Читать интересную книгу Белый шаман - Николай Шундик

Сделав шаг, другой, Пойгин приостановился, зачем-то присел, привстал, точно так, как это делал зять Антон (зарядка называется), потрогал колени. «Хорошо бы ещё в стойбище молчаливых великанов сходить», – подумал он, хотя знал, что туда идти даже здоровому, нестарому человеку нужно столько времени, за сколько солнце в майскую пору круглосуточного дня обходит весь небесный путь.

Вытащив из-за шкафа бубен, Пойгин долго оглаживал его, улыбаясь мягко и грустно. Сотворил он его из воздушных мешков моржей, благодаря которым эти звери удерживаются на воде и «лёжа» и «стоя».

Напряжённо вытянув шею, Пойгин чуть ударил ногтями полусогнутых пальцев в бубен, жадно вслушиваясь в едва возникший звук. О, это диво просто, что значит для Пойгина этот звук! Кажется, что возник он ещё во времена первого творения и вот донёсся теперь через сны и мечтания многих и многих поколений, которые уже давным-давно ушли в иные миры, оставив Пойгину способность слышать то, что когда-то слышали они. Возможно, что звуки и его бубна поплывут в будущее через сны и мечтания многих поколений, чтобы хоть слабым намёком рассказать, о чём думал он, чего он хотел, как понимал свою жизнь, как прожил её. И ещё раз Пойгин ударил в бубен, уже чуть громче, завораживая себя каким-то замысловатым ритмом. Это была речь бубна, возможно, добрый совет, успокоение или предостережение тому, кто был способен её понимать.

Бывает, что бубен Пойгина после тихой речи вдруг разражается громким голосом на всю вселенную от гнева ли, от радости ли. Но Пойгин больше всего любит, когда бубен его гремит на всю вселенную именно от радости, допустим, когда люди встречают после долгой полярной ночи первый восход солнца. Ударить бы сейчас в самую серёдку бубна, в сердце его, ударить сто, тысячу раз, услышать голос его, от которого всё твоё существо наполняется каким-то особым восторгом.

Пойгин, чуть побледнев, взмахивает рукой, чтобы во всю мощь ударить в бубен, чувствуя, как пронзают всё его тело огненные стрелы знакомого возбуждения. Неужели он не одолеет себя, неужели бубен его сейчас заговорит таким голосом, что сюда сбежится весь посёлок?

Но Пойгин всё-таки одолел себя, не ударил в бубен, в самую середину его, в самое сердце, где он особенно звучен; однако пальцы его сами собой, пусть без грохота, но весело, даже озорно побежали по бубну. И что за странная прихоть? Вдруг вздумалось Пойгину (и это было с ним не однажды) сплясать танец русских людей. Как они пляшут, видел Пойгин и в кино, и наяву, в дни праздников на культбазе, на полярной станции. Желание научиться пляске русских людей было какой-то смешной болезнью Пойгина. Сначала он не видел никакого смысла в этом беспорядочном, как ему казалось, топанье ногами. В чукотских танцах всегда есть смысл: человек подражает движениям того или иного зверя или пытается намекнуть на то, что руки его – словно крылья птицы. А в пляске русских нет ничего, что напоминало бы иные существа, да и сам человек никогда так не ходит и не бегает. Не скоро Пойгин понял, что тут есть всё-таки какой-то ритм. А раз есть ритм – значит, есть смысл. В чём он заключается? В этом и вся загадка, которую хотелось постичь Пойгину. Вот почему он иногда, оставшись один на один в доме или где-нибудь в тундре, пытался повторить пляску русских людей. У него ничего не получалось; но он не столько злился, сколько потешался над собой: вот если бы кто посмотрел со cтороны – наверное, лишился бы рассудка от смеха или страха.

Выбив на бубне ещё раз, как ему казалось, знакомый ритм русской пляски, Пойгин притопнул одной ногой, другой, потом отложил бубен в сторону. Прихлопнув в ладоши, он прошёлся по кругу, смешно приседая, притопывая босыми ногами; белые тёплые кальсоны, в которые заботливо обрядила его дочь, приспустились. Поддёрнув их, Пойгин ещё раз попытался пройтись по кругу, выделывая ногами замысловатые петли, на которые не способен и заяц, убегающий от волка.

В этот момент и увидела Пойгина дочь. Разошедшись, он не вдруг заметил Кэргыну. Когда понял, что дочь всё видела, страшно смутился, бросился к кровати, повалился навзничь, застонав и заохав.

– Что с тобой? – спросила Кэргына.

– Онемели кости, – со стоном ответил Пойгин, – хотел размяться немного. Встал с постели и вдруг почувствовал, что какие-то духи стали меня дёргать в разные стороны.

Кэргына рассмеялась, и это очень обидело Пойгина.

– Ты чему смеёшься? Разве не видишь, что мне совсем немного жить осталось? Ухожу сегодня же к верхним людям. – Слегка приподнявшись, Пойгин бесцеремонно уставился на живот дочери. – Когда родишь четвёртого внука?

