— Нам всем будет не хватать Джеффри. Мы все его любим, — продолжал Сид. — Но я осмелюсь высказать такое предположение: одна из причин, по которой мы любим Джеффри, заключается в том, что мы боимся перемен.
Сид уставился прямо на меня, и на какое-то мгновение я испугалась, что он узнал об уходе Тома и пытается что-то сказать мне этим взглядом. Я попыталась ответить ему тем же. Ну что ж, я готова к переменам, подумала я, глядя на него. Ну, давай же. Во мне затеплилась слабая надежда. Может быть, именно так это и должно было случиться, подумала я. Может быть, Том и должен был уйти, чтобы я могла сосредоточиться на своей карьере, а потом вдруг произойдет то, что иногда происходит, когда женщина решает направить свою энергию на работу, а не на личную жизнь. Вот тогда мужчина (то есть Том) внезапно вновь проявит ко мне интерес. Все складывалось просто замечательно.
— Я хотел бы, чтобы вы кое с кем познакомились, — сказал Сид.
Сид открыл дверь в кабинет и поманил кого-то. Это оказался тот самый красавчик в голубой рубашке. Вот так мы поняли, что это он займет место Джеффри. Вся эта лавина информации обрушилась на меня настолько быстро и внезапно, что я даже не успела отреагировать, и это было хорошо, потому что до меня только тогда начало доходить, что я, очевидно, не гожусь в хорошие редакторы. Зато я всегда была на сто процентов уверена, что актриса из меня никудышная.
Глава пятая
Его звали Генри Уик, и он писал для журнала «Роллинг Стоун». Собственно, именно так представил нам его Сид: как Генри Уика, «который писал для "Роллинг Стоун"». Просто отвратительно, как радовался этому Сид — я хочу сказать, Сид радовался тому, что ему удалось нанять печально известного плагиатора, которого уволила его тогдашняя «Дейли ньюс», а от того, что ему удалось подцепить настоящего писателя из «Роллинг Стоун», его вообще чуть не хватила кондрашка. Словом, Сид закатил целую речь о том, что он решил: для нас как предприятия пришло время перейти на следующий уровень, и Генри поможет нам добиться этого. И да, кстати, он совсем забыл упомянуть о том, что Генри писал и для «Джи-Кью» и «Дитэйлз», а также о том, что его очерк был опубликован в «Нью-Йорк таймс мэгэзин». Должна заметить, к чести Генри, что он выглядел изрядно смущенным во время всей этой процедуры. Добавлю, опять же к его чести, что, когда Сид пошел по кругу и начал представлять Генри каждому из нас лично, Генри пожал мою руку, широко улыбнулся и благовоспитанно заметил:
— Очень рад наконец-то познакомиться с вами лицом к лицу.
После они с Сидом заперлись в конференц-зале до конца дня, размышляя, вероятно, как именно им превратить «Филадельфия таймс» в «Роллинг Стоун».
* * *
Чтобы я взбодрилась, в среду Бонни повела меня в кафе «Опера». Мне нужно было взбодриться. Том меня бросил. Моя карьера пошла прахом. Меня застали за разглядыванием задницы моего нового босса. Да, я знаю, знаю, что есть на свете женщины, которые обожают драму, которые сами ежедневно создают маленькие мыльные оперы, чтобы ощутить себя звездами в собственной жизни, но я не принадлежу к их числу. Сейчас мне пришло в голову, что одной из причин, по которой я так легко сошлась с Томом, стало именно то, что он тоже совершенно не склонен к драматизму. Стоило мне начать разыгрывать сцену, как он сразу же уходил в другую комнату.
— Мы с Ларри нашли тут кое-кого и очень хотели бы, чтобы ты начала с ним встречаться, — начала Бонни, после того как мы уселись за столик.
— Том ушел пять дней назад, — заявила я.
— Ну и что?
— А то, что я все еще люблю его, — сказала я.
— Ну и отлично, — заметила Бонни. — Если ты по-прежнему любишь Тома, то тебе будет легче вести себя как нормальная женщина. Ты ничем не рискуешь. Тебя всего лишь приглашают на ужин.
Вероятно, вам следует знать, что за шесть лет до происходящего Бонни дала мне телефонный номер своего двоюродного брата Джейка, который работал консультантом по вопросам управления производством и который как раз тогда случайно оказался проездом в Филадельфии. Он утверждает, что я звонила ему восемь раз. Эта часть ложной информации попала к Бонни посредством сложной коммуникационной системы, состоящей из ее тетки, ее кузин, ее матери и ее сестры Лизы. После этого Бонни и все ее обширное семейство пребывает в убеждении, что стоит на горизонте показаться одинокому мужчине, как я начинаю вести себя подобно пациентке клиники для умалишенных.
— Знаешь, говорят, что нужно при встрече вести себя так, как будто тебе не интересно, — сказала Бонни. — Вот ты и не будешь играть. Тебе же и в самом деле не интересно.
— Если мне не интересно, зачем тогда идти на свидание? — поинтересовалась я.
— Надо же тебе попрактиковаться, — ответила она.
— Подожди, — всполошилась я, — этот парень — мое настоящее свидание или тренировочное?
— Если он тебе понравится, то настоящее, если нет — тренировочное.
— Мы уже решили, что он не может мне понравиться, поскольку я до сих пор люблю Тома. А это означает, что это будет тренировочное свидание. Ну а такое свидание — это самое последнее, что мне сейчас нужно, — заявила я.
— Ты давно уже никуда не выходила. Свидание в тридцать три — это не то же самое, что свидание в двадцать восемь.
— Во-первых, мне тридцать два. Во-вторых, ты вышла замуж, когда тебе было двадцать, так откуда тебе знать, что такое свидание в тридцать три? — ехидно вопросила я. — Это сведения, которые интересуют меня чисто теоретически, поскольку мне все еще тридцать два.
— Когда тебе исполняется тридцать два или тридцать три, собственно, когда для того, чтобы описать твой возраст, используется слово «тридцать», мужчины думают, что тебе хочется иметь ребенка. Они же смотрят новости. И читают газеты. Они знакомы со всевозрастающим количеством монголоидов. Вот поэтому и думают: «Она, конечно, хорошенькая, но, если я начну встречаться с ней сейчас, через шесть месяцев она вцепится в меня когтями». А вот если тебе двадцать восемь, они полагают, что время у них еще есть. Они более расслаблены, ты более расслаблена, и в этом случае есть шанс, что все получится.
— У меня еще есть время, — заявила я.
— Нет, у тебя его нет.
— Нет, есть.
— Алисон, ты истратила свое время на Тома.
Пласидо Доминго начал исполнять песню из «Вестсайдской истории». Может быть, Бонни права, подумала я. Может быть, это не просто очередная любовная неудача. Может быть, именно она разрушит всю мою жизнь, может быть, именно ею будут объясняться все мои будущие неудачи — моя неспособность зачать ребенка, то, что мои родители будут слишком старенькими для того, чтобы увидеть, как моя приемная дочь Пинг закончит колледж, и что я умру одна, никем не любимая. Я задумалась: может, мне стоит слетать в Китай, чтобы удочерить Пинг, или, может, там просто засунут ее в самолет и мы встретимся в аэропорту. Мне никогда особенно не хотелось лететь в Китай.