясь сексом со своим мужем Ларри, что только привело меня в еще более подавленное расположение духа. Теперь, сидя на краю ванны много месяцев спустя, я поняла: то, что мы занимались сексом на полу в кухне, вероятно, было попыткой Тома вдохнуть немного страсти в наши отношения, а я лежала там, раздумывая о жевательной резинке.