– Может, даже сегодня.

Пойгина словно мышь укусила.

– Это правда?! Но я же могу не успеть уйти в Долину предков…

– Зачем тебе туда? Я не хочу, чтобы ты уходил. – Кэргына присела на кровать, рассматривая отца повлажневшими глазами. – Подождёшь, когда рожу следующего, а там и ещё одного. Наверное, на этот раз у тебя будет всё-таки внучка… – Как внучка? – всполошился Пойгин. – Будет внук! Я ему уже имя придумал – Нуват, то есть Возвращённый. Так хочет твой отец – Пойгин, который после пребывания в Долине предков снова сюда вернётся.

– Но разве ты успеешь туда уйти и сюда вернуться?

– Не задавай глупых вопросов! – изображая из себя крайне рассерженного человека, прикрикнул Пойгин, а сам подумал: если родится внучка, значит, это вернётся его Кайти – Маленькое ходячее солнышко.

Однако ему необходимо уйти к верхним людям сегодня же, в крайнем случае завтра: всё равно настоящей встречи с Кайти у него не получится, это будет внучка, а не жена, малый ребёнок, крохотная девочка, которая так никогда и не узнает, что была когда-то взрослой женщиной. Пройдёт время, подрастёт Кайти, станет девушкой, наверное, такой же красивой, какой была в первое своё пребывание в этом мире, полюбит хорошего парня, станет его женой… Пусть живёт своей жизнью нового пребывания в этом мире, лишь бы только снова дышала, видела солнце, смеялась, радовалась мужу, своим детям. А он, Пойгин, должен поторопиться уйти к верхним людям, чтобы поскорее сюда вернуться и расти заново, вместе с его Кайти. Может, они опять станут нужны друг другу, как было когда-то?

Словом, всё клонится к томy, что ему, Пойгину, необходимо поторапливаться с великой перекочёвкой.

– Когда придёт Антон? – спросил он, прервав свои мысли. Посмотрел на стену, где висела кинокамера, показал на неё пальцем. – Пусть возьмёт эту коробку и сядет у моей постели. Как только начну уходить к верхним людям – пусть делает кино. Если человеком опять сюда вернусь, а не волком или зайчишкой, – проверю, хорошо ли он сделал, старался ли…

Кэргына молчала, глядя на отца печальными глазами. Как она похожа на Кайти: такие же белые-белые зубы, такие же мягкие глаза.

– Почему молчишь? – нарочито ворчливо спросил Пойгин, чувствуя, как вдруг ему стало жалко расставаться с дочерью. – Я знаю, о чём ты думаешь. Хочешь, скажу?

– Скажи.

– Ты думаешь: что же это Антон будет сидеть возле тебя и ждать, когда ты умрёшь? А если ты будешь жить ещё год или два? Что ж, он так всё будет сидеть со своей коробкой возле тебя?

Кэргына судорожно улыбнулась, потом заплакала.

– Ну, ну, я пошутил, – растрогался и Пойгин, – перестань плакать. Надоел я вам, очень надоел. Антон не говорил тебе об этом!?

Кэргына закрыла лицо руками, сказала сквозь слёзы:

– Зачем ты так говоришь, отец? Антон любит тебя.. Знаешь, как он тебя называет?

– Как?

– По-своему как-то, я и то не всё понимаю. Знаю только, что в словах тех много уважения к тебе.

– Ну всё-таки? Как говорятся по-русски эти слова уважения? Может, я догадаюсь об их смысле.

Кэргына вытерла слёзы, сделала неопределённый жест рукой, сказала неуверенно:

– Личность – так он говорит про тебя, светлая личность.

– Что такое личность? Слово «светлая» – немножко понятно, это от слова «кэргыкэр», что означает по-русски свет. Что ж, хорошо, что он так про меня думает, признаюсь, мне очень приятно было про это услышать.

– И ещё он тебя как-то странно называет, – Кэргына помедлила, не столько припоминая незнакомое слово, сколько боясь, что не сможет правильно произнести его, – говорит про тебя пи-ло-соф.

– Повтори ещё раз.

– Пи-ло-соф.

Пойгин наморщил лоб, стараясь определить, что же такое – пи-ло-соф. Наконец спросил:

– Как ты думаешь, не таит ли в себе странное слово что-нибудь недостойное, бранное или насмешку какую?

– Что ты! – запротестовала Кэргына. – Антон не может говорить о тебе бранно или насмешливо. А ещё он тебя называет гордым индейцем.

– Это я знаю, – с самодовольной улыбкой ответил Пойгин. – Мне он о том не раз говорил. Рассказывал про племя людское – индейцы называются. Живут там, далеко, на Аляске, и ещё дальше…

Дверь отворилась, и на пороге появился Антон. Как много было связано в жизни Пойгина с этим человеком и с его отцом!