за слесарем, чтобы взломать замок, а мы начали допрашивать привратников.
Их рассказ был, если возможно, еще более драматичен, чем повествование возлюбленного исчезнувшей женщины.
И муж, и жена — привратники еще содрогались от страха при одном воспоминании о тех ужасных людях, которых накануне госпожа X. привела к себе. Они были так плохо одеты и имели такой подозрительный вид, что привратник побоялся оставить свою жену одну в сторожке и не пошел за полицейским.
— Впрочем, — добавил он, — уверен, что у них был пятый сообщник, который стоял у ворот и, наверное, убил бы меня, если бы только я показался.
Очевидно, у трусов бывает совершенно особый взгляд на вещи. Во всяком случае, их показания произвели сильное впечатление, но всего больше мы были поражены видом квартиры, когда слесарь открыл перед нами дверь. Казалось, здесь был учинен форменный грабеж.
Белье, платья, вещи в беспорядке валялись на постели, все ящики и комоды были открыты и, видимо, перерыты, в особенности зеркальный шкаф подвергся разгрому. На полу валялись бумаги и письма, должно быть, наскоро просмотренные грабителями.
Все мы были того мнения, что здесь таится какая-то страшная, таинственная история и что преступление вполне возможно.
Эта последняя гипотеза с особенным энтузиазмом была принята местным комиссаром полиции, — он был накануне отставки, а ему ни разу за всю свою карьеру не случилось вести следствия по важному уголовному делу. Он с радостью предвкушал новое преступление, вроде дела Гуффре, которое немножко выдвинет его личность на вид и, быть может, отсрочит его выход в отставку.
В показаниях привратников был один вполне ясный пункт, внушавший особенно сильную тревогу. Они утверждали, что видели госпожу X., возвратившуюся с четырьмя подозрительными субъектами, но при этом категорически уверяли, что не видели ее выходившей вместе с этими людьми. После ухода страшных гостей привратница поднялась и позвонила у дверей госпожи X., но ответа не дождалась. Тогда привратники решили ждать прихода возлюбленного исчезнувшей дамы, который постоянно возвращался со службы в седьмом часу вечера.
К несчастью, он в тот день забыл взять с собой ключ и не решился призвать слесаря, чтобы взломать замок в квартире, которую, в сущности, он не мог назвать своей.
Мы подробно вносили все детали в протокол и продолжали обыск. Между прочим, на комоде мы нашли маленькую полуоткрытую шкатулочку, в которой оказалось 400 франков золотом. По какой-то непостижимой оплошности воры пренебрегли этой добычей.
Странное дело, ведь не могли же они не заметить этой шкатулочки, поставленной на видном месте, на комоде, и полуоткрытой так, что в ней виднелось золото.
Очевидно, грабеж не был побудительной причиной преступления.
Вдруг сопровождавший меня Гербен, который обладал удивительной способностью производить обыски, приподнял матрас и заметил, что он на двойной подкладке.
— Ба, патрон! — воскликнул он тоном парижского гавроша. — Все объясняется — это магазинная воровка!
Действительно, за двойной подкладкой матраса были найдены сто дюжин кусков шелковой материи различных цветов, чулки, зонтики, перчатки и прочее. На всех этих вещах оставались еще этикетки магазина, где они были взяты.
— Знаете, патрон, — продолжал Гербен, — барынька просто-напросто под арестом.
Разумеется, возлюбленный дамы с негодованием протестовал, но чем больше я вдумывался в обстоятельства дела, тем больше убеждался, что мой секретарь прав. Мы наскоро отправили одного агента за справками к комиссару полиции, в ведении которого находились главнейшие модные магазины. Гербен угадал как нельзя лучше: госпожа X., которую ее друг сердца считал уже мертвой, быть может, разрезанной на куски и отправленной в лучший мир в сундуке, подобно несчастному Гуффре, благополучно сидела в арестном доме.
«Непрезентабельные и подозрительные субъекты, которых она привела к себе, были: комиссар полиции того участка, в котором она была поймана, его секретарь и два агента.
Наконец разъяснилось и то обстоятельство, почему привратники не видели, как госпожа X. вышла из дому. Несчастная арестована и желала только одного: чтобы привратники не видели ее в сопровождении полицейских. Она упросила комиссара полиции позволить ей быстро и незаметно выйти из дому, тем временем как два инспектора, подойдя к сторожке привратников, отвлекут их внимание. Она воспользовалась этим моментом и незаметно проскользнула за ворота.
Этот страх дурного мнения своего привратника чрезвычайно развит у парижанина. Мне случалось видеть людей, которые уже по два месяца находились в тюрьме, но упрямо отказывались указать свое местожительство единственно из боязни, чтобы привратник не узнал, что они под арестом.
Эта история доказывает, что в парижской полиции в том виде, как она нынче организована, есть большой недостаток, который, однако, было бы очень легко исправить.
Очевидно, что ни прокурор республики, ни начальник сыскной полиции не побеспокоились бы ехать из-за мнимого преступления на квартиру женщины, которая была арестована и посажена под арест, если бы было заведено правило составлять каждое утро подробный список лиц, почему-либо арестованных накануне, и рассылать эти списки префекту, прокурору республики, начальнику сыскной полиции и комиссарам тех участков, где имели жительство лица, заключенные в арестный дом.
Это простая, отнюдь не обременительная формальность, которая, без сомнения, со временем будет принята, не только устранит водевильные приключения, вроде вышеописанного, весьма невыгодно отражающиеся на престиже правосудия и полиции, но в неизмеримой степени облегчит ведение судебных следствий.
В сущности, ничтожный расход, сопряженный с составлением этих списков, в результате принес бы казне весьма значительные сбережения. Так, например, мне не пришлось бы исколесить пол-Европы за Гутентагом, мнимым сообщником Пранцини, если бы я знал, что разыскиваемый субъект преспокойно сидит в Мазасе.
В данном случае ничего нового нам не придется вводить. В Лондоне по два раза в день рассылаются рапорты обо всех полицейских операциях главным чиновникам Скотленд-Ярда и начальникам всех полицейских частей.
Однако возвратимся к вопросу о магазинных воровках и о тех ошибках, которые возможны при совершении арестов. В распоряжении судебных властей и полиции есть одно средство избежать множества ошибок, именно: как в этих делах, так и во всех других, следователь должен стараться как можно меньше придавать значения поведению обвиняемых. Я знаю, что очень многие полицейские деятели не разделяют этого мнения и на основании волнения или смущения человека, находящегося перед ними, делают свои выводы о его виновности или невиновности.
Человек краснеет, бледнеет или начинает плакать на допросе, это еще не доказательство, что он виновен. В большинстве случаев это просто результат столкновения с полицией. Особенно наглядно это можно наблюдать в делах так называемых магазинных краж, когда арестованные женщины боятся не только полиции, но еще своих мужей, родственников, света. В продолжение нескольких часов они находятся в состоянии такого смятения, такой растерянности, что